Люсьен Левен (Красное и белое)
Шрифт:
— Вот, — сказал Люсьен, — только что полученная мной телеграмма; я на нее ответил: «Господин Меробер имеет большинство по крайней мере в десять голосов. Все идет как нельзя хуже».
Подали обед. Г-н Кофф заявил, что с этими депешами в голове он не в состоянии проглотить ни куска и что он предпочитает сначала написать письма, а затем уже пообедать.
— У нас есть еще время до отъезда курьера, — сказал генерал, — выслушать мнение двух политических комиссаров и офицера, помогающего мне в деле выборов. Я могу ошибиться, мне не хотелось бы, чтобы вы смотрели на все только моими глазами.
В эту минуту доложили о приходе председателя суда, г-на Дони д'Анжеля.
— Что это за человек?
— Несносный болтун, говорящий без умолку там, где надо действовать, и беззаботно перескакивающий через все трудные вопросы. Человек, сидящий между двух стульев и поддерживающий тесную связь с представителями духовенства, которые здесь в департаменте относятся к нам враждебно. Он заставит вас понапрасну потерять драгоценное время, а ведь вашему курьеру надо скакать до Парижа двадцать семь часов; поторопитесь же с отправкой курьера, если вы намерены посылать его, чего я вам отнюдь не советую. А вот что я вам настоятельно посоветовал бы — это отложить прием председателя суда, господина Дони д'Анжеля, до десяти часов вечера или до завтрашнего утра.
Люсьен так и поступил. Несмотря на откровенность и взаимное уважение собеседников, обед прошел грустно, серьезно и быстро. К десерту появились двое полицейских комиссаров, а затем маленького роста капитан, по фамилии Меньер, не менее хитрый, чем оба комиссаpa, и твердо рассчитывавший заслужить благодаря выборам крест.
— К этому сводятся наши блестящие подвиги! — сказал он Люсьену.
Наконец в половине восьмого курьер повез графу де Везу сведения о предполагаемом распределении голосов и объяснительную записку на тридцати страницах.
В отдельном письме Люсьен подробно сообщал министру о своей ссоре с префектом; он передал диалог с предельною точностью, как если бы весь разговор был записан стенографом.
В девять часов генерал возвратился к Люсьену с новыми донесениями, полученными из кантона Риссе. Он также сообщил ему, что в шесть префект отправил в Париж курьера, который, таким образом, на полтора часа опередил посланца Люсьена. Генерал намекнул, что второй курьер, вероятно, не слишком горячо желает нагнать своего товарища.
— Не найдете ли возможным, генерал, сделать завтра утром со мною визиты пятидесяти наиболее видным гражданам города? Этот шаг может показаться смешным, но если в итоге мы завербуем хотя бы два голоса, это будет уже успех.
— С величайшим удовольствием, милостивый государь, я готов сопровождать вас всюду, но префект…
Потратив немало времени на обсуждение вопроса, как бы им не задеть болезненного тщеславия этого высокопоставленного лица, они сошлись на том, что оба, и генерал и Люсьен, напишут ему каждый от себя. Генерал Фари был человек прямой и деятельный; оба письма были написаны сразу же и отосланы с генеральским лакеем в префектуру. В префектуре г-н де Серанвиль приказал ввести лакея к нему и долго расспрашивал его обо всем. Союз Люсьена с генералом приводил его в отчаяние. На оба письма он ответил в письменной форме, что он плохо себя чувствует и лежит в постели.
Успокоившись насчет завтрашних визитов, Люсьен и генерал выработали список лиц, которых им надлежало посетить; снова вызвали капитана Меньера и предложили ему пойти в соседнюю комнату продиктовать Коффу краткую характеристику каждого из этих господ.
Генерал и Люсьен тем временем молча прогуливались, стараясь найти выход из затруднительного положения.
— Министр ничем уже не в состоянии нам помочь: слишком поздно!
И снова воцарялось молчание.
— Совершенно верно, генерал, но на войне вы часто рисковали, бросая в атаку полк, когда сражение было на три четверти проиграно. Мы находимся в таком же точно положении: что можем мы потерять? Судя по последним донесениям из кантона Риссе, надежды нет никакой. Больше двадцати наших сторонников будут голосовать за господина Меробера единственно с целью избавиться от префекта де Серанвиля. Нельзя ли в таком безнадежном положении сделать попытку обратиться к главарю легитимистской партии, господину Леканю?
Генерал в удивлении остановился посреди залы. Люсьен продолжал:
— Я заявил бы ему: «Я выставляю нашим кандидатом любого из ваших избирателей по вашему указанию, я гарантирую ему триста сорок голосов, которыми располагает здесь правительство. Можете ли вы и согласны ли вы послать курьеров к ста помещикам-дворянам? Эти сто голосов вместе с нашими голосами обеспечат провал господина Меробера». Какое значение, генерал, имеет для нас лишний легитимист в палате депутатов? Во-первых, можно биться об заклад, поставив сто против одного, что это будет немой тупица или скучный субъект, которого никто не станет слушать. Но обладай он даже талантом господина Б., он все равно не опасен, он представляет лишь свою партию, сто или полтораста тысяч богатых французов, самое большее. Если я верно понял министра, лучше допустить в палату десять легитимистов, чем одного Меробера, который явится представителем всех мелких собственников четырех департаментов Нормандии.
Генерал долго прогуливался из угла в угол, ничего не отвечая.
— Это идея, — промолвил он, наконец, — но весьма опасная для вас. Министр, находящийся в восьмидесяти лье от поля сражения, вас осудит. Когда министр терпит неудачу, он рад выбранить первого подвернувшегося ему под руку, рад прицепиться к любому решительному шагу, чтобы накинуться на подчиненного. Я не допытываюсь у вас, милостивый государь, в каких вы отношениях с графом де Везом, но как-никак, сударь, мне шестьдесят один год, и я гожусь вам в отцы… позвольте же мне высказать мою мысль до конца… Будь вы даже родным сыном министра, крайнее средство, на котором вы остановились, было бы рискованным для вас. Что касается меня, милостивый государь, то, поскольку здесь дело не пахнет порохом, я могу оставаться на второй и даже на третьей линии. Я ведь не сын министра, — добавил генерал, улыбаясь, — и вы весьма меня обяжете, умолчав о том, что сообщили мне о проекте вашего блока с легитимистами. Если выборы примут дурной оборот, кому-то здорово влетит, я же предпочел бы в данном случае оставаться в тени.
— Даю вам честное слово, что никто никогда не узнает о том, что я поделился с вами этим проектом, и до вашего ухода отсюда я буду иметь честь вручить вам письмо, которое это подтвердит.
Что же касается участия, которое вы принимаете во мне, снисходя к моей молодости, то моя признательность столь же искрения, как ваша доброта ко мне, но признаюсь вам, что я озабочен исключительно успехом выборов. Все личные соображения играют для меня второстепенную роль. Мне только не хотелось бы прибегать к таким суровым мерам, как увольнение; я не желаю прибегать к неблаговидным способам воздействия на избирателей, но готов пожертвовать чем угодно, лишь бы добиться успеха.
К несчастью, еще нет десяти часов, как я в Кане, я не знаю здесь никого решительно; префект же относится ко мне как к сопернику, а не как к помощнику. Если господин де Вез захочет быть справедливым, он все это примет во внимание. Но я никогда не простил бы себе, если бы мои опасения на этот счет послужили для меня поводом к бездействию: это было бы в моих глазах величайшим недомыслием.
Считаясь с этим как с фактом и оставляя вас, генерал, в стороне от необычного мероприятия, к которому я намерен прибегнуть в нашем безнадежном положении (что будет подтверждено письмом, которое я буду иметь честь вручить вам), угодно ли вам как человеку, знакомому с местными делами, высказать мне свое мнение? Или же вы заставите меня всецело положиться на этих двух полицейских комиссаров, которые, несомненно, готовы продать меня как легитимистской, так и республиканской партии.