Мадам Дортея
Шрифт:
— Почему ты так на меня смотришь, милый Вильхельм? — спросила вдруг мадам Элисабет. — Хочешь мне что-то сказать?
Вильхельм смутился, поняв, что она заметила, как он украдкой поглядывал на нее. Он опустил глаза в тарелку и отрицательно покачал головой.
— Как я понимаю, наш любезный Аугустин Даббелстеен вроде бы похитил этих детей? — В спокойном голосе мадам Элисабет слышались нотки, не предвещавшие добра. — Думаю, вы согласитесь со мной, господин учитель, что ваш побег от моего зятя — довольно бесцеремонный поступок? Тем более с его юными сыновьями, доверенными вашей опеке. Ведь вы не сообщили дома о своих намерениях?
— Я не собирался брать их с собой, уважаемая мадам Люнде.
— Допустим, но зачем вам понадобилось брать Клауса и Вильхельма с собой в Сандтанген?
— Им так хотелось прокатиться в санях! А я не мог объяснить им цель своей поездки в Сандтанген… Я вообще не помню, о чем я тогда думал! — Даббелстеен прижал к вискам длинные тонкие пальцы, и его темные локоны заструились между ними, как змеи, он в отчаянии крутил головой. Потом откинул голову назад и посмотрел прямо в глаза своей мучительнице — Вильхельм сразу понял, что бабушка нарочно мучит учителя. Бледный, узкий лоб Даббелстеена покрылся капельками пота. Его профиль, несмотря на римский нос, портили выступающая вперед челюсть и почти полное отсутствие подбородка. Казалось, Даббелстеен, желая заглушить внутреннюю тревогу, занял наступательную, чтобы не сказать дерзкую, позицию: — Вы должны понять, мадам, я был взволнован, потрясен до глубины души…
— И в голове у вас помутилось от сивухи, которую вы выпили.
Даббелстеен втянул голову в плечи:
— Мое состояние духа… Уверяю вас, мадам, я был близок к безумию… Да, я выпил. Чтобы обрести ясность мысли. Обстоятельства заставляли меня действовать, и действовать быстро. Мне нужно было собрать все свои душевные силы… решить, что предпринять…
— Вот именно. И что же вы были намерены предпринять?
Даббелстеен махнул рукой:
— Что я был намерен предпринять?.. Боже мой, мадам Люнде, именно этого я и не знал! — Голос у него сорвался, в нем послышались слезы. — Я думал только о ней, о моей несчастной Маргит. Я рвался домой, чтобы быть рядом с ней. И если мне будет позволено, сказать ей слова утешения, заверить ее в своей неизменной преданности… Не знаю! Может быть, заступиться за нее, сочинить просьбу о помиловании и поспешить с ней к нашему милостивому кронпринцу… Ведь Маргит оказалась жертвой несчастных обстоятельств, ужаснейшего соблазна… Нет ничего удивительного, что, встретив Анстена, моего друга детства, — Даббелстеен показал на бородатого крестьянина, — я совершенно забыл подыскать для мальчиков подходящих попутчиков и отправить их домой…
Мадам Элисабет не без сочувствия покачала своей тяжелой головой:
— Все это бесполезно, Даббелстеен, поймите… Маргит добровольно призналась, что уже больше трех лет она и ее отчим… Вы сами понимаете… И что за это время она родила и убила троих детей.
— Мадам Элисабет, помогите нам! — жалобно воскликнул Даббелстеен. — Неужели вы не в силах помочь нам…
— Ни один человек не в силах помочь вам, — ответила мадам Элисабет.
— Вы можете! Можете! Если кто-то и знает выход из этого положения, так только вы! Само Провидение привело нас к вам этой ночью…
— Не Провидение, а сивуха, любезный Даббелстеен. И еще то обстоятельство, что Вильхельм спал не так крепко, как вы трое, и что он не потерял голову.
Кое-кто из незнакомых гостей подошел к ним поближе. С каменными красными физиономиями они смотрели на бледного молодого человека, который размахивал длинными руками и плакал — пусть даже с похмелья. Вильхельма вдруг охватил гнев. Эти самодовольные норвежские крестьяне, которыми Даббелстеен всегда так гордился, вот они стоят тут, эти старомодные люди, и молча с неудовольствием смотрят на учителя, который, плача, выворачивает наизнанку свою душу. Не успев сообразить, что делает, Вильхельм оказался рядом с учителем, схватил его за плечо своей худой детской рукой и сильно встряхнул:
— Господин Даббелстеен, перестаньте!.. Возьмите себя в руки, господин Даббелстеен! Идемте со мной. Вы сможете поговорить с ленсманом завтра утром.
— Золотые слова. — Ленсман кивнул. — А сейчас ступай спать, Даббелстеен. Вильхельм прав, уведи его, Вильхельм…
— Пошел прочь, мальчишка! — Учитель сбросил с себя руку Вильхельма. — Важничаешь, потому что привез нас сюда?.. Пусти меня! Я хочу поговорить с хозяйкой. Мадам Люнде, вы можете все, что захотите, я знаю! Вы все про всех знаете… Вам известно такое о соседнем ленсмане, Симене Бюрстинге, что вы могли бы заставить его отворить двери темницы, где томится Маргит…
Кровь ударила Вильхельму в голову. Он снова сердито схватил учителя. Нет, он не важничает, не его вина, что он сохранил еще каплю рассудка и хочет спасти своего учителя от еще большего позора…
— Господин Даббелстеен, прошу вас, идемте со мной! — Вильхельм огляделся, словно прося взрослых о помощи.
И вдруг увидел на их лицах новое выражение, которое испугало его, он не мог истолковать его, но чувствовал, что оставаться здесь опасно. Мадам Элисабет встала, глыбоподобная, грозная, с тяжелой головой в желтом чепце, венчавшей зеленую пирамиду домашней кацавейки.
— Идемте! — Вильхельм снова потянул господина Даббелстеена. — Идемте! — чуть не со слезами молил он, видя, что учитель не понимает надвигающейся опасности, — только сейчас до Вильхельма дошло, какие страшные слова только что произнес его учитель. А Клаус хоть и был тоже смущен, но воспользовался замешательством и выпил еще один стакан пунша. Вильхельму показалось, что сейчас он тоже потеряет рассудок, — он был в бешенстве и в отчаянии от того, что эти двое ничего не понимают…
Даббелстеен оттолкнул Вильхельма, и тот отлетел на несколько шагов. И тут же учитель бросился на колени перед мадам Элисабет, протягивая к ней умоляюще сложенные руки:
— Мадам! Вы знаете все лабиринты человеческого сердца!.. Мадам, вы обладаете властью богов! Сжальтесь над нами! О, у вас такая власть над людьми, над мужчинами. Поезжайте туда! Скажите, что вы хотите посетить свою старую подругу, мою матушку…
— Да вы сошли с ума, Даббелстеен! Не в моих силах помочь вашей девушке избежать… Ведь вы это имели в виду?.. Она сама призналась в убийстве…
— Вспомните, вспомните, мадам Элисабет, моя мать когда-то была вашей ближайшей подругой…
— Довольно, прекратите! — Старая женщина на мгновение стала олицетворением угрозы. Потом опять приняла прежний облик и повернулась к своему мужу: — Надо отправить этого несчастного в постель. Он так пьян, что уже ничего не соображает и не помнит.
— Да, да. — Ленсман кивнул. — Помогите кто-нибудь увести его отсюда. Парнишке одному не справиться. А вот Клаус, похоже, обойдется и без посторонней помощи. — Он улыбнулся.
— Думаю, учитель и Анстен могут лечь в овине, — сказала мадам Элисабет. — Ты, Анстен, помоги Даббелстеену, а ты, Уле, кликни Эйнара, пусть поможет вам. Тогда вы справитесь с ним…
Даббелстеен вскочил. Оттолкнув старого крестьянина, он раскачивался из стороны в сторону, высокий и торжественный.
— Мадам Элисабет, помните, в Ветхом завете Адонию… Он пошел к Вирсавии и просил ее, чтобы она помогла ему и Ависаге Сунамитянке. И она замолвила за них слово, потому что сердце ее сочувствовало горю любящих. У Вирсавии, жены Давида, было чувствительное сердце… У Вирсавии! — Он с криком снова бросился на колени. — Мадам, покажите, что и у вас тоже чувствительное сердце!.. — Теперь он рыдал уже в голос.