Людовик XI. Ремесло короля

Эрс Жак

Двенадцатого мая 1478 года началось следствие по делу принца Оранского и Луи Аллемана, сеньора д'Арбента, которые «умышляли отравить короля». Признания Жана Рено-на, торговца снадобьями из Клермона, не оставляют никаких сомнений относительно усердия следователей и того, насколько серьезно они подошли к делу. Этот Ренон сообщил, что ехал во Флоренцию, когда его арестовали возле Нантуа два вооруженных человека, посланных д'Арбентом, и бросили в тюрьму Сен-Клода. Он пробыл там три дня и предстал на суд принца Оранского в Арбуа. Принц, засыпав его красивыми словами и обещаниями, заставил его поклясться на Библии и выкупить свою свободу, сделав то, что ему прикажут. Он так и поступил, поскольку находился в руках принца, однако «не имел ни желания, ни намерения сдержать сию клятву». Ему показали пять свинцовых коробочек, в каждой из которых была жидкость разного цвета; ее он должен был вылить в Туре либо на покрывало алтаря, которое король поцелует после мессы, либо на землю, «кою у него в обычае целовать при молитве». Принц сам показал ему,

как это сделать («и чтобы он остерегался дотрагиваться до них руками»), и пообещал двести экю, а также управление солеварней в Салене (эта должность приносила две тысячи четыреста ливров в год) с проживанием при этой солеварне. Ренон, которого держали на верхнем этаже замка, влез в камин к вентиляционной трубе, идущей из зала этажом ниже, чтобы подслушать, что там говорилось; он услышал, как Аллеман сетовал на то, что в отравители выбрали Ренона, поскольку, будучи французом, он непременно их выдаст («если бы вы пообещали сделать его рыцарем, король сделал бы его графом»). Незадолго до того Людовик обеспечил крупной рентой одного рыцаря, раскрывшего подобный заговор.

Приникнув ухом к трубе, Ренон понял, что коробочки с ядом доверят сыну Аллемана, а его самого бросят в реку, чтобы он никого не выдал. Ренон принес обет Богоматери из Пюи и святому Иакову Галисийскому, пообещал совершить паломничество и чудом сумел бежать при помощи двух копий, составленных конец с концом, и веревок, которые он нашел. Он отправился в Бурж, чтобы рассказать обо всем сеньору дю Бушажу. Король оповестил своих чиновников и магистратов верных городов. Через три недели копию этого длинного королевского заявления получили жители Лиона. В сопутствующих письмах им предписывалось сообщить через глашатаев, что тот, кто захватит Аллемана и сдаст его людям короля, получит двадцать тысяч экю. Это объявление действительно выкликали под звуки трубы на обоих концах моста через Сону и вывесили на дверях ратуши.

2. Ложные вести и сеятели паники

Преступления против короля или преступления против королевства? Хотя в летописях много говорится о попытках отравления, большинство судебных процессов на самом деле касались более общих вопросов. Еще в большей степени, чем при Карле VII, партия короля оказалась втянутой в серьезные конфликты между принцами, которые даже во время перемирий постоянно сговаривались и подготавливали новые союзы. Совершенно очевидно, что они искали поддержки и старались заручиться сообщничеством других крупных вельмож или даже некоторых епископов и верных королю людей. Они предлагали деньги, разжигали соперничество, играли на недовольстве, называли себя защитниками народных интересов, общественного блага, борцами за справедливость.

Король, конечно, мог звонить в колокола, чтобы отпраздновать свои успехи и напомнить о позоре своих врагов, мог зажигать праздничные огни, устраивать массовые процессии и служить молебны. Но он не был уверен в том, что это ликование по заказу охватит широкие массы. Народная поддержка, даже мастерски организованная и слаженная, не могла окрепнуть от дурных вестей, тревог и лишений. Не раз, когда судьба армии висела на волоске, не хватало продовольствия, а налоги непомерно возрастали, мужчины и женщины, особенно в Париже, охотнее прислушивались к иным речам и верили сеятелям паники, которые на улицах и на подворьях монастырей, а также на кладбищах обличали мотовство и злоупотребления дурных слуг короля.

Подобные методы подкупа общественности были придуманы не вчера. Карл Злой, король Наварры, пользовался ими в борьбе с королем Иоанном Добрым, дофином Карлом и его советниками в 1356—1357 годах, после поражения при Пуатье. Иоанн Бесстрашный, герцог Бургундский, поступал так же в Париже в 1413 и 1418 годах, его друзья и сторонники не скупились тогда на громкие слова и на бочки с вином. Двадцать лет спустя, опять-таки в Париже, несколько монахов целыми днями проповедовали, чтобы восстановить уличный люд против Жанны д'Арк, которую, как они говорили, соблазнил дьявол. И целые толпы пошли за ними, проклиная ведьму и радуясь тому, что ее сожгли в Руане. Двух женщин, подозреваемых в дружбе с нею и в том, что они совершали странные обряды и занимались колдовством, арестовали и тоже сожгли на площади.

Король Людовик ничего этого не забыл. Он знал, какие беды могут накликать уличные проповедники, распространители ложных новостей, обмана и подстрекательств к бунту, способные вызвать волнения и панику. Он велел своим чиновникам принимать суровые меры, прежде чем к смутьянам начнут прислушиваться. Во время войны с Лигой общественного блага некоего Казена Шолле, схваченного, когда он кричал на парижских улицах: «Расходитесь по домам и заприте двери — бургундцы в городе!» — били розгами на всех перекрестках и месяц продержали в тюрьме на хлебе и воде.

Наиболее агрессивные и явно действующие по указке врагов проповедники громко обличали любые промахи королевской власти. В Бурбонне и Берри война с Лигой общественного блага была поначалу — весной 1465 года — войной манифестов: король и принцы во главе с Иоанном II де Бурбоном по очереди оправдывали себя в глазах своих сторонников. Бурбон заявлял, что он и его друзья хотят королевству только добра, и обличал тяжкое и непосильное бремя, возложенное на несчастный народ, поборы, оскорбления и нестерпимые притеснения. Обращаясь к королю, они напоминали, что ему самому и тем, кого ему было угодно

возвысить и приблизить к себе, неоднократно предъявлялись претензии как общего, так и частного порядка. В ответ король не преминул напомнить о несчастьях, некогда навлеченных мятежниками на Париж и все королевство: «И множество городов, селений, церквей были разрушены и покинуты, жены и девы поруганы, знатные и богатые люди ввергнуты в нищету, и многие прочие бесконечные и бесчисленные несчастья, кои еще ощутимы в королевстве и не сгладятся во сто лет». Принцы вовсе не думают о благе народа, а только жаждут денег и почестей, преследуя собственные интересы: «Было так потому, что они пожелали пенсий и благодеяний от короля без счета, много больше, нежели имели». Эти письма широко распространялись; королевские — зачитывали в Париже глашатаи на улицах, воззвания мятежников читали менее открыто, и все же они имели широкий отклик, о чем доносили королевские агенты.

Летом в Париже речи тайных или явных агентов принцев встречали большой отклик. Становилось ясно, что продажных чиновников, изменников или бездельников очень много. В те времена тревоги и подозрительности не было ничего проще, чем взволновать толпу. В августе 1465 года, вскоре после кровопролитной битвы при Монлери, когда город, которому угрожали армии из Бургундии и Берри, переживал черные дни, беспокоясь о своей судьбе, «вороги, стоявшие под Парижем, сочиняли баллады, рондо и клеветнические памфлеты с целью опорочить добрых слуг короля». Один молодой подмастерье заявил, что пришел из Бретани, чтобы сказать государю и добрым людям, что «многие нотабли в его городе верны королю, а некоторые капитаны королевских войск ему изменили». Его схватили по доносу и устроили очную ставку с добрыми горожанами, слышавшими его речи. Ссылаясь на слова очевидцев, судьи заявили, что подмастерье явился в Париж, чтобы шпионить и подсчитывать численность войск, верных королю. Сеятель паники и раздора, к тому же шпион, он был четвертован 4 августа 1465 года на Рыночной площади, на глазах у огромной толпы, в назидание другим. Трое арестованных, которые хотели уехать из Парижа в Бретань, «составив заговор против короля», были тотчас осуждены и брошены в Сену; то же сталось с бедным подмастерьем каменщика, явно честным человеком, который оказал услугу одной женщине, передав письма ее мужу, находившемуся тогда в Этампе и служившему брату мятежника графа де Сен-Поля.

Сторонникам короля везде мерещились подозрительные личности. Они указывали пальцем на изменников, обвиняя их в сговоре с врагом и отдавая на расправу толпе. О разного рода заговорах ходили самые нелепые слухи: однажды, около полуночи, по всему Парижу разожгли костры, особенно большие перед домами военачальников, поскольку у отцов города возникли подозрения в заговоре против короля и горожан, на поверку оказавшиеся беспочвенными. В сентябре следующего, 1466 года парижане по-прежнему верили в заговоры и старательно доносили на тех, кто, как говорили, замышлял измену. Нужно было, чтобы народ не терял бдительности и помнил о злодеяниях изменников и предателей. На дно рва у ворот Сент-Антуан-де-Шан положили большой плоский камень, на котором было написано большими буквами: «Здесь проводилась ярмарка измен... Будь проклят тот, кто ее затеял!»

Прикрываясь проповедованием добродетели и борьбой с грехом, монахи, особенно нищенствующих орденов, часто безжалостно бичевали пороки своего времени, несправедливость и злоупотребления, продажность власть предержащих. Их ежедневные проповеди увлекали и распаляли многочисленные, быстро возбуждающиеся толпы, одержимые праведным гневом. Ораторы находили убежище за стенами монастырей, куда королевские приставы не могли попасть, не вызвав бурного возмущения. Королю приходилось нелегко, наталкиваясь на вольности Церкви и Университета, на невозможность нарушить старинные традиции неприкосновенности, на множество территориальных анклавов и частных, ревниво охраняемых юрисдикций. А кроме того — на простой народ, толпы мужчин и женщин, подзадориваемых красноречивыми призывами покарать изменников и еретиков. Многие считали этих проповедников святыми, устами которых говорил Господь. 26 мая 1478 года, во времена бургундских войн, на улицах Парижа провозгласили под звуки труб, что отныне, под страхом сурового наказания, запрещено кому бы то ни было, к какому бы сословию он ни принадлежал, проводить собрания в городе без дозволения на то короля или назначенного им судьи. Это было сделано, чтобы положить конец проповедям кордельера Антуана Фрадена, который целыми днями порицал пороки, а затем обращал в истинную веру женщин, «отдававшихся наслаждению мужчин», говорил о королевском правосудии, обличал дурных советников, недостойных слуг, в которых вселился дьявол и которых король должен прогнать, «ибо ежели он не выставит их вон, они погубят его самого и королевство в придачу». Людовик XI известил его через Оливье ле Дена, что он не должен более проповедовать. Но монах снискал поклонение и поддержку многочисленных сторонников, особенно женщин, которые, боясь, как бы судебные приставы его не арестовали или «не причинили ему какого зла», целыми толпами дежурили денно и нощно в монастыре кордельеров, вооружившись камнями, ножами и прочими орудиями. Король снова велел провозгласить: запрещено толпиться в монастыре и приказал мужьям запретить своим женам туда ходить. Бесполезно. Запрет вызвал недовольство, а когда Антуана-проповедника навсегда изгнали из королевства, приказав уехать на следующий же день, раздались возмущенные крики. Поклонники долго провожали его по дороге.