Лживый язык
Шрифт:
Еще один вариант — полки во встроенном шкафу, но там, как и под матрасом, обычно ищут в первую очередь. К тому же вместе с наработками Лавинии стопка материалов получалась довольно объемной, разместить их удобно будет непросто. У меня мелькнула мысль: а не поискать ли тайник на пустом верхнем этаже, где я ни разу не был? Однако Крейс говорил, что туда обычно никто не поднимается, а это означало, что у него возникнут подозрения, если он услышит шаги над головой. И вдруг я вспомнил, как Шоу доставал из-под половиц записку Криса в коробке. Кажется, в моей комнате одна из половиц тоже издавала гулкий звук. А что, гениальная идея. Нужно только поднять одну из досок, и у меня есть идеальный тайник — темное укромное местечко, о котором Крейс никогда не догадается. Но для того,
Я выпрямился и подошел к двери. В коридоре я прислушался, не бродит ли где-нибудь Крейс. В палаццо было тихо, лишь с улицы доносился усыпляющий плеск воды. Крейс, по всей вероятности, все еще находился в своей спальне, одевался к ужину. В ванной он заявил, что сегодня мы будем праздновать мое возвращение, устроим особенный вечер, так как он хочет отблагодарить меня за мою доброту, за все, что я сделал для него. У него припасена бутылочка «Шато Марго» 1967 года, и он намерен выпить ее со мной. Это самое малое, что он может сделать, сказал Крейс, чтобы отплатить мне за помощь. Он извинился за то, что в кухне мало продуктов: он съел все, что приносила ему Лючия, за исключением нескольких перезрелых помидоров и кусочка сыра пармезан. Мы решили, что ужин у нас будет простой: спагетти с подслащенным томатным соусом на основе большого количества сливочного масла; кушанье я обещал приготовить чуть позже. После ужина я должен был почитать Крейсу отрывки из моего романа.
В кухне я вымыл и вытер насухо тяжелую сковороду и поставил ее на плиту. Открыл банку томатов, выложил ее содержимое на сковороду, туда же нарезал зрелые помидоры, добавил сливочное масло и сахар и хорошо все перемешал. Потом нагнулся под раковину, среди бутылок с чистящими средствами нашел стамеску. Еще раз быстро помешал томатную массу в сковороде, убавил огонь, вернулся в свою комнату и закрыл за собой дверь.
Я залез под стол, нашел нужную половицу, приподнял ее и просунул в щель стамеску. Пол заскрипел. Я аккуратно отогнул доску и заглянул в темное пространство под ней, заполненное паутиной, старыми опилками и грязью. В нос мне ударил резкий запах сырости. Мне не нравилась идея держать в этом дурно пахнущем отвратительном углублении свой красивый чистенький дневник, но выхода не было. Я встал, завернул все свои бумаги в два пластиковых пакета и сунул их под пол. Потом бегом вернулся на кухню и продолжал помешивать соус.
— Выглядите вы гораздо лучше, — заметил я, накручивая на вилку остатки спагетти.
— О да. Намного. И спина меньше болит. Ванна со мной просто чудо сотворила. А ваше возвращение подняло настроение.
— Вот и хорошо. Рад это слышать. Даже не верится, что тот парень приходил сюда и устроил погром. Должно быть, и впрямь мерзкий тип. Наверно, вы рады, что уволили его.
— Не то слово, — подтвердил Крейс, салфеткой убирая томатный соус с уголка рта. — Он был невыносим. И потом, если б он остался здесь, я никогда бы не нашел вас.
Старик опять бросил на меня похотливый взгляд, от которого меня затошнило. Я улыбнулся, делая вид, будто польщен комплиментом. Ничего, скоро мы с ним поговорим начистоту, я изложу ему все факты. Это всего лишь дело времени, твердил я себе. Вряд ли он тогда будет улыбаться.
— Спагетти чудесные, Адам, просто объедение. Соус изумительный.
— И вам спасибо, — сказал я, глотнув «Шато Марго». — Вино великолепное.
Крейс поднял свой бокал.
— Ваше здоровье. За вас. За все.
— Ваше здоровье, — вторил ему я, опустив глаза. — Ну что, давайте, я помою посуду?
— Да, но вы же почитать хотели.
Я прокашлялся.
— Гордон, что касается чтения…
— Да?
— Дайте мне часок. Хочу просмотреть свои записи, переделать пару предложений.
В его лице отразилось разочарование.
— Не хотелось бы ударить в грязь лицом перед вами.
— Что ж, ладно. — Крейс бросил взгляд на грязные тарелки, чашки и миски на рабочем столе. — Не трогали бы вы пока посуду. Позже помоете, если захотите. Тут такой беспорядок, одной тарелкой больше, одной меньше — какая разница?
— Хорошо, — согласился я. — Скажите, что вам нужно, пока я не ушел.
Крейс на минуту задумался, протянул мне свой бокал. Я стал наполнять его темной, почти черной жидкостью, а Крейс тем временем ладонью как бы невзначай коснулся моей руки и улыбнулся. Я не знал, как долго еще я смогу терпеть такое поведение, но ничего не сказал.
— Я буду ждать вас, — бросил мне вдогонку Крейс, когда я выходил из кухни.
Я пришел в свою комнату и стал просматривать свои наброски. Героем моего романа был молодой человек по имени Ричард, который не мог смириться с тем, что его возлюбленная, Эмма, положила конец их отношениям. Я описал, как юноша стоит на улице перед домом Эммы, смотрит на ее окна, не в силах понять, почему его отвергли. Он вспоминал то время, когда они были вместе, и млел от счастья. И был Ричард так одержим этим своим прошлым, что ему казалось, будто он и Эмма никогда и не расставались. Он возвращается в свою новую пустую квартиру, по пути покупает продукты и готовит дома вкусный ужин. Накрывает стол на двоих и за ужином беседует с пространством напротив него, словно там сидит его возлюбленная. Он сказал тост и поднял бокал, чокаясь с Эммой, идеальной женщиной, которую он всегда будет любить и которая навечно останется неизменной и нетронутой, по крайней мере, в его памяти.
Крейса я нашел в гостиной. Он сидел, закрыв глаза, хмурился. При моем появлении он открыл глаза, улыбнулся и сказал, чтобы я садился напротив него.
— Устраивайтесь поудобнее и начинайте читать, — радостно произнес он.
Кашлянув, я объяснил, что принес всего лишь небольшой эпизод, который, я надеюсь, со временем разовьется в более крупное произведение. Нерешительно я начал читать. Время от времени я поднимал голову и бросал взгляд на Крейса. Тот слушал внимательно, иногда кивал, одобряя, соглашаясь или в силу привычки. Не знаю, как долго я читал, может, около четверти часа, но к тому времени, когда мое повествование подошло к концу — завершалось оно сценой, когда Ричард за ужином обращается к своей воображаемой возлюбленной, — я заметил, что в глазах у Крейса стоят слезы. Когда я умолк, он был так взволнован, что не мог произнести ни слова.
— Простите, — наконец сказал он, махнув рукой перед своим лицом. — Это… это прекрасно. Восхитительно.
— А мне кажется, что этот отрывок требует доработки, — возразил я, изумленный и смущенный его реакцией.
— Нет, нет, идеально написано.
— Конечно, я буду благодарен вам за любую критику. Может, на ваш взгляд, следует что-то переделать, изменить?
— Нет-нет, не меняйте ни слова. Ни единого слова.
— Спасибо, Гордон. Ваша похвала для меня очень много значит.
— Не стоит благодарности, мой милый мальчик. Вы все написали замечательно. У вас богатое воображение.
Следующие несколько дней я выполнял свои обязанности: поместил гравюру из книги Франческо де Лодовичи под новое стекло и повесил ее на стену, поправил остальные картины, которые сдвинул с места бывший помощник Крейса, вымыл грязные кастрюли и сковороды, прибрался в гостиной. Работая, я мысленно репетировал сцену разоблачения Гордона, представлял, как изложу ему постыдные факты его биографии. Я войду в гостиную, где Крейс будет читать, и попрошу выслушать меня: я хочу сообщить ему нечто важное. Он поднимет голову, поначалу глядя на меня безо всякого интереса, но потом, когда услышит мою речь, глаза его наполнятся паническим ужасом. Я вновь и вновь прокручивал в голове наш разговор, мысленно произнося каждую фразу с разными интонациями, выделяя то или иное слово, делая паузы. Я остановлюсь и несколько мгновений буду хранить молчание, наблюдая, как меняется в лице Крейс, узнав, что у меня есть предсмертная записка Криса. Да, эта пауза добавит драматизма. Великолепный план.