Лжегерои русского флота
Шрифт:
Не были тайной для других революционеров и садистские наклонности унтера с „Потёмкина“. По воспоминаниям Фельдмана, Матюшенко хвастался ему, что из семерых офицеров он собственноручно убил пятерых. По воспоминаниям Фельдмана, „Матюшенко никогда не был сознательным социал-демократом, хотя и любил называть себя таковым“».
В воспоминаниях Г. Сандомирского, в целом благоволившего к Матюшенко, то и дело встречаются такие высказывания: «Верный своему босяцкому происхождению Матюшенко», «В редкие минуты добродушия, находившие на Матюшенко, он снисходительно посмеивался…», «Матюшенко, с аппетитом уплетая поданное нам блюдо, начал самым немилосердным образом „крыть“ гостеприимных хозяев (эсеры Гольдсмиты. — В.Ш.) за их „толстовские“ взгляды… Я с ужасом слушал эту отповедь Матюшенко…» Что и говорить даже в этих высказываниях личность вырисовывается весьма малоприятная.
Тем временем
В воспоминаниях революционеров-эмигрантов, встречавшихся с Матюшенко, они единодушно описывают его как крайне неумного, хамовитого авантюриста, патологически любившего рассказывать о своих убийствах. Немудрено, что от него практически все отшатнулись. В эмигрантской среде Матюшенко быстро становится одиозной личностью, всякий интерес к нему пропадает. В 1907 году Матюшенко опубликовал в журнале «Буревестник» статью «Своим бывшим учителям». Этот документ интересен как исповедь человека, пришедшего к крайним антиинтеллигентским выводам. Короче говоря, в статье Матюшенко открыто призвал вешать всех умников-интеллигентов от монархистов до социалистов.
Встречаясь с руководителями революционных партий, Матюшенко явно ищет покровителей и быстро их находит. Во время своего пребывания в Швейцарии, а затем и в Нью-Йорке Матюшенко существует исключительно за счёт еврейской «демократической» эмиграции. Особенно же тёплые отношения сложились у него в это время с Азефом. Из воспоминаний «потёмкинца» Денисенко: «С Матюшенко я снова встретился в Нью-Йорке. Когда я приехал в Монреаль, я застал там письмо от него, в котором он писал мне: „Ну, чего застрял там? Приезжай в Нью-Йорк — будем делать революцию и бить "социалистов"!“ Я отправился туда и нашёл, что, действительно, бить их нужно было, за исключением доктора Каплана, Зиновьева и Каца…» Но в США «делать революцию» Матюшенко не дали и быстро его оттуда попросили.
После долгих метаний по всем партиям Матюшенко в конце концов примкнул к «Южнорусской группе анархистов-синдикалистов» Новомирского, сторонника антиинтеллигентской линии в анархизме. Группа Новомирского была, по существу, самой настоящей бандой, давно вышедшей из подчинения ЦК партии анархистов и промышлявшей на свой страх и риск убийствами и эксами. Это были как раз люди, наиболее близкие Матюшенко по духу. С «новомирцами» он нелегально переправляется в Россию «делать новую революцию».
Последующая судьба Матюшенко была, впрочем, печальной. Такие одиозные личности не могли долго жить. Матюшенко должен был повторить судьбу лейтенанта Шмидта и попа Гапона. Первого убили враги, а второго соратники. Матюшенко повторил судьбу сразу обоих. С главным «потёмкинцем» был разыгран средний вариант: его сдали врагам свои же соратники. Вскоре по заданию эсеров он вернулся в Россию, чтобы организовать ряд террористических актов в южных губерниях. В июне 1907 года он возвратился в Россию под чужой фамилией, но был опознан, судим. Арестованного Матюшенко опознал бывший мичман с «Потёмкина» Бахтин, ставший к этому времени лейтенантом. Это был тот самый Бахтин, которого в день мятежа Матюшенко лично избивал прикладом. В феврале 1918 года за это опознание Бахтин будет расстрелян матросами в Севастополе.
20 октября 1907 года по приговору военно-морского суда Матюшенко был повешен во внутреннем дворе севастопольской тюрьмы. В эмигрантских кругах говорили, что одиозная фигура потёмкинского палача уже начала вредить делу революции, и Матюшенко был сдан властям Азефом с молчаливого согласия партии эсеров. Отметим, что после его смерти ни одна из партий (включая анархистов) так и не причислила казнённого потёмкинца к сонму своих героев.
А вот Косте Фельдману, в отличие от его подельника Матюшенко, удалось бежать. Через несколько дней после поимки, ещё в Феодосии, к двери камеры, где он сидел, подошёл какой-то солдат-еврей. Назвался Иосиком Мочедлобером и предложил свою помощь для побега. Но не сдержался, горяч, видно, был: не помогши Фельдману, попытался убить начальника гарнизона полковника Герцыка. Попытка, однако, не удалась. Видимо, солдатом Иосик Мочедлобер был неважным. Стрелял он в упор в полковника аж три раза, но ни разу так и не попал, зато смертельно ранил стоявшего неподалёку безвинного солдата, за что и был повешен. Тем временем штабс-капитан Померанцев, допрашивавший Фельдмана, установил, кто такой на самом деле есть Матвей Иванов (так Фельдман называл себя, когда проник на броненосец).
После этого Фельдмана перевезли в Севастополь, где начальником военной гауптвахты был некий ефрейтор Бурцев. Фельдман, надо полагать, время не терял и начал сразу же обещать ефрейтору золотые горы за свою свободу.
Из воспоминаний Фельдмана:
«Бурцеву нужны были деньги, и он, узнав, какая „птица сидит в его клетке“, решил разбогатеть, организовав Фельдману (о себе в мемуарах Фельдман писал в третьем лице. — В.Ш.) побег. Сначала хотели усыпить часового папиросами. Но потом возник другой вариант — найти среди солдат-охранников еврея. Бурцев верил, что каждый еврей сочувствует революции и стоит ему сказать одно слово, чтобы заставить его действовать с ним.
— Уж ты, Костинька, подожди, — часто говорил он мне, — только придёт на этот пост часовой-еврей! Как придёт, так сейчас и уйдёшь, — в этом не сомневайся! Эх, евреи — золотой народ! — заключал он, захлёбываясь от восторга.
Сомневаюсь, прав ли он был вообще в своей вере в „еврейскую революционность“, но на этот раз „еврейство“ не обмануло его… Как-то утром Бурцев подошёл к моей камере и сказал: „Сегодня в третьей смене часовой-еврей, действуй!“»
И таким солдатом-евреем оказался некий Штрык. Он согласился помочь бежать Фельдману, но, разумеется, за хорошие деньги, сославшись на извечное, что он бедный еврей. Свою долю, несомненно, запросил и ефрейтор Бурцев. Через него Фельдман передал на волю записку: на организацию побега нужна тысяча рублей. В какой пропорции эти деньги делились между Бурцевым и Штрыком, мы не знаем. К побегу были подключены: от Одесской организации Бунда брат Фельдмана Самуил по кличке Евгений, от Киевской организации — Коган (Андрей) и Зборовский (Фёдор), от Крымской организации — Канторович и известный впоследствии большевик Адольф Абрамович Иоффе, который и вывез Фельдмана за границу, через всё ту же Румынию. Заметим, что охраняли всё же Фельдмана весьма неважно, если всего один часовой смог организовать побег. Любопытно и то, что в своих воспоминаниях Фельдман не упоминает о встречах в Румынии с потёмкинцами, которые тогда неприкаянно шатались по всей Румынии. Профессиональному революционеру они уже были неинтересны, как отработанный материал. Да и торопился он в Германию на заслуженный отдых.
Деньги на побег выделила берлинская группа Бунда, которая оказывала материальную помощь «российской революционной эмиграции», и немецкий фабрикант Юлиус Герсон. На деньги германских социал-демократов был подготовлен контрабандный переход русско-румынской границы, а затем и германской и через несколько дней на квартире Карла Либкнехта Костя Фельдман подробно рассказал о своих приключениях.
Судьба основной массы потёмкинцев была весьма заурядна. Со сдачей корабля румынским властям вчерашние герои сразу же стали никому не нужны. Необразованные матросы были абсолютно чужды по мыслям и духу экзальтированной политической эмиграции, а потому нужды в них не было никакой. Использовать их в своих интересах не имело ни для одной из партий никакого смысла «Потёмкин» свою роль на исторической сцене уже отыграл. Достаточно быстро ставшие никому не нужными матросы, разъехавшись по всему белу свету, чтобы добывать себе пропитание тяжким трудом на чьих-то фермах и шахтах, проклинали тот день и час, когда дали уговорить себя принять участие в кровавом мятеже. Были умершие от голода, спившиеся и опустившиеся. Один из ближайших подручных Матюшенко, матрос Демченко, погиб, заблудившись в аргентинской степи, от голода и укусов гнуса.
В Угре (Монголии) каким-то образом оказался потёмкинец Черепанов, который и погиб где-то в степях в 1921 году. Весьма причудливо сложилась судьба комендора с «Потёмкина» Гончарова, который с кавказскими боевиками добрался до Персии и стал командующим артиллерией в отряде некого Саттар-хана, который намеревался свергнуть местного шаха и сесть на персидский престол. Поначалу удача сопутствовала Саттар-шаху, и в 1908 году он даже захватил Тебриз. Наверное, если бы Саттар-шах захватил Персию, то бывший потёмкинец стал бы как минимум каким-нибудь беем с вполне приличным гаремом. Но не случилось. Дела у Саттар-шаха в дальнейшем пошли не столь успешно, он начал терпеть поражения, а в 1910 году Гончаров был убит.