М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
творческие искания русского поэта. «Записки» Е. А. Сушковой дали
благодатный материал для выявления поэтических импульсов
Лермонтова, и не будет преувеличением сказать, что ее воспомина
ния являются одним из важнейших источников биографии молодого
Лермонтова.
Критики и историки литературы многие годы писали о духовном
одиночестве юного Лермонтова. Однако, сопоставляя мемуарные
свидетельства Д. А. Милютина, С. Е. Раича, А. З. Зиновьева,
В. С. Межевича, А. М. Миклашевского и обращаясь к архивным
1 М. Ю. Лермонтов. Исследования и материалы. М., 1979, с. 121.
13
и забытым печатным материалам, исследователи пришли к противо
положному выводу. Ученым удалось установить, что в годы учения
в пансионе и университете вокруг Лермонтова образовалась дружная
группа передовых молодых людей, оказавших благотворное влияние
на формирование личности и мировоззрения поэта 1. Правомерен
вывод о том, что на духовное развитие Лермонтова Благородный
пансион и Московский университет оказали столь же большое
и плодотворное воздействие, как Царскосельский лицей на Пушкина.
Московский университет начала 30-х годов XIX века описан
в воспоминаниях И. А. Гончарова, П. Ф. Вистенгофа и Я. И. Косте-
нецкого. Правда, они мало знали Лермонтова, ни один из них не был
его другом, и по этой причине значение их воспоминаний для
характеристики личности Лермонтова ограниченно; богатый духов
ный мир поэта лишь угадывается по отдельным штрихам, вкраплен
ным в их повествование. Зато эти мемуары и в особенности соответ
ствующие главы из эпопеи Герцена «Былое и думы» рисуют живую
картину нравов Московского университета тех лет. Возбужденное
состояние умов московского студенчества, которое столь ярко про
явилось в нашумевшей «маловской» истории, описанной Герценом
(Лермонтов принимал в ней участие), доказывает, что в Московском
университете поэт находился среди оппозиционно настроенной
молодежи. Именно в Москве — среди воспитанников пансиона
и университета — начали формироваться передовые политические
и эстетические взгляды Лермонтова.
В Москве юный Лермонтов испытал два глубоких сердечных
чувства. Долгие годы биографы не знали имени женщины, скрытого
под инициалами Н. Ф. И.; ей адресованы многие стихи Лермонтова.
Разыскания И. Л. Андроникова открыли это имя. В статье «Лермон
тов и Н. Ф. И.» исследователь опубликовал рассказ Н. С. Маклаковой,
внучки Н. Ф. Ивановой: «Что Михаил Юрьевич Лермонтов был
влюблен в мою бабушку — Наталью Федоровну Обрескову, урож
денную Иванову, я неоднократно слышала от моей матери Натальи
Николаевны и еще чаще от ее брата Дмитрия Николаевича и его
жены. У нас в семье известно, что у Натальи Федоровны хранилась
шкатулка с письмами М. Ю. Лермонтова и его посвященными ей
стихами и что все это было сожжено из ревности ее мужем Николаем
Михайловичем Обресковым. Со слов матери знаю, что Лермонтов
1 См. работы: Б р о д с к и й Н. Л. Лермонтов-студент и его
товарищи. — В кн.: «Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова». М.,
1941, с. 40—76; М а й с к и й Ф. Ф. Юность Лермонтова (Новые
материалы о пребывании Лермонтова в Благородном пансионе). —
В кн.: «Труды Воронежского университета», т. XIV, вып. II. Воронеж,
1947, с. 185—259; Л e в и т Т. Литературная среда Лермонтова
в Московском благородном пансионе. — Литературное наследство,
т. 45—46. М., 1948, с. 225—254.
14
и после замужества Натальи Федоровны продолжал бывать в ее доме.
Это и послужило причиной гибели шкатулки. Слышала также, что
драма Лермонтова «Странный человек» относится к его знакомству
с Н. Ф. Ивановой» 1.
Загадка «Н. Ф. И.» заслонила на некоторое время внимание
к самому сильному чувству Лермонтова: ведь бесспорно, что осо
бенно глубокий след в жизни и творчестве поэта оставила Варвара
Александровна Лопухина; ей посвящен ряд стихотворений, поэма
«Демон», послание «Валерик». А. П. Шан-Гирей писал, что Лермон
тов-студент был страстно влюблен «в молоденькую, милую, умную,
как день, и в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину; это
была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени
симпатичная. <...> Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но
истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти
своей, несмотря на некоторые последующие увлечения...».
«Последующие увлечения» лишь на краткое время заглушали
в душе поэта большое чувство к Лопухиной. Незадолго до своей
гибели он писал:
Но я вас помню — да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых, потому, что много
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаянье бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет;
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,