Лютер

Гобри Иван

На самом деле Лютер весьма смутно представлял себе, что творится в Страсбурге. Если учесть, что вокруг каждого из упомянутых богословов сложился собственный кружок единомышленников, разносивших его идеи среди широкой публики, то легко вообразить, к какому сумбуру это приводило. Об этих господах, гордо швырявших друг другу в лицо самые грозные обвинения, доподлинно знали одно: все они были антипапистами. Но вот их позитивная программа для многих оставалась загадкой. Вряд ли имеет смысл подробно описывать картину, характерную для Германии в целом. Далеко не столь пестрая, как в Страсбурге, она, конечно, отличалась рядом оригинальных черт, но и без того очевидно, что ситуация с богословским учением Реформации, какой ее видели Лютер и Меланхтон, сложилась странная и непонятная.

5.

ПОД СОЛНЦЕМ САТАНЫ (1532-1542)

В десятилетие, последовавшее за событиями в Шмалькальдене, в душе Лютера произошли перемены, удивительным

образом возвращавшие его в прошлое. В конце 1531 года ему сообщили, что мать его тяжело больна и практически умирает. Очевидно, семейная жизнь способствовала пробуждению в нем сыновних чувств, поскольку он направил матери (от которой, напомним, видел больше равнодушия, чем искренней теплоты) полное сердечности письмо: «Милая мамочка! Получил от Якоба (своего брата. — И. Г.) письмо, из которого узнал о вашей болезни. Как жаль, что я не могу сейчас быть рядом с вами. Я ваш сын, а вы моя мать, и как хотелось бы мне оказаться среди тех, кто способен принести вам утешение». И он напоминал матери, что Иисус Христос — «Спаситель всех несчастных грешников, которые перед страхом кончины отдаются Ему и твердят имя Его».

Этот призыв к Христову милосердию и тревожные мысли о грядущем спасении как будто отбросили его на 20 лет назад. За что умирающая старая женщина должна благодарить Бога? За то, что Он избавил ее, как и его самого, «от папистских заблуждений». «Они учили нас строить свое спасение на делах и монашеской святости. Они показывали нам нашего Искупителя Христа не как единственный источник утешения, но как строгого судию и деспота».

Но Мартин Лютер так и не нашел утешения. Он создал целое учение, из которого логически вывел возможность ощутить себя защищенным, но резкий возврат к мыслям и чувствам 20-летней давности показал, что никакого мира в душе он так и не обрел, а давняя душевная рана так и не за-рубцевалась. Именно в этом следует искать источник его постоянного недовольства окружающими, вечного ворчания и резкой грубости, упорного стремления поливать грязью все и всех подряд. Его надежды на согласие с собой рухнули. И даже если внешне он стал вести себя гораздо спокойнее, в сердце его по-прежнему бушевали бури.

Примечательно, что подавляющее количество «нечистот», которыми изобилует его творчество, использовавшее, кажется, все существовавшие немецкие и латинские выражения, имеющие отношение к акту дефекации и частям тела, принимающим в этом участие, всегда было направлено против двух главных врагов Лютера — дьявола и папы. В навязчиво повторяющемся образе смердящих фекалий, вновь и вновь проникающем в его сочинения помимо воли автора, нашел выражение тот самый пакостный страх, который не желал уходить из его души, несмотря на отчаянные попытки Лютера от него избавиться. Поэтому, забрасывая, образно говоря, дерьмом своих оппонентов, виновников этого страха, он как будто возвращал им то, что они навязали ему вопреки его воле. Но чем активнее он им мстил, тем яснее ему становилось, что душевного ликования внутри него нет и в помине, и тогда он принимался поливать их грязью с еще большей силой, теперь уже хотя бы затем, чтобы не захлебнуться в ней самому. Словно Сизиф, катил он перед собой гигантский смрадный ком, и пусть весил этот ком не так много, как каменная глыба, зато каким омерзительным был «материал»!

И не следует принимать всерьез объяснения, что, дескать, таков был «язык времени», что в Средние века люди относились к окружающему миру с реалистической прозорливостью и каждую вещь называли своим именем, что наша эпоха слишком погрязла в лицемерии, чтобы по достоинству оценить старинную откровенность. Верно, в Италии, Франции и Германии находились близкие к народу проповедники, которые обличали порок в весьма энергичных выражениях, не стесняясь соленого словца, но ведь Лютер — во всяком случае, пока он учился богословию, — не читал ни одного церковного автора, который позволил бы себе пользоваться непристойной лексикой! Да и сам он начал употреблять похабщину только после своего разрыва с Римом. Проповедник из Цюриха Беллингер, рассуждая о языке «немецкого Пророка и апостола», как он именовал Лютера, делал следующую оговорку: «К сожалению, очевидно и не подлежит сомнению, что никто кроме Лютера никогда не писал по поводу веры и других серьезных вещей в более грубом, непристойном, неприличном и бесстыдном стиле, противном всякой христианской порядочности». И далее: «Большинству людей страшно нравится циничное, грязное и похабное красноречие Лютера. Вот почему он продолжает писать все в том же духе, стараясь в искусстве оскорблений превзойти самого себя». Томас Мор, автор латинского труда, содержащего анализ языка Лютера, пришел к выводу, что в этом потоке он не увидел ничего кроме latrinae, тегdae, stercora [24] .

24

Отхожее место, дерьмо, навоз(лат.). (Прим. перев.)

Бессмысленно

и неинтересно пересказывать все ругательства Лютера — они слишком однообразны. Во всяком случае, большинство из них — такого свойства, что легко могли вызвать смех, скажем, у мансфельдского рудокопа. Пожалуй, занятнее просто привести ряд определений, которые дадут нам возможность ощутить, с какой ураганной силой пытался Лютер освободить свою душу от того, что ему мешало. Папа? «Куча дерьма, которую дьявол навалил на Церковь». Отметим, что эта формулировка извлечена нами из научного труда. Или: «Глава христианского мира — это передняя и задняя дырка, через которые дьявол навалил в этот мир кучу дряни, такой, как месса, монашество, монахи и прочие безобразия». Этот отрывок взят из «Краткой исповеди о Святом Причастии». Папа требует от грешников покаяния? «Пусть поцелует нас в зад!»

Паписты, по определению Лютера, это те, кто «подтирает папе зад». Князья-католики? «Создания, слепленные из того теста, что падает у папы из задницы» — так Лютер утверждал в проповеди, посвященной толкованию Евангелия от Иоанна. Герцог Генрих? «Вонючее дерьмо, которым дьявол обос..л Германию». Из чего следует, что герцог Брауншвейгский и папа — одного поля ягоды. Каждый, кто смеет критиковать взгляды лютеран, принадлежит к «породе свиней, замерших перед кучей дерьма, которым им ужас как хочется набить себе пасть и брюхо! Они рыскают повсюду, вынюхивают чужие грехи, чтобы сунуть в них свою харю!» Себя самого Лютер сравнивает со «слабительным, от которого у дьявола съежатся брюхо и зад». Описывая таинство миропомазания, он уверяет, что «рукополагаемый пошире разевает рот, чтобы папа ему туда нас..л». И Лютер призывает самые страшные кары на голову тех, кто лишил его душевного покоя и едва не поставил под угрозу его спасение.

Для изгнания дьявола у него имеется свой рецепт. Лукавый докучал ему, без конца напоминая о совершенных грехах (из чего следует, что сожаление о сотворенном грехе есть дьявольское искушение): «Милый дьявол! Я совершил еще множество других грехов, которых нет в твоем реестре, а именно: я пачкал штаны! Можешь взять их себе, обмотать вокруг шеи и запустить в них свой нос!» Генриху Брауншвейгскому он рекомендует «разинуть пасть, как только ему скажут, что старая свинья принялась портить воздух». А потом заявить: «Благодарю тебя, чудесный соловей!» Что касается рыцарей, не желающих кормить за свой счет новоявленных пасторов, Лютер вынашивает против них план страшной мести: «Мы возьмем и навалим кучу. А они станут ей поклоняться!»

Слава Богу, в эти годы Реформатор занимался не только тем, что совал папе и дьяволу под нос кучи навоза. Несмотря на охватившую его усталость, он заканчивал титанический труд, начатый с дюжину лет до того, — перевод Библии. Книга вышла в Виттенберге в 1534 году под названием «Biblia, или Полное Священное Писание на немецком языке». Здесь необходимо сделать ряд уточнений, касающихся значения этой работы для того времени. Лютер хвалился, что извлек Библию из забытья, в которое ее столкнули паписты. Эта легенда продержалась достаточно долго, пока протестантские историки XIX века не открыли, что в Средние века Библией пользовались достаточно широко, цитируя священные тексты в научных трудах и используя их в проповедях и богослужении. В период с 1450 по 1520 год вышло 156 изданий Библии на латинском языке. Да и немецкий перевод Библии еще до Лютера существовал в 14 изданиях. Специалисты считают, что Лютер в своей работе обращался к трудам своих предшественников, и отмечают, главным образом, его вклад в развитие немецкого языка. Кроме того, Лютер, вслед за Эразмом, опирался не на Вульгату, а на оригинальные тексты, написанные по-гречески и по-древнееврейски. Наконец, сыграла свою роль и протестантская пропаганда, немало сделавшая для того, чтобы это основополагающее для каждого христианина сочинение стало доступным представителям всех общественных классов. Достаточно сказать, что только при жизни Лютера его перевод выдержал 150 изданий.

Между тем эта Библия оказалась весьма действенным инструментом пропаганды лютеранства, поскольку всякий раз, когда в том возникала нужда, переводчик с легкостью обращался в толкователя. В эпизоде, повествующем о том, как Мария Магдалина умащивает благовониями ноги Христа, Лютер от себя прибавляет: «Ибо одна лишь вера обращает деяния в добро». Когда Иисус произносит, обращаясь к Петру: «Ты — камень, и на камне сем Я воздвигну Мою Церковь», Лютер комментирует: «Петр символизирует всех христиан». Как только в тексте появляется слово «праведный», которое в Библии означает «исполняющий закон», Лютер переводит его как «набожный». Послание св. апостола Иакова он в текст вообще не включил, поскольку в нем содержится тезис о важности дел, следовательно, делает вывод Лютер, «это ложное послание, в котором нет ничего евангельского». Кроме того, лютеровский перевод Библии вышел с весьма красноречивыми иллюстрациями. Так, римско-католическая Церковь была представлена в образе вавилонской блудницы, подталкивающей людей в ад; папа изображался в виде дракона, а дьявол красовался в кардинальском облачении.