Лжегерои русского флота
Шрифт:
Куда угодили оба снаряда, хорошо известно. Разумеется, что ни в какой театр они не попали, а горе-артиллеристы поразили жилые дома. Первый снаряд поразил дом на улице Нежинской. По иронии судьбы дом принадлежал одесскому купцу Фельдману, дяде бравого потёмкинского вожака. Снаряд разворотил крышу. Второй снаряд угодил в дом Столетова на Бугаевке и снёс часть верхнего этажа. Считается, что по счастливой случайности обошлось без жертв, хотя в некоторых источниках говорится об одном-двух убитых. Впрочем, в той неразберихе, что происходила тогда в Одессе, жертв могло быть и больше. Кто их тогда считал? То, что поражённые жилые дома находились на большом удалении друг от друга, говорит о том, что с броненосца палили наобум.
А что значит «сделали два холостых выстрела»? Это могли быть практические болванки, которые, хоть и не взрывались, но всё же при попадании могли
А какими именно боевыми снарядами велась стрельба с «Потёмкина»? В 1905 году на вооружении российского императорского флота состояли бронебойные, фугасные и сегментные снаряды. Что касается сегментных, то их скорее всего надо исключить, так как сегментный снаряд — это обычная картечь, и пытаться с её помощью разрушить такое здание, как городской театр, — нереально. По дошедшим до нас фотографиям повреждённых одесских домов наиболее реальна стрельба бронебойными снарядами. Внешние пробоины, сделанные ими в домах, достаточно аккуратны и небольшие по площади. Разрыв бронебойных снарядов происходит, как известно, уже после пробития брони в отсеке корабля или в нашем случае после пробития стены в помещениях дома. Там-то и происходит самое страшное…
Всю вину за неточную стрельбу авторы книг о «Потёмкине» в своём большинстве дружно сваливают на сигнального унтер-офицера Веденмеера. В одних случаях его обвиняют в умышленном изменении дистанции стрельбы, в других в том, что он обманул команду, доложив, что увидел в порту некий белый флаг и из-за этого был якобы прекращён огонь. По другой версии, подлый Веденмеер и вовсе скрыл от команды некий таинственный сигнал солдат одесского гарнизона о продолжении бомбардировки. Одним словом, был этот Веденмеер полнейшим злодеем. На самом же деле, никаких доказательств всему этому нет. Думается, на самом деле никакой Веденмеер ни при чём. Почему же тогда не попали? Плохим танцорам всё время что-то мешает…
В своих воспоминаниях потёмкинец И. Лычёв явно сожалеет, что броненосец не продолжил обстрела города: «Выпустив два снаряда, „Потёмкин“ замолк: часть команды запротестовала против дальнейшего обстрела, заявляя, что снаряды могут разгромить рабочие кварталы. Огромная мощь артиллерии „Потёмкина“ так и осталась неиспользованной». Жалко было Лычёву, что не залили Одессу кровушкой! Вот кабы залили, уж они бы с другом Матюшенко порадовались!
Впрочем, как Лычёв, думали на «Потёмкине» очень немногие. По рассказу Фельдмана, узнав, что от их выстрелов никто не погиб, матросы обнимались, целовались и плясали, как дети.
Одесское военное командование тем временем уже стянуло в город верные власти войска. Ещё днём в город прибыл Ларго-Кагульский пехотный полк. Вечером подошла артиллерийская бригада из Тирасполя. Им приказали занять позиции на Ланжероне и стрелять шрапнелью по палубе броненосца, если «Потёмкин» снова откроет огонь по городу. Конечно, шрапнель была «Потёмкину» что слону дробина. Броненосец мог уничтожить батареи несколькими залпами вспомогательной артиллерии, если бы только его артиллеристы умели стрелять. Но Одесса уже не была беззащитна, как накануне.
Тем не менее Матюшенко ещё не отказался от мысли начать на следующий день захват города. Денисенко предложил из-за плохой подготовки артиллеристов стрелять завтра только прямой наводкой по Ланжерону и бульвару. На том и порешили.
В городе к этому времени началось нечто страшное. В оставшемся без твёрдой власти городе начался вселенский грабёж. В порт и в центр потянулся одесский люмпен — «ракло». Все ждали только ночи, чтобы развернуться по-настоящему. И эта ночь настала!
Б.И. Гаврилов в своей книге «В борьбе за свободу» пишет: «…Начались грабежи и пожары. По свидетельству очевидцев, грабежи были делом городских отбросов, босяков, профессиональных воришек и „чистой публики“. Рабочие пускали в ход оружие, умоляли, просили, но ничто не помогало». Полицейские агенты организовали разграбление винных складов с целью споить толпу и направить её на погром. Однако призывы к погрому успеха не имели. Газета «Пролетарий» сообщала: «Настроение толпы было зверское, озлобленное, но вся злоба была направлена против полиции. Во время грабежа один из босяков произнёс речь приблизительно такого содержания: правительство прислало нам водку для того, чтобы мы напились и пошли избивать жидов, но этому не бывать; от водки мы, конечно, не откажемся, но бить будем только полицейских чиновников,
Направляемая агентами полиции толпа разгромила и подожгла товарные склады. При этом агенты обливали здания заранее приготовленным горючим составом, последовательно переходя от одного пакгауза к другому. В грабежах и поджогах принимали участие солдаты и казаки. Около 22 часов пожар охватил всю гавань, перекинулся на рабочие кварталы Пересыпи. К 24 часам из порта, спасаясь от огня, в город двинулись толпы народа. Но все выходы были оцеплены войсками. Солдаты стреляли сверху в людей, которые метались в огне и дыму. Только отдельным группам удалось прорваться наверх. Обезумевшие люди бросались на солдат с камнями и кусками железа, дрались врукопашную. В них стреляли в упор, добивая раненых прикладами. Штаб-офицер для особых поручений подполковник Сигалёв докладывал генерал-губернатору, что в ту ночь войсками «всего израсходовано 1510 патронов, кроме того, поломано несколько прикладов…».
Сухие строки официальных документов дополняет рассказ очевидца событий брата писателя В.Г. Короленко И.Г. Короленко: «По знаменитой парадной мраморной лестнице возвращались главным образом любопытные, наблюдавшие картину пожара и происходящие в порту события. Тут были, говорят, студенты, барышни и вообще интеллигентная молодёжь. Кому удалось выбраться наверх к бульвару, должен был ещё пройти через Екатерининскую площадь. Живущие поблизости её утверждают, что никому не удалось пройти живому эту площадь, причём студентов и барышень избивали не только пулями, но и всякими другими зверскими способами».
Газета «Пролетарий» сообщала, что «кареты „скорой помощи“ работали под выстрелами, но им удалось спасти лишь ничтожную часть раненых». Только по официальным данным администрации порта, погибло около 1260 человек. Эту страшную ночь из-за обилия пролитой крови одесситы прозвали «красной».
Несколько иную картину рисует в своих воспоминаниях поэт А. Фёдорова: «Эта ночь дышала огнём и ужасом. В порту, где клокотало пламя, хищничали хулиганы и всякий сброд. Оттуда на извозчиках и подводах ещё днём вывозились на глазах у всех товары. Жадность и дикость не пускали людей из этой раскалённой печи. Они разбивали бочки с дорогими винами и не только пили их, черпая картузами, шапками, руками, чем попало, — но и влезали в них, упиваясь до бесчувствия… тонули, захлёбывались, сгорали в вине. Тут же катали разбитые бочки с сахаром, и кипящий сахар лился и заливал бесчувственные, горящие и просто опьяневшие тела. Их находили после в этих сахарных красных, как кровь, корках… Ужасные цукаты из человеческих тел! Тех, кого пощадил огонь, доканывали выстрелы. Из парка и с Николаевского бульвара всю ночь гремела артиллерия. Грохотали залпы и трещали пулемёты, как горох, падающий на железную крышу. В эту ночь никто не спал в Одессе. К утру пламя стало меньше. Как сказочный зверь, оно нажралось досыта и днём 16 июня, уже сонное, глотало всё то, что было ещё чудом пропущено им или не совсем сожрано. Чёрные обломки зданий, как кости изломанных им скелетов, торчали там, где накануне бился мощный пульс жизни. И среди обломков зданий грудами валялись скелеты, да кое-где стонали, умирая, обгорелые, раненые, искалеченные люди. Доктора, санитары, полиция подбирали их, сваливали в уцелевшие вагоны, на телеги, увозили в больницы. Это была, однако, только часть. Множество народа, застигнутого пламенем и выстрелами, ища спасения, бросалось в воду и погибало в море. Долго потом всплывали трупы, и водолазы и рыбаки захватывали со дна человеческие тела…»
А потом началось массовое бегство людей из Одессы. С Орлицкий пишет, что он был потрясён, как быстро деморализация охватила людей, которые всего сутки назад ратовали на митингах за свободу. Обезумевшие от страха активисты и ораторы первыми затаптывали слабых и стариков, сталкивали с подножек вагонов барышень и дам. Среди беженцев, естественно, оказались и комитетчики, готовившие сепаратистское восстание в пользу Южнорусской республики. Теперь, сидя в вагонах уходящих из Одессы поездов, они сокрушались о погибших в городе ценностях и ругали правительство за то, что-то не смогло навести порядка в Одессе! Парадокс истории: одесское отребье — «ракло» сорвало честолюбивые планы комитетчиков, мечтавших создать Иудейские царство на юге России!