Мадам Оракул
Шрифт:
Я стала его бояться. Он поджидал моего возвращения после оргий на Портобелло-роуд, стоя наверху лестницы неподвижно, как колонна, и, пока я подымалась, молча сверлил меня обвиняющим, злым взглядом.
— Видела сегодня такую замечательную викторианскую табакерку с чертиком, — говорила я, но и сама слышала фальшь в собственном голосе. Чужая интерпретация действительности всегда на меня очень сильно влияла, и я уже начинала думать, что, может быть, Пол прав и у меня в самом деле есть любовник? А главное — мне уже хотелось, чтобы он был, ибо секс с Полом стал слишком сильно напоминать битву двух акул. Он больше не был нежен;
И еще: Пол известил меня, что польское правительство дало его матери разрешение на выезд за границу. Он долго копил на это деньги, и вот наконец свершилось; стариков вывезти проще, чем молодежь. Но мне вовсе не хотелось, чтобы с нами жила Польская Графиня — где она будет спать? — объединялась против меня с Полом, мыла мне косточки по-польски и гладила его боксерские трусы, от чего я наотрез отказывалась. Он обожал свою мать, а это можно терпеть только на расстоянии. Но когда я завела разговор о том, чтобы съехать и освободить место, Пол ничего не пожелал слушать.
16
Я не рассказывала Артуру про Пола, что, возможно, было ошибкой. Вряд ли он возмутился бы, узнав, что я сожительствую с другим мужчиной, но титул и политические взгляды Пола непременно бы его ужаснули. На женщине, способной жить с подобным человеком, Артур мгновенно поставил бы штамп «негодна» — это я поняла через пятнадцать минут после знакомства.
В июле 1963 года я гуляла в Гайд-парке. Отовсюду неслись речи ораторов, грозные и страшные, как Ветхий Завет, но я слушала вполуха. Дело было накануне моего двадцать первого дня рождения, но и это меня не волновало. Я шла дорогой, которой вскоре предстояло пройти Саманте Дин, героине «Бегства от любви». Бедняжка спасалась от незаконных домогательств сэра Эдмунда Девера; пользуясь тем, что его семья уехала надень в Хрустальный дворец, он попытался овладеть Самантой в классной комнате своих детей.
Саманта бежала вниз по лестнице, и ее щеки горели при воспоминании о том, что сейчас произошло. Она сидела одна в классной комнате и вышивала шерстью — это занятие приберегалось ею для отдохновения в редкие свободные минуты. Она не слышала, как отворилась дверь, и не замечала приближения сэра Эдмунда, пока тот не оказался в двух ярдах от ее кресла. Ахнув от удивления, Саманта вскочила. Волосы хозяина были растрепаны, лицо горело. От присущей ему невозмутимости не осталось и следа. Он не отрываясь смотрел на Саманту; глаза дико сверкали, как у зверя, почуявшего добычу.
— Сэр Эдмунд, — заговорила Саманта, пытаясь овладеть голосом. — Зачем вы здесь? Отчего не поехали в Хрустальный дворец вместе со всеми? — Как она ни старалась, ей не удалось сохранить самообладание; колет ослабли — то ли от страха, то ли от другого чувство, которое Саманта упорно гнала прочь.
— Я знал, что вы останетесь одна, — ответил он, подходя ближе. — И сбежал от всех. Сжальтесь надо мной, вы должны понимать, что моя жизнь — сущий ад. — Но
— Вспомните о своем положении! — задыхаясь, сумела выговорить девушка. — Вы женатый человек! — Ответом был хриплый смех. В отчаянии Саманта вспомнила о короткой толстой игле, которую не выпускала из правой руки, и полоснула ею сэра Эдмунда по щеке. Скорее от удивления, чем от боли, он разжал руки, и Саманта, воспользовавшись моментом, выбежала за дверь, захлопнула ее и повернула в замке тяжелый ключ. От испуга и волнения она позабыла захватить плащ или хотя бы шаль.
Саманта бежала через Парк, плохо понимая, как здесь оказалась. Тонкое черное платье почти не защищало от вечернего холода. Куда бежать, что делать? Как сэр Эдмунд объяснит домашним, а особенно леди Летиции, что произошло, почему он заперт в классной комнате, а гувернантка сбежала? Понятно, что он так или иначе постарается ее очернить; назад пути нет. Сэр Эдмунд станет ее искать, охотиться за ней… а в ридикюле всего несколько пенсов… Где же ей ночевать?
По сторонам мелькали черные тени, откуда-то доносился грубый, фальшивый смех… Это дочери греха, падшие, отвергнутые создания; она могла бы стать одной из них, если б не противилась этому всеми фибрами души… Но сейчас ей грозит куда большая опасность… Одинокая, слабая, беззащитная, она рискует стать жертвой первого попавшегося развратника. Саманта не забыла грязных домогательств графа Дарси, дяди сэра Эдмунда. Она тогда бежала из его дома под крыло сэра Эдмунда; но защитник оказался предателем…
Сзади послышались шаги. Саманта кинулась под дерево, надеясь, что в сумраке ее не будет заметно, но тут на фоне заходящего солнца вырос черный силуэт, чья-то рука легла ей на запястье, и голос, хриплый от страсти, еле слышно произнес ее имя…
В этот момент я почувствовала что-то на своемзапястье и опустила глаза: это была рука. Я закричала, довольно-таки громко, и в следующий миг оказалась на молодом, костлявом, сконфуженном молодом человеке. На нас и вокруг гигантским конфетти валялись листы бумаги. Моментально собралась толпа, и какие-то люди поставили меня на ноги.
— Он к тебе чего, приставал, да, красавица? — спросил один, дородный, дышащий пивом. — Чертов агитатор.
— Я только хотел дать ей листовку, — сказал несостоявшийся злодей. Я, к своему ужасу, увидела у него на щеке небольшой порез. И почувствовала себя полной идиоткой.
— Хочешь, вызовем полицию, красавица? Таких надо прятать за решетку, ишь, мерзавец, вздумал приставать к молоденьким девушкам.
— Спасибо, не надо, — отказалась я. Антививисекционист и провозвестник конца света слезли со своих ящиков, чтобы прийти мне на помощь. Выглядели они практически одинаково: тонкие лики святых и бледно-голубые глаза Старого морехода. Увидев, что я не пострадала, оба протянули мне по листовке.