Лжедмитрий I
Шрифт:
— Мой грех, — Шуйский склонил голову набок, — В злобе лютой на Годуновых говаривал. Однако не я ль голову на плаху нес, первым самозванца уличал?
— Будя вам препираться! — постучал посохом Куракин. — Время приспело с иноземцами и вором посчитаться, Москву от скверны очистить.
— Докуда глумление терпеть? — взвизгнул Михайло Плещеев.
— Теперь уж скоро, — сказал Голицын и покосился на Микулина. — Вона стрельцы своего часа ждут.
— От Ивана Грозного стрельцы у царей в почете, а этот литву и ляхов приблизил! — выкрикнул маленький худой сотник в стрелецком кафтане и островерхой стрелецкой шапке. — Нас из Москвы по иным городам расселить замыслил, а на наше место иноземцев взять!
— Не допустим! — погрозил кулаком Микулин.
— Чу, — насторожился Михайло Салтыков и поднял палец. — Слышите?
В горнице затихли. Во дворе за стенами княжьих хором гудели голоса.
— Холопы мои, набата ждут, — успокоил Шуйский.
И будто услышали его слова на звонницах. Разом, тревожно ухнули колокола по всей Москве.
Поднялся Шуйский, воздел руки:
— Господи, услышь молитву нашу!
С шумом встали остальные:
— Боже, помоги!
Распахнулись ворота усадеб Шуйского и Голицына, Куракина и Салтыкова, Татищева и других бояр, выплеснули не одну тысячу оружной челяди. Князь Василий Иванович загодя велел поднести своим холопам для сугрева крови по доброй корчаге, разгорячил мужиков. Ревели в тысячи глоток:
— Да-авай литву!
— Ляхов ищи!
Растекались по улицам и переулкам, ломились в дома, где жили паны, дрались осатанело со шляхтичами, волокли на расправу. С посадов, размахивая факелами, мчались на подмогу ремесленники.
Услышал Варлаам набат, выскочил из церковной сторожки. Подхватила его людская толпа, закружила, понесла. И не чуял, что бежал к своей смерти.
А она на него из-за угла наскочила верхоконными шляхтичами и толстым гетманом Дворжицким. Сшиблись шляхтичи с толпой, саблями замахали. Варлаам подпрыгнул, ударил гетмана железным посохом, и, отпустив поводья, кулем свалился с лошади Дворжицкий толпе под ноги. Но не увидел этого монах, секанул его гайдук саблей, и упал Варлаам замертво.
Минуя мертвых шляхтичей и инока, перепрыгивая через распластавшегося посреди дороги толстого гетмана, бежал и кричал люд:
— Гони немцев из Москвы!
— Ляхи государя Димитрия убить замыслили!
Засиделись в Крестовой палате Отрепьев с Басмановым. Время скоро за полуночь перевалит, а Григорий, не торопясь, вспоминал, как в Гоще наукам обучался.
Ровно горели свечи. На Отрепьеве рубаха льняная, штаны легкие в мягкие сапоги вправлены. Он сидел, откинувшись, в кресле черного дерева и говорил:
— Первоначально латинскому и польскому обучали, а потом к гиштории приступили. Наука интересная, занятная. Вся в примерах, от коих польза превеликая. Из гиштории я и искусство военное познал. Сколь в древности полководцев великих имелось: Дарий, Александр Македонский. А из моего рода Рюриковичей — князь Святослав, Александр Невский, Донской Дмитрий…
Басманов кафтан расстегнул, самозванца краем уха слушал. Забавляет Петра Отрепьево бахвальство. Эко завирает: он из рода Рюриковичей!
Скрыл улыбку. Отрепьев не заметил, свое продолжал:
— Тебе бы латинский изучить да речи Цицерона прочитать. Красно говаривал римлянин, велимудро…
Басманова, однако, самозванцев рассказ не интересовал, он о сне думал, какой приснился ему прошлой ночью. Странный сон. Увидел Басманов Ксению Годунову, будто обручался с ней.
На Ксении царский наряд, какой был на Марине Мнишек. Патриарх Игнатий Басманову и Ксении обручальные кольца на пальцы надел, вопрошал басом:
— По любви ли?
Молчит Ксения.
— Скажи хоть слово, — просит Басманов, но Ксения не отвечала.
Смотрит она на него с немым укором. Тут неожиданно Игнатий в Филарета обратился, а Ксения в Отрепьева. И Филарет не митрополит будто, а кем был в молодости, боярин Федор Никитич Романов. Говорит он Басманову и Отрепьеву:
— Вот и обручил я вас, — и подмаргивает с издевкой.
Отрепьев Басманова за руку куда-то тянул. Охнуть не успел боярин Петр, как они с царем в глубокую черную яму рухнули…
Пробудился Басманов в страхе. Весь день сон покоя ему не давал.
— Э, Петр, — обиделся Отрепьев. — К чему я тебе сказываю, ты, я вижу, иное в голове держишь.
Басманов ничего не успел ответить, как вдруг сначала в стороне Арбата, а затем по всей Москве тревожно зазвонили колокола…
Бояре-крамольники к Кремлю спешили. Впереди семенил Шуйский. Впопыхах даже шапку надеть позабыл, жидкие волосы раскудлатились.
За Шуйским Татищев с Салтыковым, а позади Голицын с Микулиным. Сотников послали стрельцов поднимать.
— Кто у ворот Спасских? — допытывался Голицын у Микулина.
— Не изволь беспокоиться, князь Василий, самолично своих людей выставил…
Набаты гудели грозно, как в половодье вода разливалась. По Москве шум, крики. Хлопали пищали. На Красную площадь бояре вступили, припустили рысью. Сапогами по булыжникам топотели, таращили глаза — ну как от ворот стрельцы по ним жахнут? Наперерез боярам люд ремесленный. Гикают, вопят:
— Айдате немцев и ляхов бить!
И помчались следом за Шуйским и боярами. Издали увидели — раскрылись Спасские ворота. Ворвались заговорщики в Кремль, побежали к царским хоромам.