Лютый
Шрифт:
Вот этого я точно не ожидала!
Растерянно застыв, я чувствовала себя просто ужасно. Раздавлено, смущенно.
Я начинала ненавидеть эту девушку за то, что одно ее появление меняло мужчину, который принадлежал мне так разительно и сильно, что это заставляло сомневаться меня в себе самой, моих силах. И его чувствах ко мне.
Я вообще не была уверена, были ли эти чувства в принципе, пока не очень понимая этот механизм Беров с их горящими глазами и выбором. И как только произошло то, что меня возносило до небес и окрыляло, снова все летело прахом, порождая
— Спасибо, — прошептала я Луне растерянно и скованно, видя, как девушка лишь кивнула в ответ, быстро удалившись из кухни, так и не подняв своих глаз на меня или Лютого, — друг детства, значит?…
— Да.
— И, хочешь сказать, что между вами все легко и просто? — не смогла я сдержать в себе язвительности, чуть выгибая брови, и выворачиваясь из рук Лютого, который все-таки отступил, отпуская меня до стола, чтобы я могла взять горячий, ароматный кофе с молоком.
— Нет. Но об этом потом.
Я даже взвизгнуть не успела, когда этот белокурый, сексуальный нахал, которого я не могла и не хотела делить ни с кем, просто закинул меня на плечо, словно я у ничего не весила, взяв блюдце со стаканчиком и зашагав прочь из кухни.
— Лютый! Ты расскажешь мне все и прямо сейчас! — кусала я его за спину, выгибаясь и слыша лишь приглушенный хриплый смех.
— Что ты хочешь знать, Золотинка?
— Кто такая Луна и как она здесь появилась?
— Я уже рассказал тебе. Луна одна из девочек, которую спас отец и принес в наш дом беззащитной крохой. Она выросла на моих глазах… вернее росла, пока меня не изгнали.
— Одна из? Выходит, что их много? — как тут было не задергаться глазу, при мысли о том, что перед носом этого сексуального засранца разгуливают еще пара десятков таких вот красавиц с его родной кровью, которые по сути своей явно ближе меня?!
— Четыре.
— Так мало?…
— Нам хватает, — усмехнулся Лютый, занося меня в комнату и, поставив кофе на пол, осторожно садя меня на кровать.
— И… чем они занимаются?
Страшно было понять, что именно благодаря стараниям этой четверки, Лютый умел так виртуозно целоваться и вообще знал откуда-то все прелести отношений, не считая прелестей моральный и душевных.
— Воспитывают мелких.
Лютый опустился передо мной на кровати, полыхая своими голубыми глазами так откровенно и жарко, что не составляло труда понять его явные намерения на продолжение банкета с меткой. Вот только я еще не закончила допрос, деловито отодвигая от себя широченные плечи и потянувший за кофе, которое с наслаждением отпила, даже прикрыв глаза от удовольствия.
Откуда у Беров есть вкус на кофе — это отдельный вопрос! А пока разберемся с мелкими.
— Мелкие? — чопорно отпивая кофе, я восседала на горе из шкур, под оплавляющим мозг взглядом Лютого, который хищно усмехался, сидя на краю кровати и явно ожидая, когда я допью свой кофе, что я делала подчеркнуто аккуратно и доооооооолго.
— Маленькие Беры. От рождения лет до семи десяти, когда их передают мужчинам для обучения взрослой жизни.
Лютый приглушенно рассмеялся, когда я подавилась очередным глоточком
— Выходит, у вас все-таки есть мамы, как у Гризли тетушка Зои?! — ошарашено выдохнула я, начиная теперь понимать и слова Свирепого о том, что Лютого воспитывал только отец, в отличие от него.
— Что-то вроде нее, да. Самая старшая из медвежьих нянек. Ночь.
Прошептал Лютый, хищно, плавно и опасно двинувшись вперед ко мне, убирая из моих рук чашку и опрокидывая на кровать, нависая сверху.
Мозг тут же закоротило, когда разум пытался сопротивляться, и кричал о том, что после полученной информации надо сосредоточенно поразмышлять и сложить все новые кирпичики по законным местам, а вот душа и тело уже никого не слушали, распаляясь, не смотря даже на явную боль в теле.
Под курткой стало вмиг жарко и волны возбуждения прошли от кончиков волос, до кончиков пальцев, отчего ступни даже онемели, когда горячие и настырные губы Лютого опустились на мою шею, и руки скользнули под куртку.
Придется думать про мелких и их нянек потом, когда буду в состоянии соображать…и двигаться.
Подумать только, что мог сотворить со мной этот мужчина, когда колкое онемение стало подниматься от ступней выше.
Вот только чувственная улыбка в предвкушении обновления метки медленно, но верно покидала меня, уступая место паники, потому что это странное онемение поднималось еще выше, отбирая от меня все чувства…
Это было не от страсти.
Не оттого, что Лютый имел надо мной особую власть…
Во мне словно все замирало, впуская под кожу лед и холод, отчего я испуганно дернулась, пытаясь упереться руками в грудь Лютого, и с ужасом понимая, что не могу пошевелить руками.
Меня сковал такой панический страх, что я закричала…понимая, что мои губы не шевелятся!!!
Лютый вздрогнул, обхватывая меня руками и заглядывая в глаза сосредоточенно и тревожно, когда черный зрачок в голубой светящейся радужке сначала взорвался, затмив почти всю синеву а затем сделался крошечно маленьким и из мощной, широкой груди раздался не то вой, не то звериный крик, от которого сотряслись стены…а и мои веки обессилено опустились, погружая во тьму, полную кричащей паники и ужаса, когда я все слышала, но ничего не чувствовала больше.
Глава 7
Когда я была маленькая, я часто представляла, что я умру.
Мне было пять, когда впервые родители взяли меня с собой на чьи-то похороны…я не помнила лиц, не помнила того, что происходило в доме, помнила лишь ту деревянную коробку, что стояла посреди комнаты, вокруг которой было много цветов, а еще все подходили и плакали.
Тогда мне не казалось это страшным.
Вроде даже это было мило — искренние слезы и море цветов.
Вот только вся милость момента испарилась в тот миг, когда папа объяснил мне, что среди цветов в этой самой коробке лежит человек, который больше никогда не проснется.