М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
поступления его в Московский университет бабушка
его, Арсеньева, определила его в Московский универси
тетский благородный пансион. Сколько могу припом
нить, кажется, он, хорошо, видно, дома подготовлен
ный, поступил в пятый класс 1, откуда он, не кончив
последнего, шестого класса, скоро вышел. Много было
напечатано воспоминаний бывших учеников пансиона,
а потому я ограничусь только сообщением о том вре
мени,
Лучшие профессора того времени преподавали у нас
в пансионе, и я еще живо помню, как на лекциях рус
ской словесности заслуженный профессор Мерзляков
принес к нам в класс только что вышедшее стихо
творение Пушкина
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
и проч.2, —
и как он, древний классик, разбирая это стихотворение,
критиковал его, находя все уподобления невозмож
ными, неестественными, и как все это бесило тогда
Лермонтова. Я не помню, конечно, какое именно стихо
творение представил Лермонтов Мерзлякову; но чрез
144
несколько дней, возвращая все наши сочинения на
заданные им темы, он, возвращая стихи Лермонтову,
хотя и похвалил их, но прибавил только: «молодо-
зелено», какой, впрочем, аттестации почти все наши
сочинения удостаивались 3. Все это было в 1829 или
1830 году, за давностью хорошо не помню. Нашими
соучениками в то время были блистательно кончившие
курс братья Д. А. и Н. А. Милютины 4 и много бывших
потом государственных деятелей.
В последнем, шестом классе пансиона сосредоточи
вались почти все университетские факультеты, за
исключением, конечно, медицинского. Там преподавали
все науки, и потому у многих во время экзамена выхо
дил какой-то хаос в голове. Нужно было приготовиться,
кажется, из тридцати шести различных предметов.
Директором был у нас Курбатов. Инспектором, он же
и читал физику в шестом классе, М. Г. Павлов. Судо
производство — старик Сандунов. Римское право —
Малов, с которым потом была какая-то история в уни
верситете 5. Фортификацию читал Мягков. Тактику,
механику и проч. и проч. я уже не помню кто читал.
Французский язык — Бальтус, с которым ученики
проделывали разные шалости, подкладывали ему под
стул хлопушки и проч.
Всем нам товарищи давали разные прозвища.
В памяти у меня сохранилось, что Лермонтова, не знаю
почему, прозвали лягушкою. Вообще, как помнится,
его товарищи не любили, и он ко многим приставал.
Не могу припомнить, пробыл ли он в пансионе один год
или менее, но в шестом классе к концу курса он не
был 6. Все мы, воспитанники Благородного пансиона,
жили там и отпускались к родным по субботам, а Лер
монтова бабушка ежедневно привозила и отвозила
домой.
В 1832 году я снова встретился с Лермонтовым
в Школе гвардейских подпрапорщиков и юнкеров.
Известно, что в школе он был юнкером л.-гв. Гусарского
полка и вышел в тот же полк корнетом. Гвардейская
школа помещалась тогда у Синего моста в огромном
доме, бывшем потом дворце в. кн. Марии Николаевны.
Мы, пехотинцы, помещались в верхнем этаже, кавале
рия и классы — в среднем. Пехотные подпрапорщики
мало и редко сближались с юнкерами, которые назы
вали нас «крупою». Иногда в свободное время юнкера
145
заходили к нам в рекреационную небольшую залу,
где у нас находился старый разбитый рояль.
В одной провинциальной газете («Харьковские
ведомости», № 191, 28 июля 1884 г.) в статье «Обзор
периодической печати» помещен отрывок из журнала
«Русская мысль» П. Висковатова о пребывании Лер
монтова в Школе гвардейских юнкеров 7. Настоящая
статья моя — воспоминание старика о М. Ю. Лермон
тове — вызвана не совсем верным и точным сообще
нием г. Висковатова о нашем школьном времени.
В конце 1820-х и самом начале 1830-х годов для
молодых людей, окончивших воспитание, предстояла
одна карьера — военная служба. Тогда не было еще
училища правоведения, и всех гражданских чиновников
называли подьячими. Я хорошо помню, когда отец
мой, представляя нас, трех братьев, великому князю
Михаилу Павловичу, просил двух из нас принять в гвар
дию и как его высочество, взглянув на третьего, неболь
шого роста, сказал: «А этот в подьячие пойдет». Вот как
тогда величали всех гражданских чиновников, и Лер
монтов, оставив университет, поневоле должен был
вступить в военную службу и просидеть два года
в школе.
Обращение с нами в школе было самое гуманное,
никакого особенно гнета, как пишет Висковатов, мы
не чувствовали. Директором был у нас барон Шлип-
пенбах. Ротой пехоты командовал один из добрейших
и милых людей, полковник Гельмерсен, кавалериею —
полковник Стунеев, он был женат на сестре жены
М. И. Глинки 8. Инспектором классов — добрейшая