Лжепророк
Шрифт:
Должно быть, тревогу во взгляде Ульдиссиана великан уловил, но истолковал ее неверно.
– Неминуемого возвращения этого дурня не бойся. Грехов за ним вскроется куда больше, чем он думает… а все – благодаря самомнению, подхлестнутому мной, усилившим все его чары, – склонив голову набок, признался Терул. – И, дабы ты не подумал, будто я все это время только болтаю попусту, обрати внимание: начертанное у твоих ног мало-помалу меняется согласно моим намерениям.
Едва великан произнес это, Ульдиссиан почувствовал токи могучих сил, захлестнувших его, сковавших волю куда надежнее
Казалось, во всем мире для него больше нет ничего, кроме Терула, кроме этого устрашающего слуги… говорящего с Ульдиссианом так, точно знакомы они далеко не первый день.
И Ульдиссиан в давнем знакомстве с ним отчего-то не сомневался. Вновь принялся он бороться с чарами меловых символов на полу, призвав на помощь всю силу мускулов, всю силу дара и разума – только б добиться чего-нибудь, хоть какой-нибудь малости.
Терул приподнял кустистую бровь. В темных глазах великана блеснули искорки зависти.
– Какая мощь… да, должен признать, выбрав тебя, эта сука не просчиталась.
Его слова усилили тревогу Ульдиссиана во сто крат против прежнего. Сомнений быть не могло: речь идет о Лилит… однако откуда Терул знает о демонессе?
Напрягши память, сын Диомеда сумел припомнить, что говорил великан чуть раньше о жреце по имени Дуррам, о том, что добрался сюда, воспользовавшись… его телом. Выходит, на самом деле перед ним вовсе не Терул и даже не живое существо! Выходит, великан одержим неким злокозненным духом!
Нет, не одержим. Одержимость подразумевает, что слуга остается там, в собственном теле, а эта тварь, по всему судя, поглотила дух Терула целиком. Целиком, не оставив от великана никакого, совершенно никакого следа.
И вот теперь злонамеренный призрак вознамерился сделать то же самое с ним, с Диомедовым сыном…
В этот миг глаза великана расширились, заблестели от радости.
– А-а, вот все и готово! – протянул он, одарив Ульдиссиана жуткой ухмылкой. – С этим-то камешком, да с исправленным начертанием мне волноваться не о чем. Твое тело не выгорит, как эти два. Я вновь обрету целостность! И в твоем теле создам новый великий культ, иерархом коего, Примасом, стану сам! За это Мефисто щедро меня наградит. Быть может, сделает повелителем всего рода людского!
Его тон снова напомнил Ульдиссиану кого-то знакомого. Вспомнить бы только, кого…
– К тому же, в твоем теле будет намного уютнее, чем в шкуре кого-нибудь, вроде… ну, скажем, мастера Итона из Парты.
Пленник невольно разинул рот. Теперь-то вся страшная правда стала предельно ясна.
Видя, что, наконец, узнан, Терул захохотал.
– Да, Ульдиссиан уль-Диомед, я так хотел, чтоб ты узнал меня, чтоб понял, кто тебя поглотит!
Будь у него такая возможность, Ульдиссиан замотал бы головой в ужасе и недоверии. На его взгляд, страшнее, чудовищнее, да и то ненамного, могло бы оказаться разве что воскресение Лилит или ее братца.
В Терула вселился дух верховного жреца ордена Мефиса… дух Малика.
Глава шестая
Нахлынувшая тревога поразила Серентию с внезапностью удара молнии. Сомнений быть не могло: затея Ульдиссиана пошла вкривь да вкось.
Однако его замысел пришелся ей не по нраву с самого же начала, и это заставило призадуматься. Никакого права отменять его приказы на основании каких-то там подозрений она не имела. В конце концов, предчувствия – еще не…
Но все же она была эдиремкой, и подобное чувство тревоги вполне могло предвещать настоящую, не воображаемую беду.
Ну, ничего. Кто-кто, а уж Мендельн с его-то пытливым, острым умом сумеет вникнуть в ее тревоги и по достоинству их оценить.
Подумав так, Серентия отправилась на поиски Ульдиссианова брата. Отыскался он, как всегда, в самом дальнем уголке лагеря, беседующий с троицей эдиремов – партанцем, а также с мужчиной и женщиной из нижних земель – о каком-то Равновесии и о том, что смерть есть всего-навсего шаг на новый уровень бытия. С одной стороны, мысль, будто отец и мать по-прежнему существуют на свете, и, может статься, даже наблюдают за ней, Серентии, определенно, пришлась по душе. Неведомым силам, призванным Мендельном, дабы вернуть ей Ахилия, пусть не совсем таким, как хотелось бы, она тоже была весьма и весьма благодарна.
Вот только кое-какие другие стороны избранного им пути – особенно углубление в вопросы, касающиеся могил да трупов – тревожили ее непрестанно. Вдобавок, мимоходом брошенное Мендельном замечание, будто он даже в одиночестве не остается один… Насколько Серентия сумела понять, это значило, что к нему тянутся призраки недавно умерших, и сие обстоятельство вовсе не казалось ей привлекательным.
Не успела Серентия окликнуть его, как Мендельн поднял на нее взгляд и торжественно, без тени улыбки распрощался со столь же серьезными учениками. Троица эдиремов в молчании обогнула Серентию, и тут дочери Кира бросилось в глаза, что все они, подобно Ульдиссианову брату, одеты в черное.
– Ко мне приходят с вопросами, – пояснил Мендельн, – а я по возможности стараюсь ответить… но ты, надо думать, пришла не за тем же?
– Ульдиссиан…
Младший из братьев вмиг помрачнел.
– Ульдиссиан в плену, – перебил он ее.
Кирова дочь вздрогнула от неожиданности.
– Значит, ты тоже неладное чувствуешь? Откуда тебе это известно? Что с ним произошло?
– Спокойствие. Вот что я знаю наверняка. Их караван угодил в засаду. Подлые чары врагов погубили всех, кроме него. Именно он заклинателю и требовался.
Новости оказались еще ужаснее, чем она думала.
– Когда ты успел все это узнать? – повторила Серентия. – Я опасность почуяла только недавно!
– Мастер Фахин сообщил, – пожав плечами, объяснил Мендельн.
В который уж раз младший из братьев вселил в ее душу леденящий кровь страх…
– Мастер… и мастер Фахин – тоже?
– Все… все до одного, кроме Ульдиссиана.
– А он? Он в плену у клановых магов?
Мендельн, не торопясь, поднялся, расправил плечи, а это означало, что собственная осведомленность его вовсе не радует.