Мадам Дортея
Шрифт:
Долгими бессонными ночами она горько плакала, ворочаясь с боку на бок на своем одиноком ложе. Колыбель перенесли в детскую — ей пришлось передать маленького Кристена заботам кормилицы. Сама она больше не могла кормить бедного малютку, который до сих пор страдал животиком, кричал и был беспокоен. Дортея лежала и прислушивалась к каждому звуку из соседней комнаты. Когда Кристен всхлипывал, ей хотелось броситься туда и схватить его в объятия — ей принесло бы облегчение, если б она могла приложить его к своей горячей, твердой, как камень, груди, боль в которой не давала ей спать, как бы она ни уставала от горя и мучительных дум. Но ее молоко стало ядом для ребенка. Никогда больше она не почувствует, как нежные губки сына смыкаются
От слез кожа у нее под глазами была словно обожженная, пересохла и шелушилась. Дортея не узнавала некрасивое, в красных пятнах и с красным носом лицо, которое по утрам видела в зеркале. Ей не помогало, что она смазывала лицо охлаждающей мазью и пудрила миндальными отрубями.
Дортея понимала, что надо поговорить с присяжным поверенным Хауссом, но что-то удерживало ее, ей казалось, что этим разговором она как бы подтвердит смерть своего мужа. С другой стороны, ей было ясно, что, когда отделение компании в Христиании признает Теструпа пропавшим, там сразу же будут предприняты шаги, чтобы найти ему замену, пусть даже и временную. Если случилось самое худшее, надо попытаться по возможности выяснить свое материальное положение.
Она знала, что вряд ли оно будет вполне благополучным. Теструп поместил свое далеко не маленькое отцовское наследство в несколько открывшихся тогда норвежских заводов, которые так и не дали никакой прибыли, а потом и вовсе закрылись. Это случилось до того, как они познакомились, к тому времени он уже потерял большую часть своего состояния. Но девять лет назад он опять получил наследство, теперь от тетки, не Бог весть какое, но сейчас эти деньги ей весьма пригодились бы. Впрочем, Дортея опасалась, что он неудачно вложил куда-то и эти деньги, — уж очень неохотно он говорил с ней на эту тему.
Правда, выходя замуж за Теструпа, она понимала, что богатым ему стать не суждено, хотя тогда сам он еще не расстался с фантазиями и мечтал, что когда-нибудь ему удастся превратить одно из своих предприятий в прибыльное дело. Однако он слишком смело вкладывал свои средства в новые и, мягко говоря, необычные проекты. Деньги для Теструпа были — Дортее не хотелось бы называть это игрушкой — только своего рода жетонами, и он получал удовольствие, пуская их в игру. Ну что ж… Она не стремилась к роскоши, не тосковала по ленивому благополучию, светскому образу жизни и безделью. Скромное состояние, которое Дортея получила в наследство от Бисгорда, она оставила в деле своего родственника, Юлиуса Бисгорда, доход от него покрывал ее карманные расходы. Она не сомневалась, что Теструп в состоянии обеспечить ее и детей, которых Небу было угодно подарить им, он был такой опытный и работящий. Дортея всегда знала, что обязанности, которые возложит на нее супружеская жизнь, она будет выполнять добросовестно и ревниво. Иного не дано. Так оно и было, и Дортея была совершенно довольна условиями своей жизни. До тех пор пока она могла делить эту жизнь с Теструпом.
О том, какой стала бы ее жизнь без него, Дортея никогда не задумывалась. Йорген был такой здоровый и жизнерадостный, они были ровесники, и она полагала, что они рука об руку дойдут до заката жизни. Да, она часто с теплым чувством думала о старости, которой они будут наслаждаться вместе, — дети разъедутся, может быть, даже заведут уже свои семьи. А они, старики, устроят себе скромное, но уютное гнездышко — небольшой дом с садиком, хорошо бы где-нибудь на побережье. Может статься, одна из дочерей Останется с ними и посвятит себя заботам о старых родителях. Или же Бертель откажется от семейной жизни и останется холостяком, все-таки он недостаточно сильный…
Однажды Дортея уже испытала, что значит быть вдовой. Но тогда она солгала бы, если бы стала делать вид, будто скорбит по усопшему мужу. С легкой грустью она закрыла Бисгорду глаза и проводила его до могилы, но в сердце у нее уже расцветала надежда на новую, счастливую жизнь, которую она начнет, как только пройдет необходимое время после смерти старого мужа. Ей никогда и в голову не приходило, что она может еще раз остаться вдовой.
Как-то после полудня Дортея попросила Вильхельма отвезти ее в Вилберг к присяжному поверенному Хауссу. Но присяжный поверенный немногое мог сообщить ей, чего бы она не знала сама. Были планы, что король передаст управление всеми норвежскими стекольными заводами придворному советнику Вексельсу, а уж тот, в свою очередь, сдаст их по отдельности в аренду людям, которые смогут самостоятельно управлять ими. Но это Дортея уже знала от Теструпа — он надеялся, что теперь-то осуществится его самое заветное желание и он сможет управлять заводом так, как считает необходимым, без вмешательства компании, к которой никогда не питал особой любви. Значит, он обсуждал эту возможность и с Хауссом, однако присяжному поверенному он прямо сказал, что не располагает капиталом, необходимым для вложения в предприятие, средства же на улучшения первой надобности он собирался получить, взяв кредит.
Теплым весенним вечером они возвращались домой, Дортея задумчиво молчала, ей было страшно. На западе на фоне чистого золотистого неба темнели вершины елового леса — погода обещала перемениться. Отблеск заката нежно золотил обнаженные, темные груди глинистых пригорков. Снег со склонов уже сошел. Но, серый и влажный, он еще лежал по краям кустарника, заполнявшего каждую складку между пригорками, среди которых ручей пробивался к реке, да и узкая ровная полоска берега еще была скрыта снегом.
Летом здесь зеленел луг с сочной травой и яркими цветами — это бывает так красиво, думала Дортея. Как она любила гулять с детьми среди этих пригорков, где дети рвали цветы и собирали ягоды! В одном из еловых лесочков у ручья она собирала свою веселую стайку вокруг корзины с бутербродами, приготовленными Гунхильд. Один или два раза за лето ей удавалось заставить Теструпа оторваться от работы и спуститься с ними к реке. Обычно он просил Гунхильд петь — у нее такой красивый голос! А если Гунхильд пела знакомую ему песню, он начинал подпевать, и в конце концов пели уже все…
Если ей теперь придется покинуть Бруволд, она должна будет расстаться и с Гунхильд. А жаль, Гунхильд такая умная и милая девушка, и все дети любят ее. Бедняжка Йоханне, напротив, глупа и глупеет еще больше, когда ей кажется, будто какой-нибудь мужчина обратил на нее внимание. Если на то пошло, Дортея любила ее меньше других служанок. Но взять с собой придется именно ее: Кристену еще необходима кормилица.
В кустах вдоль реки пели и щебетали птицы. Зяблики прилетели уже давно, малиновки и дрозды тоже. Отсвет заката погас, в синеватых туманных сумерках дыбились темные холмы, и на фоне еще светлого неба, проглядывавшего в разрывах между тучами, поднимались черные копья елового леса.
Отовсюду слышался шорох и журчание бегущей воды, и в этот нежный ликующий глас весны неприятной помехой врывался скрип телег, стук и скрежет колес о камни и плеск воды в лужах, по которым ехали повозки. Дортея была с ног до головы забрызгана грязью, даже лицо было у нее мокрое.
Между черно-белыми берегами река казалась неподвижной, лишь задержав взгляд на грязно-желтых хлопьях пены или плывущих льдинах, можно было заметить, что под темной поверхностью, похожей на непрозрачное коричневое стекло банок для варенья, кои изготовлялись на заводе, мчится неудержимый поток. Дортея с ужасом думала, что, может быть, эта темная, ледяная вода струится сейчас над безжизненным телом Йоргена. Она не могла себе этого представить. И тем не менее это было самое вероятное — Теструп провалился под лед и утонул.