Лютер

Гобри Иван

В этом же состоянии тоскливой безнадежности застала его весть о кончине отца. Нельзя сказать, что она прозвучала неожиданно, — Лютеру еще несколько месяцев назад сообщили, что старик совсем плох. На похороны он не поехал, посчитав, что подобное путешествие сопряжено со слишком большим и неоправданным риском. «На самом деле, — комментирует Гризар, — речь шла о поездке через земли, принадлежавшие курфюрсту. Однако этот пример наглядно показывает, в какой изоляции оказался теперь столь популярный в недавнем прошлом человек. Со времени Крестьянской войны он утратил расположение простого народа, который видел в нем одного из угнетателей». Услышав печальную новость, Лютер просто сказал кому-то из окружающих: «Ну вот, отец умер». После чего заперся у себя и плакал так долго и безутешно, что на следующий день у него страшно болела голова. Работать он не стал: «Сегодня в знак сыновней почтительности

не напишу ни строчки».

Все эти события происходили в конце мая 1530 года. До закрытия Аугсбургского рейхстага оставалось еще четыре долгих месяца. К Лютеру беспрестанно подъезжали курьеры со свежими новостями и подробными отчетами о диспутах, требовавшими обстоятельных ответов. Необходимость работы отвлекала его от мрачных мыслей. Он чувствовал ответственность перед друзьями, которым приходилось трудно без своего духовного вождя. Без его подсказок они даже не умели точно сформулировать основные положения его вероучения! Тогда он наскоро набросал «Отдельные положения, которые Мартин Лютер будет защищать перед лицом всей сатанинской школы». Он хотел, чтобы эти 40 тезисов, либо отсутствующие в тексте «Символа веры», либо выраженные слишком вяло, обязательно были в него включены. Тех, кто осмелится возражать против изложенных им истин, он заранее именовал «убийцами, ворами, предателями, лжецами и негодяями».

Работа над этим сочинением расшевелила его и заставила с новой силой осознать свою роль зачинателя Реформации. Борьба против Церкви обрела второе дыхание. Он создает еще одну работу — «Ключи», в которой отрицает власть папы и епископов. Слово Божье, говорится в этом произведении, принадлежит общине, следовательно, она и должна ведать назначением священников. Узнав, что в одной из статей «Символа веры» должен быть затронут вопрос о святых, он отправляет в Аугсбург «Письмо Мартина Лютера о толковании святых и их заступничестве». Здесь он возвращается к давнему спору с католиками, которые упрекали его в том, что он приписал святому Павлу слова о «спасении одной верой», тогда как апостол говорил просто о «спасении верой». Иначе говоря, Лютер произвольно добавил лишнее словечко в высказывание св. Павла. Лютер возмущенно отвечал, что на то он и Реформатор, чтобы толковать Писание так, как внушил ему Бог. «Мне не нужен в качестве судии ни мул, ни папа-осел. Я вообще не собираюсь отвечать этим ослам, особенно на их глупые вопли по поводу слова «sola». Лютер говорит так, как считает нужным, и этого довольно! Лютер — сам доктор, стоящий выше всех докторов всего папизма!» Что касается культа святых, то он признавал, что в данном случае речь вдет о древнем наследии «всего христианства», которое даже ему больно выкорчевывать из своего сознания, однако немедленно добавлял, что это «лживое изобретение пап-ослов».

Он понимал, что готовящийся в Аугсбурге «Символ веры» не зря назывался «Княжеским символом». Иными словами, он имел не только теологическое, но и общенациональное значение. После смерти Гуттена и Зиккингена Лютер остался единственным живым символом Немецкой судьбы. И свое очередное послание делегатам рейхстага, озаглавленное «Обращение доктора Мартина Лютера к его возлюбленным немцам», он подписал не как Реформатор, а как «Немецкий пророк». Предчувствуя, что войны не избежать, он призывал князей-протестантов уклониться от ответственности, налагаемой на инициатора военных действий, однако быть готовыми взять в руки оружие, если император первым выступит против них. Если же он посмеет покуситься на жизнь самого Лютера, то следом за ним в могилу отправятся все епископы, монахи и церковнослужители.

Воспользовавшись удобным поводом, Лютер еще раз из-дожил свою теорию двух ветвей власти, одна из которых должна ведать исключительно духовной жизнью подданных, а другая — только земной. «Христианин, живущий в Царстве Христовом, знает одни лишения: он не ест, не пьет, не родит детей. Напротив, гражданин пользуется всеми законами права, в согласии с которыми может защищаться. Если у меня на глазах насильник захочет надругаться над моей женой или дочерью, я буду вести себя не как христианин, а как гражданин — убью злодея». Пока паписты и прочие ослы не используют против евангелистов оружия в виде светской власти, последним следует не ропща сносить все. Лютер противопоставляет Францию, король которой имеет абсолютную власть, передаваемую по наследству, Германии, где императора избирают, следовательно, он обязан выражать интересы курфюрстов. Если он попытается предпринять нечто, идущее вразрез с этими интересами, последние вправе выступить против него. «Иисус Христос вовсе не против права и полиции; напротив, Он за их уважение».

После сочинения «буллы», обращенной ко всем делегатам рейхстага, полемический азарт Лютера не только не выдохся, но разгорелся с еще большей силой. Ему уже казалось, что он избрал недостаточно хлесткие формулировки, а потому сразу после издания императорского указа на свет явился написанный по-немецки памфлет «Рассуждение о так называемом императорском эдикте». Торжественно-богословский слог перемежался в нем грубыми просторечными выражениями: «Я, доктор Лютер, недостойный Евангелист Господа нашего Иисуса Христа, заверяю вас, что ни римский, ни турецкий, ни татарский император, ни папа, ни кардиналы, ни епископы, ни церковники, ни князья, ни рыцари ничего не смогут предпринять против настоящего сочинения, хотя бы им помогал весь мир и все его бесы. Они лишь накликают на свою голову смертельную ненависть. Это заявляю я, доктор Мартин Лютер, говорящий от имени Духа Святого». Он, правда, пощадил Карла V, который в глазах «возлюбленных немцев» все еще символизировал единство нации, сделав вид (подобную тактику он уже применял по отношению к папе), что официальный документ, подписанный императором, на самом деле — фальшивка. «Нечего бояться позорной подделки, приписываемой мудрому императору». И с удвоенным жаром он опять призывал немецкий народ подняться против иноземных угнетателей, против «этого лжеца папы Климента и его прихвостня легата Кампеджо».

Обязанность защиты князей-католиков от нападок Лютера взял на себя герцог Георг Саксонский. В своем анонимном сочинении он подчеркнул, что никакой ответственности за готовящуюся войну они не несут — в отличие от князей-протестантов, вдохновляемых Лютером и тайно вооружающихся. Лютер не стал дознаваться об авторстве этого текста, а вместо того выпустил новое сочинение — «Против дрезденского убийцы», широко распространившееся в апреле 1530 года. Первым делом он отказался признать, что подготовка к войне ведется под его влиянием, поскольку он, дескать, вообще не разбирается в военных вопросах. Но даже если б это было так, он бы только порадовался, ибо это значило бы, что паписты не на шутку испуганы! Кто такие паписты? Это Каин, убивающий Авеля, это Каиафа, осуждающий Христа. Они все заслуживают справедливой кары. Что означает Аугсбургский эдикт? «Что во всей империи наточены и вынуты из ножен мечи, заряжены все аркебузы, поднята вся кавалерия, чтобы обрушиться на курфюрста Саксонского и его сторонников!» Его обвиняют в жестокости? Что ж, тем достойнее его слава! «Вот уже больше десяти лет, — скромно замечает Лютер, — я унижаюсь, распинаясь в добрых речах... Но паписты неисправимы, и, отчаявшись разрушить их адские планы добром, я порываю с ними и отныне и до самой смерти стану без устали преследовать их своей злобой. Больше ни одного доброго слова они от меня не услышат».

Вероятно, католики долго ломали себе голову, вспоминая, какие такие добрые слова слышали они от Лютера за эти десять лет. Зато на будущее никаких сомнений у них уже не оставалось: «Я больше не могу молиться без проклятий! Говоря: «Да святится имя Твое!», я должен добавлять: «Будь прокляты имена всех папистов и святотатцев!» Говоря: «Да приидет Царствие Твое!», я обязан продолжить: «Будь проклято папство!» Говоря: «Да исполнится воля Твоя!», я непременно закончу: «Да будут прокляты все планы папистов!» Такую молитву я теперь страстно читаю каждый день». И тут же Лютер простодушно заключает: «Однако я ко всем храню дружеское расположение мирного христианина. Об этом знают все, даже мои заклятые враги».

Прочитав этот новый вариант «Отче наш», герцог Георг пришел в негодование. Его ответом стало сочинение, озаглавленное «Против оскорбительного памфлета», написанное в том же стиле, что у Лютера, и с неменьшим полемическим задором. «В твоем «Рассуждении» лжи столько же, сколько в нем слов. Гнусный отступник, ты позволяешь своим устам извергать одну только ложь. Ты бесстыдно утверждаешь, что папизм запрещает браки; ты лжешь, говоря, что каждого, кто пользуется неосвященной солью, ждет смерть.

Ты лжешь, уверяя, что герцог Саксонский и курфюрст Бранденбургский предоставили императору пять тысяч всадников для войны против лютеран. Ты называешь всех папистов, включая императора, предателями, негодяями, ворами Господа Бога и бешеными псами. Император не желает, чтобы священники путались с продажными девками, но ты, злобный отступник, находишь в этих словах нечто столь мерзкое и безобразное, что не под силу выдумать даже дьяволу в аду». Лютер рассчитывал, что его оскорбления заставят герцога дрожать от страха? Не тут-то было! «Твои громы и молнии меня не пугают и не помешают мне говорить правду. Хочешь тявкать на меня? Я в ответ тоже залаю, да так, что ты, адский пес, станешь плеваться огнем!»