Лютый Зверь. Игра. Джон – Ячменное Зерно

Лондон Джек

Не прошло и часа, как Стюбнеру все стало ясно. Сам бывший боксер, к тому же тяжеловес, он был отличным знатоком боксеров, но никогда еще он не видел такого великолепного тела, как у Пата-младшего.

– Ты погляди, какая в нем упругость, – Пат-старший разливался соловьем, – все настоящее, то, что нужно. А какой разворот плеча, а легкие какие! Весь насквозь чистый, как стеклышко. Вот перед тобой человек, Сэм, каких и в природе не бывало! Все мускулы высвобождены. Это тебе не борец из цирка или гимнаст какой-нибудь! Смотри, какие у него мышцы круглые, – ну чем, не змеи, так и переливаются, так и сворачиваются клубком. Вот погоди, увидишь, как они развернутся

для удара, – что твоя гремучая змея! Он хоть сейчас выдержит сорок раундов, а то и все сто! Ну-ка, начинай! Засекаю время!

Они начали. Несколько трехминутных раундов с минутными перерывами – и все опасения Стюбнера как рукой сняло. Ни следа лени, никакой апатии, просто добродушная, неторопливая игра перчатками, увертки – и вдруг – ловкий, точный удар, сильная, острая защита при столкновениях – так дерутся только отлично тренированные, прирожденные боксеры.

– Потише, сынок, потише! – предостерег старик. – Сэм уже не тот, что был…

Сэм был явно задет, а Пат-старший только этого и добивался, – и в ход был пущен самый знаменитый прием Стюбнера, самый любимый его удар: ложный клинч и внезапный выпад прямо в живот. Но, несмотря на молниеносную быстроту, Пат-младший сразу понял и успел отскочить, ослабив силу удара. В следующий раз он уже не стал увертываться, двинулся прямо под удар и подставил левое бедро. Всего каких-нибудь несколько дюймов, но удар был парирован. С этой минуты Сэму не помогали никакие ухищрения: каждый раз его перчатка натыкалась на бедро Пата.

Стюбнеру не раз приходилось меряться силами с крупными боксерами, и на пробных матчах он всегда умел постоять за себя. Но тут и речи об этом не могло быть. Пат-младший просто играл с ним, и в клинче Сэм чувствовал себя беспомощным младенцем, – тот делал с ним, что хотел: мастерски брал его в обхват, точным и ловким маневром загонял в угол и при этом как будто даже не замечал его существования. Казалось, что Пат-младший вообще смотрит по сторонам и мечтательно любуется природой. И тут Стюбнер сделал еще одну ошибку. Он решил, что это прием, которому Пат-старший научил сына, и попытался незаметно дать короткий удар с близкой дистанции, но тут же его руку молниеносно зажали и за все старания еще ударили по уху.

– Чутье на удар! – рассмеялся старик. – И не притворяется, ей-богу! Он просто колдун. Чует удар не глядя, чувствует, откуда идет и куда метит; и быстроту, и дистанцию, и силу, и точность – все чувствует. Я его и не учил этому. Все сам, по вдохновению. У него это врожденное.

Раз, в клинче, Стюбнер двинул перчаткой в рот Пата-младшего, и тот ощутил какую-то злобу в этом прикосновении. Еще минута – и в новом клинче Сэм почувствовал перчатку Пата на своих губах. Удар был несильный, однако этот нажим, неторопливый, но упорный, заставил Сэма так откинуть голову, что все суставы затрещали, и на миг он подумал, что повредил себе шею. Он обмяк всем телом, опустил руки в знак того, что сдается, и с внезапным облегчением, шатаясь, отошел в сторону.

– Он… он молодчина! – пробормотал Сэм, задыхаясь; и хоть у него не хватало дыхания для слов, по лицу было видно, в каком он восхищении.

В глазах старика блеснули слезы торжества и гордости.

– Ну, а как, по-твоему, что он сделает, если какой-нибудь мерзавец вздумает подшутить над ним и пустит в ход запрещенные приемы?

– Он такого на месте уложит, будьте покойны, – сказал Стюбнер.

– Вряд ли! Слишком уж он хладнокровен. А проучить за грязные проделки – это он проучит!

– Что ж, давайте составим контракт! – предложил менеджер.

– Погоди,

ты раньше узнай ему настоящую цену! – возразил Пат-старший. – Условия я поставлю нелегкие. Пойди поохоться с ним в горах, проверь его выдержку, дыхание. Тогда и подпишем по-настоящему, как говорится нерушимый договор.

Два дня провел Стюбнер на охоте и за эти дни увидел все, что сулил ему старик, и даже больше, и вернулся очень усталый и очень присмиревший. Стюбнер был человек бывалый, и его очень удивила полнейшая наивность юноши в житейских делах, хотя он отлично понял, что малый далеко не дурак. Правда, ум у него был совсем нетронутый, кругозор ограничен замкнутой жизнью в горах, но в нем чувствовалась врожденная проницательность и незаурядная смекалка.

Одно в нем было для Стюбнера загадкой: его потрясающее, непоколебимое спокойствие. Его ничем нельзя было разозлить, вывести из себя, – в нем жило какое-то первобытное неисчерпаемое терпение. Он ни разу не выругался даже теми бесцветными, невыразительными словечками, какими бранятся примерные мальчики.

– Захотел бы – выругался б, – объяснил он, когда Сэм стал его поддразнивать. – Только зачем мне ругаться? А понадобится – сумею!

Пат-старший попрощался с ними на пороге своей хижины:

– Скоро буду читать про тебя в газетах, Пат, сынок. Мне бы и самому хотелось поехать, да, пожалуй, я уж отсюда до конца жизни не выберусь.

Потом, отозвав менеджера в сторону, он надвинулся на него и сурово проговорил:

– Помни, что я тебе долбил не раз и не два. Малый он чистый, честный. Он даже не подозревает, сколько грязи в боксерском деле. Я все от него скрыл, понимаешь? Он и не знает, какие бывают сделки. Для него бокс – это отвага, романтика, путь к славе, – не зря я ему рассказывал о прежних героях ринга; и только одному богу известно, почему в нем все-таки не разгорелась настоящая страсть к боксу. Но ты пойми: я скрывал от него газетные сплетни о состязаниях, вырезал их тайком, а он думал, что я их берегу как память! Он не знает, что боксеры нарочно сговариваются, сдаются. Смотри же, не путай его в грязные делишки! Не вызови в нем отвращения. Для того я и включил пункт о недействительности договора: первое жульничество – и договор расторгается. Никаких полюбовных дележей, никаких тайных сговоров с кинооператорами насчет заранее намеченных дистанций и прочее. Денег у вас обоих будет куча. Только веди игру честно, не то все потеряешь! Понял?

– А ты всегда помни одно: что бы ни делал – берегись женщин, – наставительно сказал старик сыну, когда тот уже вскочил в седло и покорно придержал лошадь, чтобы выслушать отца. – В женщинах – грех и погибель, помни это! Но уж если найдешь ту самую, единственную и настоящую, держи ее крепче! Такая дороже славы, дороже денег. Только сначала проверь себя, а когда проверишь – не упускай ее! Хватай обеими руками и держи крепче! Держи, хоть бы тут конец света настал! Да, Пат, да, сынок, хорошая женщина – это… это… – ну, словом, хорошая женщина. Вот тебе мое первое и последнее слово!

Глава III

По приезде в Сан-Франциско для Сэма Стюбнера начались беспокойные дни. И не то, чтобы Пат-младший злился или ворчал, как боялся его отец, – наоборот, он был удивительно приветлив и покладист. Но он тосковал по родным горам. И, конечно, в глубине души он был потрясен огромным городом, хотя даже в грохоте улиц умудрялся сохранять невозмутимое спокойствие краснокожего индейца.

– Я приехал сюда биться, – заявил он через неделю. – Где ваш Джим Хенфорд?

Стюбнер насмешливо свистнул.