Лжегерои русского флота
Шрифт:
Заметим, что Фельдман в воспоминаниях не скрывает своей ненависти к православию. Вот как он описывает наведение революционного порядка на «Георгии Победоносце»: «Мы с Куликом заканчивали проверку караульных постов в минном отделении, услышали, как горнист трубил сбор: горн призывал на молитву. Мы бросились на ют… Религиозные обряды были упразднены на „Потёмкине“ с первых же часов восстания. Я подошёл к командиру. „Именем флагманского корабля, — заявил я ему, — категорически запрещаю вам играть сборы на молитву!“» Это тоже не понравилось многим матросам.
Тем временем, отойдя от Одессы на 12 миль, вице-адмирал Кригер собрал командиров кораблей на совещание. Командиры заявили о ненадёжности команд. Было решено вернуться в Севастополь и сформировать сильный отряд миноносцев со специально подобранными командами для атаки
Уже поздно вечером Кригер послал в Одессу миноноску № 272 для переговоров с восставшими об условиях их капитуляции. Старшим на миноноске находился старший офицер броненосца «Три Святителя» капитан 2-го ранга Псиол, известный на флоте своим либерализмом, с ним лейтенант Чайковский и священник. Оказавшись на расстоянии видимости, они световыми сигналами предложили «Потёмкину» сдаться. «Никогда», — ответили с мятежного броненосца. Получив отказ, Псиол предложил вступить в переговоры. По воспоминаниям Березовского, он вместе с Матюшенко и ещё несколькими матросами вышел на катере навстречу миноноске. «Мы хотели, — писал он, — заставить посланных от эскадры вести с нами переговоры в присутствии всей команды контрминоносца, надеясь, что она позднее сумеет передать о наших целях и стремлениях матросам других судов». Возможно, что Березовский в своих воспоминаниях не совсем искренен и настоящей целью встречи с миноноской был её захват, иначе для чего посланный катер был до предела заполнен вооружёнными матросами. Однако чрезмерное количество вооружённых переговорщиков не осталось незамеченным для капитана 2-го ранга Псиола, который не без основания испугался захвата своего судна, и миноноска № 272 полным ходом ушла в море. Выслушав доклад офицеров, Кригер развернул эскадру в Севастополь.
Телеграмма вице-адмирала Чухнина Николаю II, из Николаева, 18 июня 5 часов 8 минут пополудни: «Командир броненосца „Георгий Победоносец“ донёс мне, что 17 июня вся эскадра под командою Кригера собралась у Одессы; не будучи изготовлена к бою, построившись в строй фронта, она пошла по направлению к молу; навстречу ей вышел „Потёмкин Таврический“, готовый к бою. При прорезывании строя броненосцев, когда „Князь Потёмкин Таврический“ поравнялся с „Георгием Победоносцем“, команда последнего устроила овацию и, когда по сигналу эскадра повернула на 16 румбов, команда „Георгия Победоносца“ бросилась на мостик и не позволила управляться кораблём; раздались крики „долой офицеров!“. Эскадра удалилась и на сигнал „Георгия“, что команда бунтует, получив ответ идти в Севастополь, команда спустила шлюпку, посадила всех офицеров, кроме лейтенанта Григоркова, лишившего себя жизни, и на буксире миноносца № 267, перешедшего на сторону „Князя Потёмкина Таврического“ (командир миноносца свезён на берег) свезла командира и всех офицеров на берег в 7 милях от Одессы. По разборе дела можно ожидать тоже и на всех судах; не имея сведений ни из Одессы, ни из Севастополя, боюсь, что море в руках мятежников. Решил не выходить».
Поздно вечером вернулись в Одессу и «Потёмкин» с «Георгием Победоносцем». Последний прошёл на якорное место мимо «Потёмкина», отсалютовав ему как флагману. Власти Одессы после появления на рейде второго броненосца находились в растерянности. Полагали даже, что «Потёмкин» сдался «Георгию». «Потёмкин» и «Георгий Победоносец» стали на ночь на внешнем рейде напротив выхода из порта. Боясь ночных торпедных атак, потёмкинцы приказали своей миноноске патрулировать на линии горизонта, а минных катеров — вокруг броненосцев. Прожекторы «Георгия» освещали акваторию порта и берег, а более сильные прожекторы «Потёмкина» — море и горизонт.
При этом потёмкинцы внимательно следили и за ситуацией на «Георгии Победоносце», не очень-то доверяя своим новым союзникам. После присоединения «Георгия Победоносца» к «Потёмкину» военное командование Одессы перестало надеяться на помощь Черноморского флота. На господствующей над портом Жеваховой горе установили восемь 229-миллиметровых мортир. В город вошли Ставучанский и Хотинский пехотные полки, а также Вознесенский драгунский полк. А начальник Одесского жандармского управления полковник Кузубов направил в Петербург телеграмму с просьбой прислать с Балтики миноноски и подводные лодки для потопления мятежных броненосцев. Одесса готовилась к обороне.
Едва броненосцы бросили якоря на рейде Одессы, на «Потёмкин» от комиссии «Георгия» приехали совещаться матросы Дейнега, Кашуба и Безбах. Вначале с докладами о положении на «Георгии» выступали Кашуба, Дейнега и Фельдман. Новости были не слишком радостными, так как большинство команды «Георгия» всё больше сомневается в победе восстания. Тогда же Матюшенко предложил обменять 300 «георгиевцев» на 300 «потёмкинцев» и тем самым «оздоровить» команду «Георгия Победоносца». Но большинство потёмкинской комиссии выступило против перевода своих «сознательных» матросов на «Георгий», боясь ослабления влияния на собственном корабле. Тут свою команду надо всё время в узде держать, а теперь ещё три сотни «неблагонадёжных» георгиевцев присоединятся, что тогда будет? Наконец, по настоянию Кашубы для оздоровления «революционного сознания» экипажа «Георгия», комиссия решила послать туда хотя бы 60 потёмкинцев. Но споры о том, кого именно послать, ни к чему не привели. Командиром карательного отряда на «Георгий» был назначен верный матюшенковец Резниченко, но с «Потёмкина» никто не хотел идти на чужой корабль, на своём было всё же привычней.
На этом же заседании постановили снабдить миноноску № 267, не имевшую боеприпасов, снарядами и торпедами. Потёмкинские 37-миллиметровые снаряды и торпеды не подходили к орудиями аппаратам миноноски. Боеприпасы решили взять с «Георгия». Но когда около двух часов ночи за ними послали, кондукторы «Георгия» отказались дать снаряды и торпеды. Вначале они отговорились поздним временем и усталостью команды, а потом напрямую заявили, что никаких боеприпасов «Потёмкин» от них не получит. Это было настоящим ударом для Матюшенко и его приверженцев. После этого отказа Дейнега и Безбах поспешили на «Георгий», чтобы найти управу на своих сверхсрочников. В помощь им туда отправились Кулик и вездесущий Фельдман. Главный же бузотёр «Георгия» Кашуба остался на «Потёмкине», требуя скорее выделить ему надёжных людей. Своих сослуживцев Кашуба откровенно боялся и всю надежду возлагал на «карательный отряд» с «Потёмкина», который привёл бы в чувство колеблющийся «Георгий».
Тем временем кондукторы «Георгия», понимая, что теперь они в открытой конфронтации с мятежниками, собрались в кают-компании и выработали собственный план действий. Решено было утром завести корабль в Карантинную гавань и сдать его властям. Когда на «Георгий» прибыли Фельдман и Кулик, то остававшийся на «Георгии» за старшего матрос Дейнега сообщил им, что ситуация на броненосце сильно ухудшилась и команда выходит из повиновения. По воспоминаниям Безбаха, на «Георгии» было много матросов, призванных из запаса, у которых остались в Севастополе жёны и дети. Все они не желали и слышать о какой-то революции, а желали идти в Севастополь. Дейнега предложил срочно арестовать всех кондукторов во главе с боцманом Кузьменко, но так как свои арестовывать не будут, нужны каратели с «Потёмкина», и как можно скорее прислать потёмкинцев для «укрепления» команды специалистами с «Потёмкина».
А вот как ночует Фельдман на «Георгии Победоносце» по его же воспоминаниям: «Дейнега, мягко улыбнувшись, пожелал нам спокойной ночи. „А караул-то надёжен?“ — остановил его Кулик. „Да ничего ребята“, — не очень обнадёживающе звучал его ответ. Мы погасили свет, „Студент, а студент! — раздался из темноты голос Кулика. — Повернись-ка, не ровён час, штыком в живот пырнут“. Я лёг на живот. Так действительно было спокойнее».
Утром 18 июня с «Потёмкина» прислали новую агитационную команду в составе Березовского, врача Галенко, механика Коваленко, матросов Макарова и Скребнева для борьбы с контрой. Потёмкинцев встретили откровенно враждебно. Возбуждённые матросы не давали им даже выступать.
«Трудно сказать, — писал впоследствии в своих мемуарах Березовский, — чем бы всё это могло кончиться, но, увидев среди нас офицеров, часть матросов стала кричать: „Пусть офицеры скажут. Послушаем, господа, офицеров“. Доктор Галенко и тов. Коваленко протолкались вперёд, и матросы сразу же стихли. Рабская психология перед авторитетом „начальства“, очевидно, была ещё жива у многих, замуштрованных дисциплиной моряков». Первым выступил Коваленко. Он упрекнул георгиевцев в измене и призывал их поддерживать потёмкинцев, доказывая необходимость революции. После его речи часть матросов «Георгия» выразили согласие продолжать борьбу вместе с потёмкинцами. Но когда Коваленко спросил, что они хотят делать дальше, то услышал: идти в Севастополь и предъявить начальству свои требования.