Лжец. Мы больше не твои
Шрифт:
Глава 20
Вадим Царев
Никогда не думал, что человек, которого я презираю, который стал виной всех бед в моей жизни, сделает мне величайшее из благ.
Станиславский в погоне за своими целями, за деньгами и прочим подарил мне детей от любимой женщины…
И вот теперь я выхожу на террасу своего дома и наблюдаю за Ниной, за тем, как она играет с нашими сыновьями.
Как весело смеется, как бегает, пытаясь поймать убегающего от нее Кирюшку.
Самые дорогие в мире люди. Самая большая ценность.
Однажды я поклялся, что отберу у Станиславского все.
Все то, что принадлежит мне, но я никогда не думал, что жизнь вывернет все именно таким образом. Я воевал, отжимал его бизнес, возвысился так, что мой концерн мог поглотить империю моего так называемого брата…
Но. Я сожалел, что он отнял у меня любимую, что у них дети…
Я бесился и умирал внутри, не имея шанса обозначить себя, потому что знал Нину. Ее порядочность. Она бы не подпустила. Не поверила, да и все слишком сложно было…
– Малышня! Не догоните! – веселый хохот моей Нины, словно журчащий ручеек, и я улыбаюсь.
Выхожу к ним, мальчишки, как только меня видят, оборачиваются, и я буквально столбенею, когда один из сыновей оборачивается и, улыбаясь во все свои недостающие зубки, кричит:
– Па... па…
Замираю. Сердце будто удар простреливает, током бьет, ударяет так сильно, что я просто останавливаюсь и смотрю за тем, как две кометы летят в мою сторону.
– Па-па… – подхватывает Кирюша.
А у меня… никогда не был мягкотелым. Отучился. А тут… Когда два крохотных тела врезаются в меня, когда пухлые руки тянутся, и я подхватываю своих пацанов, прижимаю к себе, заглядываю в карие глазки с желтоватым отблеском, и мои близнецы вдвоем выговаривают с запинкой:
– Па…
– Па…
Будто дополняют друг друга…
А я на Нину смотрю, которая идет ко мне, на животик ее уже округлившийся…
Она улыбается, а в глазах слезы, потому что сегодня впервые наши малыши назвали меня так. До этого только и “мамкали”, а сегодня второе слово…
– Привет, родная, – выдыхаю, наклоняясь и целуя свою жену в губы.
– Они признали тебя, – обнимает нас, и я киваю.
Слов нет, чтобы выразить все то, что испытываю. Поэтому я лишь улыбаюсь, в глаза своей жены смотрю и тону в этой бесконечности, потому что Нина мне счастье подарила, принесла уют и тепло в мой дом.
– Я приготовила на ужин жаркое.
Нина корректно игнорирует мое смятение. Тонкая, воспитанная, она чувствует меня, как никто другой.
– Я голоден, – говорю и чувствую, как к ней тянет.
Я сейчас про другой голод. Хочу ее. Каждую секунду. Каждое мгновение, что рядом…
Щеки ее алеют, в глазах появляется поволока, и моя жена улыбается.
Пояснять, насколько сильно я ее желаю, не нужно.
– Пока могу предложить только жаркое…
Передаю малышей нашей няне и беру свою жену за руку, мы идем в дом, пока малышня занята, тяну Нину на себя, упирается ладошками мне в грудь и запрокидывает голову, а я смотрю в глаза любимой и говорю со всем жаром:
– Спасибо за все, Нина. За то, что семью мне подарила, за детей и любовь…
Эпилог
Нина
– Не было бы счастья, да несчастье помогло, Ниночка, правду говорят, – улыбается мама, пока мы с ней вместе делаем пирожки.
А я смотрю в окно на сестру, которая гоняет с племянниками и весело хохочет.
Запах сдобы уже витает в воздухе, а в печи доходит наша с мамой первая партия.
– Да, мам, ты права. Никогда не думала, что все так сложится… Что ненависть принесет любовь…
Вадим у меня сложный. Он путь прошел тяжелый. Бизнес построил. Бескомпромиссный и жесткий, где-то жестокий мужчина…
Но. Дома. Со мной и детьми. С моей семьей он совершенно другой.
Будто оттаивает он с нами, а я наблюдаю, как мои шалопаи из него веревки вьют…
Улыбаюсь этим мыслям. Суровые мужчины иногда дома самые покладистые. Отчего-то вспоминаю наши последние посиделки, когда к нам пришел ближайший друг Вадима и по совместительству акула юриспруденции…
Судя по тому, как Кристовского взбесила одна премилая особа… Там все неоднозначно…
Помню, как посмотрела на Вадима и поймала его игривый взгляд.
Кажется, у господина Кристовского намечается служебный роман… Но это уже совсем другая история…
Мама улыбается, а я чувствую, как малышка моя ударяет маму. Охаю и присаживаюсь на стул.
– Ты поберегла бы себя, – качает головой мама, а я вымученно улыбаюсь.
– Нет, как раз врач сказал, что моя лентяйка запаздывает, маму мучает, и мне неплохо бы подвигаться, может, малышка захочет все же выбраться из своего теплого места…
Мама достает ароматную сдобу и кладет на столешницу, а я кричу в распахнутое окно:
– Крис, тащи мальчишек, будем пить чай с бабушкиными пирожками.
Крики радости мне идут ответом, и я чувствую себя по-настоящему счастливой. Ведь счастье – это семья, моя семья…
– Папке твоему надо позвонить, чтобы по дороге заехал в магазин, купил молока, я еще блинов напеку, – говорит мама, и я замечаю ее телефон сбоку от меня, тянусь, чтобы передать, и вдруг охаю.
Тело простреливает, а по ногам начинает течь, становится мокро.
Хватаюсь за живот и смотрю на маму.
– Пора? – спрашивает, подбегая ко мне, и начинает звонить в скорую, а я… мне неожиданно так больно становится, что все тело скручивает, и перед глазами темнеет.
Рядом голоса, крики, звонки…
Все как в тумане, и неожиданно сильные руки, которые обнимают меня, подхватывают.
– Родная моя…
Его голос… Голос Вадима, наполненный тревогой, а я за него цепляюсь, за его рубашку, ощущаю его запах… Горькая полынь и ветивер… Мой мужчина… Мой муж…