Лютер
Шрифт:
В 1537 году его настиг новый приступ болезни, которую он именовал «болезнью духа». В течение пятнадцати дней он не мог ни есть, ни пить. Бог стал казаться ему врагом, а в мыслях воцарился такой хаос, что он уже не понимал, кто же в него вселился. «Невозможно разобраться, дьявол ли Бог, или Бог — дьявол». Временами на него накатывала настоятельная потребность разобраться в вопросе существования Бога. «Дьявол порой приводит мне такие аргументы, что я начинаю всерьез сомневаться, а есть ли Бог». В 1538 году его мучила «ежедневная агония». Злобный дух являлся ему во всех видах и формах: то пылающим факелом, блуждающим в сумерках, то жирной черной свиньей, бродящей у него под окнами... В 1539 году доктор Мартин Лютер, сидя за семейным обедом, говорил своим обычным сотрапезникам: «Против нас действуют сильные противники и могущественные враги. Это бесы, коих не счесть, столь велико их
Изматывающее, длящееся практически без передышки испытание в конце концов привело к тому, что в душе Лютера зародился страх перед жизнью. В 1537 году, на пике душевного кризиса, он признавался, что «приступы отчаяния порой заканчиваются тем, что с уст моих срываются ужасные слова: «Будь проклят тот день, когда я родился!» В 1538 году, когда спор с антиномистами разгорелся в полную силу, он сравнивал себя с Иовом, восклицавшим: «Господи! Зачем я явился на свет?» И Лютер продолжал: «Боже мой! Как было бы славно, если б я не написал ни одной из своих книг! Дьявол — вот властелин и князь мира сего! Лучше бы я умер и вернулся в землю! Чего ждать мне от будущего? Я больше не чувствую никакого вкуса к жизни и желаю одного — спокойно умереть... Вы все, кто переживет меня, помолитесь за меня». В 1541 году он писал Ионасу: «Я убит происходящими событиями, измучен болезнью; жизнь моя полна печали и тяжко мне ее бремя. Молю Господа, чтобы
Он не дал мне забыть, что я сотворил довольно зла и видел много такого, хуже чего не бывает». Когда его сыну Мартину исполнилось три месяца, он с горечью сказал Катарине: «Ах, если бы я умер в возрасте этого малютки! Всю свою будущую славу я с радостью отдал бы за это!»
В 1542 году болезнь всего за несколько дней унесла 13-летнюю дочь Лютера Магдалину — прелестное и кроткое создание. Отец переживал свое горе, целиком доверившись Божьей воле. «Духом я ликую, но плоть моя скорбит. Разве не прекрасно, что она теперь в царстве вечного покоя?» Друзьям он повторял: «Больше не тревожьтесь ни о чем! Я отправил на небеса святую!» Он жалел, что не умер ребенком, в возрасте, которому еще неведомы страхи. В этот же год он высказал пожелание, чтобы конец света наступил через 50 лет. Собственного стремления к смерти ему казалось мало, и он мечтал о гибели всего человечества.
Но даже из этой тоски, которую он сравнивал с «занозой» св. Павла, он постарался извлечь лишний богословский довод в пользу своего учения. Раз его проповедь увлекла такое число сторонников, значит, на то была воля Небес. Ведь учение его утверждалось «под жестоким гнетом папизма и вопреки многим сомнениям, терзавшим нашу совесть». Он не случайно употребил слово «нашу». Его личный жизненный путь не отличался уникальностью: слишком многие из его учеников окончили свои дни в скорби и печалях, не имея даже той отдушины, которую Лютер находил для себя в напористой агрессивности. «Нет у меня лучших помощников, — писал он, — чем гнев и злость. Они освежают мои молитвы, пробуждают мой разум, гонят прочь из мыслей сомнения и уныние».
Духовник курфюрста Саксонского Спалатин уже с 1528 года признавался, что устал жить. Постепенно эта усталость подвела его к самой грани душевного отчаяния. «С какой радостью, — писал он Линку, — услышал бы я новость, что наступают последние дни. Лучше и счастливее этой вести нечего и желать. Конец близок и ждать его осталось недолго. Да и кому захочется и дальше жить в этом океане бед?» Умер он в 1544 году, впав в полный маразм. Признаки недовольства жизнью нередко проявлял и Ионас, к концу жизни во всем разочаровавшийся. Клаус Хаусманн, проповедник из Цвиккау и близкий друг Лютера, страдал черной меланхолией и скончался от апоплексического удара. Матезий целыми днями сидел дома взаперти, терзаемый приступами страха и отвращением к жизни. «Я познал, — признавался он, — адские муки». Его преследовало искушение покон-чить с собой, которому он все-таки сумел противостоять, как и бывший августинец Леонард Бейер — от этого домашним приходилось прятать ножи. А вот проповедник из Нюрнберга Георг Беслер, которому в бредовом состоянии повсюду чудились явившиеся по его душу жандармы, покончил-таки самоубийством. «Однажды ночью, — рассказал Шейерль, — он поднялся с постели, где спал вместе с женой, пошел и проткнул себе грудь рогатиной». То же наваждение преследовало и Веллера, так и не исполнившего совет своего наставника утопить угрызения совести в развратных удовольствиях. «Язычник на моем месте, — жаловался он, — покончил бы с собой». В последние годы жизни он отказался читать проповеди.
Бельций, пастор тюрингского города Аллерштадта, не страдал меланхолией в болезненной форме, но и его жизнь
Пожалуй, не стоит и дальше перечислять всех лютеран, которые от первоначального энтузиазма скатились к унынию, а от безграничной веры — к безверию. Деллингер составил список, в котором фигурируют еще 33 фамилии, подтверждающие это утверждение. Среди тех, с кем жизнь обошлась особенно сурово, он называет друга Лютера диакона Баховена, виттенбергских богословов братьев Бибенбах, данцигского проповедника Гудельвайна и кенигсбергского пастора Изиндера, утративших рассудок. Выходит, что Лютер, обрубивший свои религиозные корни и создавший новое учение в надежде освободиться от снедавшей его тоски, не только сам не обрел желанного покоя, но и лишил его многих из своих последователей.
6.
РАСПАД ИМПЕРИИ
Согласно Аугсбургскому эдикту, подписанному Карлом V, срок, отпущенный на раздумья князьям-протестантам, истекал 15 апреля 1531 года. Однако последние отнюдь не спешили исполнять все требования эдикта. Так, они категорически не желали ни возвращать захваченные церковные земли, ни восстанавливать в правах католические обряды, а вместо этого потихоньку готовились к вооруженному сопротивлению. Император понимал, что игра предстояла крупная и следовало запастись козырями. Он предложил избрать «королем римлян» Фердинанда Австрийского. Этот титул получал обычно наследник империи. Таким образом, Карл заранее давал понять курфюрстам, что позаботился о преемственности своей власти.
Нечего и говорить, что немецкие князья встретили предложение императора в штыки. Как ни странно, у Лютера эта идея не встретила неприятия. Напротив, он всячески уговаривал курфюрста Иоганна согласиться с кандидатурой Габсбурга, разумеется, имея на то свои причины. Дело в том, что Иоганн, наследовавший престол после брата, еще не получил права участвовать в выборах императора, и оставалась опасность, что Карл V передаст его голос герцогу Георгу. Кроме того, Лютер не видел большого греха в политической поддержке ставленника противоборствующей религиозной группировки, сознавая, что религия и политика суть вещи разные. Судя по всему, он проявил гораздо больше политического чутья, чем князья. Протестанты еще не были готовы к вооруженной борьбе, следовательно, сотрудничество пока было им выгодно. Протестантски настроенные князья, однако, продолжали упорствовать, так что избрание Фердинанда, состоявшееся в Кельне 5 января 1531 года, произошло вопреки их воле.
Эта акция ярко продемонстрировала политическое могущество католической партии, но в то же время послужила одной из причин раскола, наметившегося в ее рядах. Герцоги Баварские (Вильгельм и Людвиг) с нескрываемой неприязнью наблюдали за растущей гегемонией Габсбургов. Тем временем в протестантских землях решили, что пришла пора объединяться. 29 марта в укрепленном городе Шмалькальдене, расположенном в Гессене, в непосредственной близости от курфюршества Саксонского, сторонники Аугсбургского символа веры подписали договор об образовании оборонительного союза сроком на шесть лет. По условиям этого договора, каждый из его участников, ставший жертвой агрессии, мог рассчитывать на помощь остальных. Документ подписали курфюрст Саксонский, ландграф Гессенский, герцоги Брауншвейг-Люнебургский и Брауншвейг-Грубенхагенский, графы Мансфельдские, князь Ангальтский, три северных города (Любек, Бремен, Магдебург) и восемь южных (Страсбург, Ульм, Констанц, Линдау, Биберах, Мемминген, Рейтлинген, Изни). Главой союза избрали Филиппа Гессенского. Еще ряд городов, выразивших желание присоединиться к союзу, так и не удостоился этой чести из-за того, что их представители не могли принять кое-каких уложений Аугсбургского символа веры. Зато союз заключил альянс с Баварией и сделал попытку заручиться поддержкой королей Франции и Англии.