Лжесвидетель
Шрифт:
– Наконец-то!
Фюрер только поднял голову, чтобы выкрикнуть это навстречу Шпе,^18 и снова углубился в бумаги. Как всегда, ненужное комкал, отбрасывая.
К оставшемуся был нервно внимателен, он не просто рассматривал, он что-то черкал карандашом, углубленно, уйдя в это занятие весь.
Кончики ушей, если подойти поближе, пылали от удовольствия.
– Никогда не думал, что это так интересно, – сказал он. – Мир – это музей, можно восстановить совсем чужую историю и поставить на полку.
Не надо привязываться к местности, ты
Он передал Шпе листок с еще дымящимся от вдохновения рисунком.
Под низким, убегающим к океану небом, на куске земли были разбросаны на расстоянии друг от друга какие-то блиндажи с кривыми крышами.
Фюрер был верен себе. Вполне военный ландшафт. Если бы только
«блиндажи» не стояли на сваях, как на тонких ножках.
– Это на случай потопа, – засмеялся фюрер. – Вдруг Бог обидится на меня из-за евреев. Все-таки вокруг океан. Кстати, как евреи относятся к воде?
– Как все люди, мой фюрер, – сказал Шпе.
– Да? Мне казалось, они предпочитают пустыню. К черту подробности!
Вам нравится? Интересно?
Шпе продолжал держать рисунок, легкий, как любовное письмо. Затея становилась явной. Фюрер обживал Мадагаскар. Но нарисовано было так неточно, что при первом же порыве ветра «блиндажи», как Шпе мысленно обозвал строения, будут сметены в одну минуту.
– Думаете, что непрочно, – как всегда опережая собеседника, спросил фюрер. – Можно вернуть на землю. Там, говорят, вокруг одни холмы, будет совсем библейский вид. Слушайте, откуда вообще взялся этот остров?
– Откололся, – сказал Шпе. – Не очень ясно, как это было на самом деле, но по очертаниям – явно недостающий кусок юго-восточной Африки.
– Ах, как интересно, – сказал фюрер, продолжая чертить что-то на бумаге. – Какая предусмотрительность природы! Дать мне возможность укрыть древний народ со своей верой, своими особенностями, в стороне от всех, окружить портами, там же со всех сторон океан, чтобы никто не смел посягнуть, слышите, Шпе, никто! Им придется еще немного потесниться, евреям, возможно, будут еще и аэродромы, но все для их же блага.
– А аборигены? – осторожно спросил Шпе.
– В Африку, в Африку! Вернем континенту его коренных жителей! Кто бы мог подумать, Шпе, что мы способны возвращать одному народу его исконное место жительства, а другому, вечно бездомному, подарить родину?
– Да, – сказал Шпе.
Фюрер стал передавать ему рисунки, придирчиво следя за реакцией.
Чувствовалось, что он увлечен и не даст свою затею в обиду.
А Шпе, как всегда, умилялся настойчивыми прихотями фюрера, почти детской страстностью его желаний и, рассматривая, думал о том, что выпросит один из них, унесет домой и пополнит свою коллекцию.
– Только не говорите, что я забыл о реконструкции Берлина, – сказал фюрер. – Берлин подождет. Все вы архитекторы – эгоисты. В конце концов нам пока есть где жить.
– А синагоги?
– Что?
– Здесь не хватает синагог.
– Господи, неужели я забыл, господи!
Фюрер так разволновался, что вскочил, подбежал к одной из книжных полок, вгляделся и стал вытягивать оттуда огромную книгу, указательным пальцем цепляя ее за корешок.
– Все по памяти, по памяти, – выкрикивал он. – А память никуда не годится! Лишить евреев синагог! Это мог только я. Вот!
Он положил на стол огромный старинный том с еврейскими письменами на обложке и стал перелистывать справа налево.
– Сами взгляните, Шпе! Здесь все синагоги. Выберите, прикажите скопировать наиболее интересные и сами определите, сколько их должно быть, исходя из возможностей общей территории и численности населения.
Тут взгляд его затуманился.
– А может быть, легче взять лучшие в мире синагоги и просто перевезти на остров? Такое возможно? Что вам подсказывает ваше архитектурное чутье?
– Их не взвалить на плечи, – сказал Шпе.
– А мы поможем. Совместно выкупим святыни и перевезем. Конечно, не бескорыстно. Дадим им заем. Евреи умеют возвращать долги.
– А сколько вы предполагаете туда свести евреев? – спросил Шпе и понял, что уже давно жаждет ответа на этот вопрос.
– Всех, – коротко ответил фюрер и, вдруг склонившись к книге совсем низко, почти сунув в нее голову, прошептал: – А знаете что, Шпе, знаете…
– Что? – спросил одними губами Шпе, как всегда чувствуя невыносимое волнение перед мощью момента, предшествующего очередному приступу вдохновения любимого вождя.
– Мы им вернем Храм, – сказал фюрер почти зловеще и протянул Шпе еще один листочек, на котором ничего не было нарисовано, кроме стрелы, уходящей в небо.
– Но это… – хотел было сказать Шпе, но фюрер перебил его:
– Мы им вернем их невидимого Бога. Пусть стоит Храм посреди океана.
Какая красота! Какое подтверждение моих благих намерений. Если евреи вознамерятся отблагодарить меня и переименуют этот остров в остров моего имени, я не откажусь. Храм посреди океана, библейский ландшафт, сама история под бескрайним небом. Ноев ковчег, Иудея, красная земля. Там, говорят, красная земля и холмы. И совсем нет ядовитых змей. Куда они подевались, Шпе? Совсем нет змей, что за чудо? Как жаль, что я не могу увидеть эту землю.
Тут взгляды их встретились, и Шпе показалось, что в этот раз фюрер смотрит не в лобную кость, а как бы в душу самого Шпе, в сердцевину его души.
– Да-да, – произнес фюрер. – Да-да, вы правы, Шпе. Кто мне может помешать? Франция капитулировала.
Он встал из-за стола и быстро-быстро заходил по огромному кабинету, сам с собой разговаривая. Шпе еще раз порадовался, что его собственная архитектура тоже способна дать волю воображению вождя.
– Увидать Стену Плача, постоять у стены…