Людовик XI. Ремесло короля

Эрс Жак

Категоричный образ бедно и безвкусно одетого короля необходимо подправить, придав ему глубину, — впрочем, как и все образы, навязанные длительной традицией. Тем более что, возникнув еще при жизни Людовика XI, он позднее был растиражирован многими авторами XIX века, которые выделяли его темные черты, поставив свое перо на службу четкой политической цели. Короля нужно было представить борцом с привилегиями. Такой взгляд на Историю, изложенный в учебниках, превозносил добродетели умеренного, «буржуазного» общества в противовес безответственному, полупреступному легкомыслию старорежимных аристократов, которые только и умели, что пировать и тратить деньги. Король Людовик XI предстал человеком, который прежде всего правил страной, не тратя ни времени, ни денег на пустяки; человеком уравновешенным, расчетливым, а не беззаботным; одевающимся на манер богатых купцов и ремесленников — движущей силы страны, символа прогресса.

Поставить на этом точку значит оставить без внимания множество обстоятельств и подогнать следствие под заранее

принятую версию. Для человека, стоящего у власти, манера одеваться, выбор фасонов, материалов и цветов, интерес к украшениям и драгоценностям в те времена (да и, наверное, в любые другие) не были делом личного вкуса или причудой. Парадные одежды соответствовали моде и меняющейся обстановке. Нам плохо известны причины изменения этой моды, смены тенденций, нам трудно следить за ее перевоплощениями, особенно в относительно далекие времена. Но так было всегда. В городе одевались иначе, чем при дворе, если только не стремились рабски ему подражать. Вчера нравилось одно, сегодня — другое. В 1400-е годы гамма оттенков красного цвета, долгое время бывшая в чести, уступила свое место синим — неизвестно как и почему. В ту же эпоху — эпоху Карла VII — мужчины и женщины, резко порвав с привычками прошлого, стали носить при дворе гораздо более короткие одежды ярких цветов, зачастую из двух разноцветных половин, и обуваться в остроносые туфли. Это продлилось менее полувека, и при дворе и среди князей утвердилась совершенно иная мода. Во времена Людовика XI была уже не принята экстравагантность. Мужчины не носили ярких цветов и богатых украшений. Это наводит на мысль о том, что король, в общем-то, одевался, как все государи его времени.

Кроме того, позволительно ли нам делать безапелляционные выводы на основании нескольких картинок? Не легкомысленно ли сравнивать портрет государя — заказной портрет, который должен вызывать восхищение подданных и сохраниться для потомства, — с вымышленными образами, анекдотическими сценами, где персонажи застигнуты в совершенно иных обстоятельствах? Неужели мы и вправду думаем, что художники, изобразившие труды и развлечения каждого месяца или сцены охоты, пиров и княжеских забав, скрупулезно отображали реальность, как нынешние фотографы? Эти сцены, на которые мы (за неимением лучшего) охотно ссылаемся, не являются «документами», как нас уверяют, это «произведения», плоды художественного творчества. Им нельзя противопоставить портрет короля или принца, или его надгробие. А Людовик XI, написанный Фуке, в плотном робе с пышными рукавами — явно удобном, незаурядном ни по покрою, ни по своему виду, — не выглядит жалким по сравнению с Карлом Смелым, написанным в той же позе и таких же одеждах Рогиром ван дер Вейденом, и не скромнее множества других особ, изображенных на портретах, — Филиппа Доброго, короля Рене и обоих английских королей, ведших Войну Алой и Белой розы, — Генриха VI и Эдуарда IV.

Людовик XI скромен, нетребователен в своих запросах? Документы говорят совсем о другом! Будучи дофином, он просил все больше и больше денег для своего двора и свиты дофины, и не только на ведение войны и подарки своим сторонникам. На самом деле он жил на широкую ногу. Требуя от отца все больших щедрот, он ссылался лишь на необходимость содержать свой двор и поддерживать статус королевского сына. Ничто не говорит о том, что он был излишне скромен. Редкий принц тогда так поднаторел в искусстве пускать пыль в глаза, как он. Когда он находился в Лангедоке, в частности в Альби и Тулузе, его не видели ни бедно одетым, ни лишенным украшений, напротив, его окружал богатый церемониал: куча королевских лилий, меха и красивые уборы, великолепная сбруя для лошадей. Во время торжественных «въездов», расписанных, как по нотам, он велел принимать себя с большой помпой, заставлял осыпать почестями. Несколько разрозненных счетов дают нам неполные сведения, но всё же они свидетельствуют о его твердом намерении показать себя толпе в полном блеске. В июле 1439 года он велел отсчитать семьсот семь ливров — неплохая сумма! — флорентийскому купцу, торговавшему в Лангедоке, за куньи и собольи шкурки, пошедшие на изготовление трех шуб и на подбивку двух златотканых мантий; он заказал еще две мантии, одну из алого бархата, а другую — из черного. Королевский сын не мог одеваться иначе.

Когда он еще был дофином, но находился в Дофине, вдали от двора и Королевского совета, денег ему хватало. Во всяком случае, их было достаточно, чтобы содержать двор, достойный суверенного государя. Его постельничий выплачивал жалованье ста одиннадцати слугам, в том числе сорока конюшим, кравчим и стольникам, одиннадцати членам ближнего круга, находившимся в личном услужении — оруженосцам, трубачам, герольдам, даже дрессировщику леопарда; пятидесяти двум лучникам, арбалетчикам и пушкарям, восьми сокольничим. И это не считая свиты Шарлотты Савойской, ее чиновников и слуг всех рангов, духовника, домового священника, дворецкого, хранителя драгоценностей, лакеев, конюха, «ведшего ее парадную кобылу», и «гувернантку», которые в целом получили в 1451 году около четырех тысяч экю драгоценностями, бриллиантами, купленными в Женеве или в Пюи-де-Дом, и дорогими лошадьми. Матери дофины подарили дорогой золотой браслет, а ее брату Филиппу — ценную кобылу.

Впоследствии, когда Людовик стал королем, счетные книги ведомства королевских расходов, двора, Палаты и конюшен не оставляют никаких сомнений относительно огромных трат

на одежду, столовую посуду, мелкую мебель и лошадей. Чтобы вести им счет, наняли девять счетоводов, двух советников, двух простых клерков и менял, двух регистраторов и не менее восемнадцати писцов. В списке дворцовых слуг, получавших пенсии в 165—440 ливров в год, — исполнители десятка должностей: пажи, стольники, конюшие, лакеи, постельничие, чашники, хлебодары, трубачи, герольды, привратники, камерарии, стряпчие; а еще были ловчие, сокольничие, смотрители лугов, псари, обойщики. Эти люди получали деньги недаром: они управляли поместьями, подготавливали квартиры, снабжали двор продуктами всякого рода. Надо думать, что если расходы Людовика XI на свой двор представляются меньшими, чем затраты Карла V Мудрого, легкомысленного Карла VI или королей эпохи Возрождения, тому причиной неизбежная приблизительность или ошибочность подсчетов, поскольку дошедшие до нас реестры содержат пробелы, а учет финансов в разные царствования велся по-разному. Можно быть уверенным только в одном: слуги, занимавшиеся закупками, были столь же многочисленны, как и в другие времена, и король Людовик вовсе не жил как простой буржуа. Помимо десятков пажей и слуг, занимавшихся ведением его дома, на жалованье у его дворецких состояли ремесленники, работавшие только на короля: королевские портные, скорняки, седельники, меховщики, вышивальщики, изготовители плюмажей и шпор. Более того, писари часто упоминают, и во множестве, «придворных купцов» — поставщиков его величества, избавленных как от соблюдения корпоративных уставов, так и от уплаты муниципальных и королевских налогов.

Разумеется, королевская казенная торговля была уже не та, что во времена Карла VII или Жака Кёра. Нигде, ни в Бурже, ни в Туре, не упоминаются большие склады, на которых были бы свалены в кучу сотни штук шерстяной материи, шелка и меха. Никто из важных особ того времени не мог похвастаться титулом главного казначея и сколотить значительное состояние, продавая товары (и ловко мошенничая) королю и принцам. Ни один человек, разбогатев на такой торговле, не посмел — или не нашел средств — построить себе роскошный дворец. Значит ли это, что королевские закупки стали скромнее? Отнюдь нет: просто они осуществлялись иными, более разнообразными способами.

Король раздавал заказы купцам из Тура, Амбуаза или Шинона, а чаще всего напрямую придворным поставщикам, которые имели преимущество и без труда получали большую часть таких заказов. В 1464 году Масе Рубейр, «придворный меховщик», поставил десять жакетов из шкуры белого ягненка для трубачей; Жан Петифе — дюжину ножей «к услугам господ, которые часто обедают и ужинают за столом короля», и три кожаные бутыли «для уксуса, который подают в покои»; Гильом Клерк получил плату за две белые шапочки и одну алую шляпу для короля, «дабы надевать ее поверх шапочки». Жан де Бон, некогда бывший в Монпелье посыльным или приказчиком Жака Кёра, а теперь протеже Симона де Вари, финансиста и доверенного лица короля, постоянно упоминается как придворный купец, он был главным поставщиком красивых тканей. В декабре 1468 года он получил в несколько дней деньги за двадцать аршин черного бархата для двух мантий, шесть аршин алого бархата, двадцать две застежки с золотыми и серебряными нитями для «мантильи» и один аршин синего бархата для подкладки риз, широкую ленту, украшенную шестьюдесятью шестью лилиями, вышитыми золотой нитью, и еще три фунта красного, белого и зеленого шелка и сорок девять аршин тафты тех же цветов для изготовления «квадратного шатра».

Ни король, ни его чиновники не вели себя, как «добрые буржуа». Людовик тратил много и не одевался по-простому. Менее чем за год, с ноября 1466 года по сентябрь 1467 года, реестр Александра Секстра, учетчика казны, пополнился несколькими листками с упоминанием о «фетровых шляпах», значительном количестве закупленных головных уборов, черных или красных, шерстяных или касторовых. В других разделах, посвященных платьям и шубам, отмечаются значительные расходы на штуки бархата и шелка, меха, тонкое полотно, обувь и снова шляпы; плюс плата портным. Этот клерк уплатил шестьдесят шесть ливров мастеру Тома за «длинное алое платье, подбитое беличьим мехом», сшитое «к удовольствию короля». Масе Рубейр, ставший из меховщика скорняком, получил двадцать пять ливров за то, что, в отсутствие обычного шубника, съездил из Амбуаза в Дьеп «посмотреть, не найдет ли он там соболей и куниц, поелику сообщалось, что оные во множестве были захвачены на море людьми адмирала».

Все эти учетные статьи, бесспорно, свидетельствуют о любви к комфорту и даже роскоши, о желании производить впечатление. Это сильно напоминает рассказы о дворах Карла VI, Людовика Орлеанского или Иоанна Беррийского. Цветовая гамма так же разнообразна, вышитых лилий еще больше, богатые меха еще изысканнее и используются таким же образом.

Художник, которому поручили бы изобразить короля Людовика, пирующего за одним столом со знатными вельможами королевства, написал бы такую же блестящую сцену, которая изображена на знаменитой миниатюре, заказанной герцогом Беррийским братьям Лимбургам. Его стол, как и стол всех государей того времени, был богато убран, украшен серебряной и позолоченной посудой. Серебряник Пьер Бастон в 1468 году не покладая рук полировал, восстанавливал эмаль и устранял иные дефекты на разного рода предметах из золота и серебра: множестве ложек и чаш, солонок, столовом кораблике, большом серебряном кувшине для спальни короля и «роге единорога» (служившем для обнаружения яда).