Лжедмитрий Второй, настоящий
Шрифт:
Он протягивал его по очереди всем сопровождающим его боярам. Каждый отворачивался и отходил в сторону.
Желающих не нашлось.
– А раз так, – сказал Шуйский, – раз признаете меня царем, я требую казни виновных.
Слава Богу, обошлось без казней. Схватили пятерых из толпы и до полусмерти засекли кнутом. Один из них показал на Петра Шереметьева.
Петр Никитич Шереметьев тоже не был казнен. Он всего-навсего был выслан в Псков воеводою.
К Дмитрию все подтягивались
Пришел Александр Иосиф Лисовский, главный зачинщик рокоша, изгнанный из Польши и оставленный королем «безо всякой чести». Он привел отряд в две тысячи всадников.
Несколько позже пришел с большим войском Ян Петр Павел Сапега – родственник великого канцлера литовского Льва Сапеги. Это был уже не мятежник, это был представитель короля, долженствующий мстить за убийство поляков в Москве. Он привел семь тысяч конных поляков.
С небольшими отрядами пришли рыцари Будило, два Тышкевича, Рудницкий, Валарский, Казимирский, Микулинский, Зборовский, Млоцкий, Виламовский и другие.
Потянулись к Дмитрию и казацкие самозванцы с дружинами, буквально десятками.
Это были «укрытые боярами» сыновья Федора Иоанновича – Федор, Клементий, Савелий, Ерофей.
Из Астрахани прислал письмо внук Ивана Грозного от бездетного старшего сына Ивана – Лаврентий.
Потом дал о себе знать некий Август – сын самого Ивана Грозного от четвертой жены Анны Колтовской.
Появился второй царевич Петр, еще один царевич Федор, царевич Клементий, царевич Симеон, царевич Василий и, наконец, даже царевичи Гаврилка, Мартынка и Ерошка.
Когда казаки привели к Демитрию царевича Федора, здорового, крепкого мужика лет сорока, его родного племянника, Дмитрий немедленно велел его повесить.
– Больно короток для царя, – сказал он Меховецкому. – Пусть немного повисит. Может, станет длиннее.
Так же казнили пришедших чуть позже великих князей Русии Лаврентия и Августа. Тогда вскоре бесследно исчезли и другие самозванцы.
Для приведения в строгий порядок всей этой разноплеменной рати энергии и сил Казимира Меховецкого явно не хватало – требовалась железная, более жестокая рука.
Под городскими стенами Орла все прибывшие конные отряды собрались на коло, сидя на лошадях. Пригласили Рожинского с товарищами и провозгласили, что Меховецкий лишен гетманства и изгоняется из войска. А если осмелится остаться, то каждый волен будет ударить или убить его.
Гетманом выкликнули Рожинского.
Тут же отправили посольство к царю, чтобы он выдал им тех, кто сообщил неправду
Дмитрий отказался говорить через послов, сказав, что приедет сам. И точно, скоро приехал на царски убранном коне, в золотом платье в сопровождении некоторых бояр и отряда пехоты.
Его встретил недовольный шум коло.
Дмитрий стал грубо и неприлично браниться. Все замолкли. Вместо Дмитрия стал объясняться один из сопровождающих бояр.
– Молчи, – сказал ему Дмитрий. – Ты не умеешь говорить. Я буду говорить сам.
Он сказал:
– Вы хотите, чтобы я вам выдал своих верных слуг, которые предостерегали меня от беды. Никогда московские государи верных слуг своих не выдавали. И я этого не сделаю, если бы даже сам Бог сошел с неба и велел мне это сделать.
– Так чего же ты хочешь, – закричали из коло, – оставаться с теми, кто тебе служит языками, или с войском, которое пришло служить тебе саблей?!
– Как себе хотите, – спокойно отвечал Дмитрий. – Хоть ступайте прочь.
– Убить негодяя! Рассечь! – закричали из толпы.
– Привел нас, теперь вот чем кормишь?
– Убить!!!
На удивление всех поляков, Дмитрий не смутился и спокойно повернулся и уехал в город. Многие хотели броситься за ним с обнаженными саблями и убить, но Рожинский удержал конников:
– Назад!
Он только велел послать за Дмитрием большую стражу и смотреть, чтобы тот никуда и ни за что не сбежал из города.
Хотя ситуация была смертельно опасная, Дмитрий, дерзко говоря с поляками, всем своим царским нутром понимал: «Никуда они не денутся. Что они без него?! Кому они нужны? Он им в сто раз важнее, чем они ему».
Это же понимал и Рожинский с вождями.
На счастье Дмитрия и поляков, переговоры между ними и взял на себя Адам Вишневецкий и его придворные Валавский и Харлинский.
Они много ездили из лагеря в город и наконец помирились. Дмитрий снова приехал на коло и достаточно элегантно и весомо извинился перед Рожинским. Рожинский в конце разговора поцеловал ему руку.
На коло в присутствии Дмитрия еще раз было подтверждено, что гетманом всех войск будет Рожинский.
Александр Лисовский и Иван Заруцкий стали во главе казачества.
Меховецкого Дмитрий полякам не сдал. Может быть, потому, что тот был главным его другом и опекуном, может быть, потому, что он был главным свидетелем его появления в Польше, может быть, потому, что он был главным очевидцем его встречи с королем польским Сигизмундом Третьим Вазой.
Тем не менее Меховецкий не очень обольщался на его счет:
– Пока пронесло! Надо будет сдать, сдаст!
Вечно мрачный и молчаливый король Польши Сигизмунд Третий серьезно готовился к походу на Москву.