Мадам Оракул
Шрифт:
Думаю, я надеялась на возрождение чувств или хотя бы на то, что отношения опять станут такими, какими были до «Мадам Оракул», и в определенном смысле так и вышло. Мучительные грезы о Женщине-Горе прекратились. Артур без «Возрождения» стал мягче, задумчивее. По утрам я варила кофе и через кухонное окно передавала ему на балкон чашку. Мы сидели среди битого стекла, пили кофе и практиковались в итальянском с помощью fotoromanii,а то и просто глядели вдаль, обозревая долину. Ходили гулять по холмам вокруг города, восхищались видами. Артур хотел провести исследование, как он это называл, системы землевладения, но его итальянский оказался недостаточно хорош, и он забыл о своем
Однажды мы поехали в Тиволи. Купили мороженое и пошли смотреть сады Кардинала с их знаменитыми фонтанами и статуями. Спустились по лестнице, обставленной сфинксами — из их сосков били водяные струи, — и, переходя от грота к гроту, набрели, если верить путеводителю, на Диану Эфесскую, встающую из воды. У нее было безмятежное лицо, голова крепко сидела на теле из бесчисленных виноградных гроздьев. Она была вся в грудях, от шеи до лодыжек, словно пораженная тропическим сифилисом: снизу и сверху маленькие грудки, а посредине — большие. В соски были вмонтированы водопроводные краны, правда, некоторые вышли из строя и не работали.
Я стояла, облизывая свой вафельный рожок, и холодным взглядом осматривала богиню. Раньше я непременно увидела бы в ней себя, но теперь — нет. Как выяснилось, моя способность отдавать не безгранична; я не бездонна и не так уж безропотна. И очень многого хочу для себя.
25
Практически сразу, как только мы вернулись из Италии, я позвонила Королевскому Дикобразу. В его голосе не чувствовалось удивления.
— Что так долго не звонила? — только и спросил он.
— Меня не было, — неопределенно ответила я. — Я звонила перед отъездом, ноты не подходил.
Мы встретились у прилавка с хот-догами в подвальном этаже «Симпсона». Королевский Дикобраз объяснил, что у него сейчас как никогда туго с деньгами, а здесь — самое дешевое место в городе: всего за доллар можно взять два хот-дога и апельсиновый напиток. В «Симпсоне» его плащ выглядел как-то неуместно, и мои сексуальные фантазии слегка увяли. Тем не менее в нем было нечто байроническое. Насколько я помнила, Байрон держал дома медведя и пил вино из черепа.
Королевский Дикобраз взял у меня жетончик на метро, и мы поехали к нему.
— Давай для начала кое-что проясним, — сказала я в грузовом лифте. — Между нами не может быть серьезных отношений. — И добавила, что Артур мне очень дорог и я не имею права причинить ему боль.
Королевский Дикобраз охотно согласился и сказал, что, с его точки зрения, чем отношения проще, тем лучше.
Вначале они действительно были простыми. Наконец-то в моей жизни появился человек, с которым можно танцевать. Его склад стал нашим бальным залом. Мы вальсировали, он — голый, в цилиндре, я — в кружевной скатерти, под музыку оркестра Мантовани. Мы купили пластинку в магазине Общества инвалидов и там же за десять долларов раздобыли проигрыватель. Когда мы не вальсировали и не занимались любовью, то бродили по лавкам старьевщиков, отыскивая всевозможные жилеты, перчатки на восьми пуговицах, черные атласные корсеты «Веселая вдова» и бальные платья пятидесятых годов. Королевский Дикобраз мечтал о трости с вкладной шпагой, но такую найти не удалось. Зато в Чайнатауне обнаружился один магазинчик с целой партией высоких ботинок на пуговицах производства 1905 года; в свое время они не разошлись из-за неходовых размеров. Я сидела на краю тротуара, а Королевский Дикобраз упорно пытался напялить мне на ногу хоть какой-нибудь из этих необыкновенных башмачков красивейших цветов: лайково-белого, перламутрово-серого.
Скоро я поняла, что мой интерес к мелочам из XIX века несравним с фанатичной страстью Королевского Дикобраза к недавним культурным напластованиям. Мне всего лишь нравились старинное серебро и табакерки; а он буквально терял голову при виде зеленых бутылок из-под кока-колы, потрепанных комиксов про капитана Марвела, часов с Микки-Маусом, «Больших Маленьких Книг» и бумажных кукол, изображавших кинозвезд двадцатых годов. Ему не хватало денег, чтобы купить все, что хочется, но он был настоящим ходячим каталогом всего эфемерного, сиюминутного, одноразового. Все это для него олицетворяло стиль, и всего было недостаточно. Рядом с ним я ощущала себя очень и очень основательной личностью.
К несчастью, от высоких ботинок на шнуровке, если носить их дольше получаса, страшно болели ноги; впрочем, этого времени вполне хватало на пару хороших вальсов. Выдохшись, мы шли в ресторанчик «Кентуккские жареные куры» на углу; заказывали ведерко крылышек и две кока-колы и пировали у себя на складе. Королевский Дикобраз заявил, что хочет сохранить косточки, сварить их, превратить в клейстер, сделать скульптуру под названием «Джоан Фостер, жаренная по-кентуккски» и выставить на следующей выставке. Потрясающая идея, обрадовался он. А черные ботинки будут называться «Фостер-данс № 30», а на пластинку Мантовани надо налепить мои волосы и назвать «Фостер-трот в парике». А если я дам ему свои трусы из набора для уикэнда, он…
— Все это гениально, — сказала я, — но мне эта идея не по душе.
— Почему? — немного обиделся он.
— Артур обо всем догадается.
— Артур, — буркнул он. — Всегда Артур.
Он начал обижаться из-за Артура. И рассказал мне о двух других своих женщинах: обе замужем, одна за психологом, другая — за профессором химии. Обе дуры и ни к черту не годятся в постели. Профессорша имеет привычку являться без предупреждения со всякой выпечкой и оставлять ее у лифта. Мы лежали на грязном матрасе, жевали сыроватые тыквенные пироги и плоские лепешки с высоким содержанием белка (профессорша была помешана на здоровом питании), а Королевский Дикобраз разглагольствовал о ее недостатках. Я начала задумываться: наверное, он и меня с ними обсуждает? Я была против, но сказать об этом не могла.
— Зачем ты с ними встречаешься, если они такие скучные? — спросила я.
— Надо же чем-то заниматься, пока тебя нет, — раздраженно бросил Королевский Дикобраз. Он успел увериться, что его любовницы — целиком и полностью моя вина.
Иногда на меня нападали угрызения совести, и я старалась приготовить Артуру что-то вкусное, но получалось, как правило, еще хуже, чем обычно. Одно время я даже носилась с мыслью последовать примеру Марлены и честно сознаться во всем; хотя, если разобраться, Марлене это большого счастья не принесло, а значит, скорее всего, не поможет и мне. Я боялась, что Артур посмеется надо мной, заклеймит как предательницу общего дела или вышвырнет на улицу. Я этого не хотела, ибо все еще любила его.
— Может, нам попробовать жить в свободном браке, — сказала я как-то вечером, когда Артур сражался со свиной отбивной, забытой мною в скороварке. Он ничего не ответил — возможно, из-за набитого рта, и больше я ни на что не решилась.
Когда мы приехали из Италии, Марлены в нашей квартире не было. Она вернулась к Дону. Они, по их словам, «обо всем договорились», но Марлена продолжала встречаться с Сэмом. Считалось, что об этом никто не знает, хотя Сэм, разумеется, тут же мне обо всем доложил.