Людовик XIV
Шрифт:
«Король был предубежден, — пишет Расин, — что янсенисты не благорасположены к нему лично и к его государству, и они сами, не подозревая этого, внушили ему эти чувства из-за контактов, хотя и невинных, с кардиналом де Рецем и из-за того, что они с чисто христианской простотой, по справедливости, принимали многих лиц, удаленных от двора или впавших в немилость и прибывающих в Пор-Рояль искать утешения, а иногда даже предаться покаянию»{89}. Ученики Сен-Сирана вызывают у короля не меньшее раздражение. Король может простить янсенистам-епископам их рефлектирующую религию, не такую оптимистическую, как религия их собратьев; но он не потерпит, что у них нет твердых галликанских убеждений: дело «Регалии» это подтвердит.
Сторонники Пор-Рояля особенно беспокоят или даже выводят из себя Людовика XIV из-за удивительной сплоченности. Они привыкли к подпольным действиям, к «секретным повадкам», которые развиваются из-за преследования. В письмах де Саси к Антуану Арно матушка Аньес названа
Позволить Пор-Роялю расширить среду своего влияния — значило бы вызвать неодобрение ордена иезуитов, гнев духовника Его Величества; это означало бы прежде всего — отдать часть общественных функций одной из партий, единственной в те времена партии, интересы которой не всегда совпадают с волей короля. На смену открытой и циничной Фронде может прийти тайная и лицемерная Фронда. И вместо Фронды, продлившейся пять лет, появилась бы Фронда хроническая, вековая.
Людовик, хорошо отдающий в этом отчет, решает не рисковать. Чувство государственности, страстное желание объединить французскую нацию, его мечта привести к единообразию национальное мышление толкают его уже с 1661 года проводить политику заведомо враждебную Пор-Роялю. «Формуляр» был лишь предлогом.
Нетерпеливые действия короля
Сразу же после смерти (29 июня 1662 года) архиепископа Маркй возникли серьезные осложнения между Людовиком XIV и папой Александром VII. Архиепископская кафедра в Париже снова оказалась вакантной: Ардуэн де Перефикс, бывший воспитатель Его Величества, которого прочат на это место, получит папскую буллу лишь в апреле 1664 года.
Со времен Пиренейского договора Рим не давал возможности королю распространить действие Болонского конкордата (1516) на новые провинции: Артуа, Руссильон, Три Епископства. Святой престол считал, что без папского индульта Людовик XIV не имеет права делать какие бы то ни было назначения по своему собственному усмотрению на «бенефиции консистории», то есть избирать глав епископств и настоятелей аббатств. Итак, в тот момент, когда под влиянием неодобрения, высказываемого архиепископом Mapк'a, Людовик, казалось, был готов склониться перед римским требованием, глупая стычка между французами и корсиканской гвардией Папы 20 августа, в день прибытия в Рим посла Его Величества де Креки повлекла за собой осаду дворца Фарнезе, во время которой герцог и герцогиня были обстреляны. Папа не предпринял никаких санкций. Король, оскорбленный до глубины души, напрасно потребовавший наказания виновных и принесения официальных извинений, отозвал Креки из Рима, выслал папского нунция из Парижа и приказал объявить в парламенте Экса, что Авиньон вновь присоединяется к Франции. Переговоры, которые последовали за этой акцией, длились полтора года. Договор был подписан только 12 февраля 1664 года. Риму пришлось уступить во многом (в том числе пообещать предоставить папские индульты для Трех Епископств): римский губернатор поедет объясняться во Францию, начальник полиции будет снят со своего поста, корсиканская гвардия будет распущена, кардинал Киджи приедет представить Людовику XIV извинения Его Святейшества; наконец, выстроенная пирамида на месте покушения будет означать, что репарация получена. Со своей стороны, король отдаст Авиньон{160}. Почти все взятые обязательства были выполнены: легат, принятый в Фонтенбло в королевских покоях, произнес речь в соответствии с принятой договоренностью (29 июля 1664 года); но индульт для Меца был подписан только 11 декабря, а Александр VII умрет в 1667 году, так и не сделав уступку в отношении Артуа и Руссильона.
Однако 16 апреля 1664 года новый парижский архиепископ дал в порядке любезности аудиенцию Лансело, делегату Пор-Рояля. Вот что об этом сказал Перефикс: «Король убежден, что новая ересь зарождается в его королевстве; он знает, как важно предотвратить эту опасность и задушить ее в зародыше; он готов работать в этом направлении самым решительным образом, и я могу вам сказать, что на последнем совете дело могло дойти до весьма нежелательных крайностей, если бы я резко не воспротивился этому»{160}. Тем не менее архиепископ не помешал появлению апрельской королевской грамоты с приказанием опубликовать антиянсенистские буллы пап Иннокентия X и Александра VII с требованием, чтобы все имеющие бенефиции подписали «Формуляр» 1657 года{201}. Будучи враждебно настроенным по отношению к Пор-Роялю и находящимся под давлением отца Аннй и иезуитов,
Архиепископ не заставил себя долго ждать и уже 9 июля приехал из Парижа в Пор-Рояль, чтобы официально оповестить о своем письме и начать канонический визит. «Он высказал удовлетворение, — говорит Расин, — его ходом». Однако визиту не суждено было 14-го так хорошо завершиться, как он начался. Перефикс навязал монашкам в качестве духовного отца Мишеля Шамийяра — дядю будущего министра, ультрамонтанского священника и казуиста. Монашки отказались поступить против совести. 11-го они передали через Филиппа де Шампеня послание со своими подписями, в котором в самом начале была оговорка, проводящая грань между правом и фактом. Архиепископ оказался в смешном положении. Король и слышать более не хотел об этих взбунтовавшихся девицах. Внимание всей Франции было приковано к этим упрямицам. И тем не менее королевский эдикт о «Формуляре» не был специально направлен против женских монастырей! Перефикс, подражавший монарху, посчитал, что в этом деле задето его самолюбие. Но уязвленное самолюбие — плохой советчик, к тому же прелат не обладал — что позволило бы избежать худшего — флегматичным характером Людовика XIV.
Двадцать первого августа он прибыл в Пор-Рояль и в течение пяти часов распекал монашек, назвав их бунтовщицами, и всячески их оскорблял. А настоятельнице аббатства, Мадлене де Сент-Аньес де Линьи, племяннице Сегье, он не побоялся сказать: «Замолчите! Вы просто упрямица и гордячка, у которой нет ума, вы вмешиваетесь в дела, в которых ничего не смыслите. Вы глупая особа, дурочка, невежда, не понимающая, что говорит. Для этого стоит только взглянуть на вашу физиономию: на ней все это написано!»{160} Он выкрикнул и это: «Вы чисты, как ангелы, и горделивы, как Люцифер». И закончил он полицейской угрозой: «Продолжайте в том же духе! Продолжайте! Вы не умрете раньше, чем я вновь предстану перед вами: и это скоро случится»{160}. А пока монашки были отлучены от причастия.
Обещанное наказание было исполнено 26 августа. Архиепископ прибыл «в сопровождении группы комиссаров, или исполняющих эту должность, и с 200-ми жандармами, часть которых окружила здание, а другая расположилась во дворе, держа оружие наготове»{89}. Он заставил арестовать 12 монашек, в том числе настоятельницу, матушку Аньес Арно, и матушку Анжелику из Сен-Жана (Арно), которых сослали в разные монастыри. Трое из высланных из монастыря были дочерьми Арно д'Андийи. Прежде чем сесть в тюремные кареты, они потребовали благословения старого отшельника. Другим архиепископ назначил в качестве настоятельницы монахиню монастыря Явления Богородицы. Но 12 сентября Перефикс получил всего лишь семь жалких подписей. Эти плачевные результаты нисколько не помешали архиепископу отправиться в Пор-Рояль де Шан 15-го, чтобы и там навязать свою волю.
Преследование помогло августинцам приобрести еще больше сторонников, не остановило выпуск янсенистской литературы и не придало веса бывшему воспитателю короля. Папа не усердствовал. И тут, желая положить конец всему этому, Людовик XIV потребовал от Рима новую буллу относительно «Формуляра», и папа Александр VII согласился подписать 15 февраля 1665 года «Regiminis apostolici» — буллу, к которой прилагался новый «Формуляр» с драконовскими требованиями{160}. 13 мая 1665 года Перефикс потребовал, чтобы его подписали, и 17-го приехал из Парижа в Пор-Рояль, чтобы подкрепить свое требование. Однако бунтовщицы не только продолжали стоять на своем и не приняли новый текст, но еще четыре монахини, подпись которых была получена ранее, в 1664 году, также отвергли новый текст. Шамийяр не добился лучшего результата.
Тогда по совету короля, который хотел отдалить от столицы источник мятежа, архиепископ нашел, казалось, в начале июля компромиссное решение. В предместье Сен-Жак должны были оставаться только подписавшиеся монашки, а парижские бунтовщицы и высланные под полицейский надзор отлучены от причастия и лишены возможности общаться с миром{160}.
Если ограничиться только драматическими событиями в Пор-Рояле, то можно было бы подумать, что Перефикс выиграл сражение. Но не так было на самом деле. За «Письмами Провинциалу» последовали памфлеты Николя. Придворная и судейская знать исповедовала взгляды августинцев. Уже в январе 1662 года у них появилась высокая заступница в лице герцогини де Лонгвиль, родной сестры Конде. Одно ее имя уже напоминало королю Фронду, поэтому ее заступничество им в какой-то степени и вредило. Но янсенизм расширяет через посредство некоторых епископов сферу своего влияния. Среди епископов самые большие августинцы — Арно (епископ Анже), Вьялар (епископ Шалона), Коле (епископ Памье), Павийон (епископ Але) — были также и самыми рьяными наставниками, которые лучше всех претворяли на практике слово и дело Тридентского собора. Летелье осмелился обратить внимание короля на заслуги Павийона{168}.