Мадам Осень
Шрифт:
– Пятно на репутации отеля, – трагически заламывал руки Гоша, человек нервный, холерического темперамента. – Никогда ничего подобного! «Лошадь» уже бьет копытом, заняли весь холл! Выбросят в вечерних новостях, шакалы!
«Вечерняя лошадь» была самой крутой городской газетой быстрого реагирования, собирающей слухи и сплетни, и подвизался там известный и всеядный журналистский авторитет Лео Глюк, спец по криминалу, летающим тарелкам, околокультурным событиям и тайным подземным пещерам. Именно он, культовый Лео Глюк, бил в холле копытом на пару с папарацци Костиком. Звали журналиста на самом деле Алексей Генрихович Добродеев, и был это большой толстощекий шумный и очень подвижный человек с голубыми
– Привет, майор! – поздоровался Леша Добродеев с майором Мельником. – Что случилось? Убийство? Давай по кофейку.
Майор Мельник кивнул, и они подошли к кофейному автомату.
– А может, пивка? – спросил журналист.
– В другой раз, Леша. У меня четыре с половиной минуты, – он поднес к глазам руку с часами. Называть точное время, причем самое странное, было одной из его особенностей. Он никогда не говорил, допустим, вернусь через десять минут, уходя перекусить в буфет, а называл точное время: вернусь через восемь с половиной минут, и возвращался точно в назначенный срок. Коллеги специально проверяли, на спор, и кто сомневался, тот проигрывал. Причем это не было извращенным юмором или приколом – майор Мельник действительно так чувствовал: три с половиной минуты, одиннадцать минут, пятнадцать с половиной. А с чувством юмора… черт его знает, обладал ли майор чувством юмора! Не факт, и к делу не относится.
– Убийство? – приступил к делу Добродеев, наследуя телеграфный стиль майора.
– Похоже, – сдержанно ответил тот.
– Огнестрел? Ножевое?
– Ножницами, Леша.
– Чем?! – поразился Добродеев. – Как это?
– Ножницами. Жертву убили ударом ножниц в область сердца. Лисица считает, он жил примерно минуты полторы после удара… но это, сам понимаешь, навскидку.
Лисица был опытнейшим городским судмедэкспертом, небольшим седоголовым человеком, пребывающим в неизменно прекрасном расположении духа, и все знали: если Лисица выносил вердикт насчет того, чем, когда, через какое время наступила смерть, то так оно, скорее всего, и было.
– Невероятно! – не мог прийти в себя журналист. – Кто он такой?
– Приезжий из Зареченска, по торговым делам. Смерть предположительно наступила позавчера вечером, примерно около двенадцати.
– Что уже есть?
– У него в тот вечер была женщина, ее видел дежурный.
– Женщина? Что за женщина? Из ночных бабочек?
– Нет, этих он знает. Женщина средних лет, хорошо одетая, в темном плаще. Они пришли вместе в начале одиннадцатого, жертва подошла к стойке за ключом. Женщина ожидала около лифта. Вроде видели ее уходящей, около двенадцати. Это дает нам возможность установить время убийства. – Он подумал и прибавил, будучи человеком любящим точность: – Возможно, дает. Все, Леша, нужно идти. Бывай.
– Как его зовут? – на всякий случай, особенно не надеясь, спросил Добродеев.
Майор иронически хмыкнул.
– Спасибо, майор, пиво за мной, – сказал Добродеев.
Они пожали друг другу руки, и майор Мельник, печатая шаг, двинул к лифту. Перекур закончился, труба зовет, работы непочатый край. А Добродеев машинально взглянул на часы и убедился, что беседа длилась ровно четыре с половиной минуты; взял еще один стаканчик кофе и кивнул Костику. Тот подошел.
– Мужика
– Как? – удивился Костик. – Ножницами? Уже знают кто?
– У него была женщина, – сказал Добродеев.
– Женщина? – еще больше удивился Костик. – Ножницами?
– А чем надо, по-твоему?
– Ну, не знаю… ножом. Может, жена?
– Не похоже. Потусуйся тут, поснимай, потом разберемся. До встречи!
С этими словами Добродеев побежал к выходу, выскочил на улицу, схоронился за углом и достал мобильный телефон…
Глава 3
Чрезвычайное заседание Клуба толстых и красивых любителей пива
– Привет, Леша! – обрадовался Митрич, хозяин бара «Тутси», он же бармен, завидев на пороге заведения любимого клиента, журналиста Лешу Добродеева. – Давненько тебя не было! Как жизнь?
– Путем, Митрич! Сам как?
– А что нам сделается, тянем помаленьку, – сказал Митрич. – Говорят, убийство в «Братиславе»?
– Так точно, Митрич, убийство.
– Кто, известно?
– Как всегда, Митрич, шерше ля фам!
– Женщина? – поразился Митрич. – Ножом? Или из пистолета?
– Ты не поверишь, Митрич, ножницами! – Добродеев понизил голос и оглянулся.
– Ножницами?! – Митрич был потрясен. – Как это – ножницами? Ты сам видел?
– Пока нет, но не теряю надежды. Мельник дал показания.
– Мельник… ага. А Олег придет?
– Сейчас прибудет.
– Уж вы, ребята, постарайтесь, – попросил Митрич. – Я не очень верю нашей полиции, хотя майора уважаю.
– Постараемся, Митрич, будь спок.
Добродеев поместился за «отрядным» столиком в углу и принялся ждать. Митрич принес ему литровую кружку пива и соленые орешки, присел рядом. Ему не терпелось узнать детали.
– А эта женщина… о ней что-нибудь известно?
– Почти ничего, – Добродеев отставил кружку. – Она не из этих… – Он многозначительно приподнял бровь и пошевелил пальцами. – Средних лет, хорошо одета. Жертва из Зареченска – командированный. Познакомился, привел к себе и поплатился.
– Случайное знакомство, получается, – глубокомысленно заметил Митрич. – Недаром говорят: случайные знакомства до добра не доводят. А может, и не случайное. Может, они были знакомы давно, если она его… Или грабеж… Мельник не сказал? Может, у него были деньги?
– На данном этапе следствия Мельник молчит как рыба. Поверишь, с трудом удалось вырвать из него пару слов…
– Понятно, – кивнул Митрич. – Ой, Олег пришел!
Они с волнением наблюдали, как новый гость, Олег Христофорович Монахов, пересекал зал; Добродеев встал, приветствуя друга; Митрич, кажется, прослезился – наблюдалась в нем в последнее время какая-то странная сентиментальность.
Олег Христофорович… да ладно, к черту официоз! Друзья называли его Монах или Христофорыч, и был это человек необыкновенный во всех отношениях. Причем необыкновенность начиналась сразу же, с первого взгляда на него: был Монах большим, как слон, при этом бородатым, длинноволосым и толстым; на груди его на цепочке висит монетка-мандала из непальского буддийского монастыря, а на правой кисти завязана синяя шерстяная ниточка от сглаза. Вся его фигура, от хвостика волос на макушке до громадных лохматых унтов или матерчатых китайских тапочек с драконами, излучает такую мощную ауру покоя и надежности, что окружающие немедленно забывают о всяких невзгодах, понимая, что все их невзгоды не что иное, как мелочь, не стоящая внимания. Им хочется взять его за большую теплую руку и почувствовать мощное биение жизненных токов, а бабульки начинают истово креститься, и он, не чинясь, осеняет их дружеским взмахом. К слову, когда он практиковал как экстрасенс, от желающих отбоя не было.