Лживая
Шрифт:
— Твои волосы выглядят неправильно,
— сказал Алек.
Он запустил руки в мои волосы. По позвоночнику пробежала дрожь, и я расслабилась под его теплыми ладонями. Он замер, когда наши глаза встретились. Я не могла понять, что происходит за ними. Разорвав зрительный контакт, он начал взъерошивать мои волосы. Он был таким нежным. От его кончиков пальцев, поглаживающих мою кожу головы, по телу разливалось приятное тепло, и я жаждала его прикосновений в других местах.
— Так-то лучше.
Он отстранился, но я тут же захотела вернуть его прикосновения.
Сотовый Майора начал вибрировать.
—
Тесса мертва.
Что-то сжало мои внутренности и скрутило. Если бы я могла голосовать, чтобы определить, кто должен жить, а кто умереть — Мэдисон или я, — в исходе не было никаких сомнений. У Мэдисон были родители, брат, родственники, даже бывший парень, который любил ее; у меня же не было ничего.
О чем я думаю ?
— Ты меня слышала?
Я кивнула, не веря, что могу говорить. Внезапная волна спокойствия захлестнула меня, чужая и навязчивая, и я почувствовала, как тело вздрогнуло от нежелательных эмоций. Это не мое. Мои глаза метнулись к Майору, его фигура все еще маячила в дверном проеме. Ему удалось манипулировать моими чувствами?
Алек колебался, словно хотел что-то сказать. Я не могла удержаться, чтобы не встретиться с ним взглядом. В них стояло беспокойство и что-то еще — что-то более мягкое, что я не могла уловить. Бросив быстрый взгляд на Майора, он ободряюще улыбнулся, и они ушли.
Доктор Фонсека остался. Он еще раз проверил аппараты и капельницу. Я вздрогнула, когда игла двинулась в моей руке, и он тихо извинился. Он много не говорил и не смотрел мне в глаза.
Одно можно было сказать наверняка: Майор прав, люди боялись наших способностей, боялись того, на что мы способны. Это первое, чему он научил нас с Холли, когда мы прибыли в штаб-квартиру СЭС. Я никогда не чувствовала правдивость его слов так ясно, как сейчас.
Голоса за дверью привлекли мое внимание. Я опустилась на подушки и закрыла глаза, пытаясь успокоить дыхание и наблюдая за входом через полузакрытые глаза. Дверь начала открываться. Вот оно. И в моих руках было не испортить все это.
Я не могла напортачить. Я бы не сделала этого.
Тесса мертва, пока что.
Глава 8
Я циклически выполняла дыхательные упражнения, пытаясь успокоить стук сердца.
Вдох — выдох.
Вдох — выдох.
Сквозь сузившиеся веки я наблюдала, как Линда Чемберс проскользнула в палату, ее шаги замедлились, когда она увидела доктора Фонсеку. Рональд Чемберс остановился позади нее, положив руки ей на плечи. Его глаза устремились на меня, и я решила, что безопаснее держать свои закрытыми.
— Как... — она прочистила горло. — Как она? Доктор Майерс и доктор Ортиз сказали нам, что есть шанс, что она придёт в себя сегодня.
— Ее состояние улучшилось. Она самостоятельно дышит и несколько минут назад пошевелилась, — сказал доктор Фонсека.
— Она пошевелилась?
Надежда в голосе миссис Чемберс заставила меня почувствовать себя худшей лгуньей в мире. Она должна оплакивать потерю своей дочери, а вместо этого ей обещают чудо.
— Даже если она очнется, не ждите от нее слишком многого. После всего пережившего, ей, возможно, придется заново учиться многим вещам. Возможно, пройдет немало времени, прежде чем она сможет ходить и говорить так же, как раньше. Вполне, быть может, что она многого не вспомнит, возможно, даже вас. — он сделал паузу, прежде чем добавить: — Важно, чтобы вы не давили на нее, чтобы она вспомнила.
Слушая, как легко говорит доктор Фонсека, я удивлялась, как он может лгать им без малейшей дрожи в голосе.
— Мы не станем давить. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь ей восстановиться, — произнёс отец Мэдисон.
Я позволила своим рукам дернуться, а глазам затрепетать.
— Кажется, она просыпается, — сказала миссис Чемберс.
Шаги приближались.
Я знала, что они следят за каждым моим движением. Я повернула голову на пару сантиметров, но держала глаза закрытыми и издала хриплый кашель.
Матрас прогнулся.
— Мэдди? Дорогая, проснись.
— Кексик, мама и папа здесь.
Тон Рональда был таким мягким, таким любящим, таким нежным. Я не могла не задаться вопросом, говорил ли мой собственный отец со мной когда-нибудь так, был ли он счастлив после моего рождения, скучал ли он по мне вообще.
Я позволила своим глазам на мгновение приоткрыться, чтобы увидеть их обеспокоенные лица, висящие надо мной, и снова закрыла их. К моей щеке прикоснулась рука, слишком мягкая и маленькая, чтобы принадлежать мужчине.
— Дорогая?
Никогда не думала, что одно слово может нести в себе столько любви. Ладонь Линды показалась мне теплой и успокаивающей, хотя это было чужое прикосновение. Я ощутила, как расслабляюсь.
Наконец, я открыла глаза. Никогда не видела, чтобы кто-то смотрел на меня так, как Рональд и Линда, словно я была самым ценным, что есть в их жизни.
— Ох, Мэдди.
Линда начала плакать. Я хотела присоединиться к ней. Переполненная облегчением и радостью, она была эмоциональной по неправильным причинам. Она не знала, что всего несколько минут назад ее мертвую дочь вывезли на каталке, пока врачи плели историю о чудесном выздоровлении их дочери. Они не знали, что их маленькая девочка лежит в холодильной камере морга и ждет того дня, когда моя работа будет закончена, когда они наконец узнают правду.
Мне стало жарко, когда губы Рональда коснулись моего лба и он прошептал слова утешения. Внезапно я больше не могла сдерживаться. Слезы потекли по щекам и собрались у губ.
Линда обняла меня, ее прикосновения были такими мягкими, словно она боялась причинить мне боль. Рональд откинул волосы с моего лица и обнял нас с Линдой. На мгновение я позволила себе представить, что их любовь действительно для меня.
В конце концов они отстранились.
Я заметила, что доктор Фонсека вышел из палаты. Возможно, он не мог смотреть на счастливое воссоединение, зная уродливую правду, скрывающуюся за этим.