Мадемуазель Шанель
Шрифт:
— Они… они все… они поздоровались со мной, — потрясенно пробормотала я.
Никто и никогда публично не здоровался с теми, кто их одевает. Даже властный Пуаре не сумел завязать дружеских отношений со своими клиентками.
— Господи, они признали меня…
Адриенна сжала мне руку:
— Ну да, конечно признали. О, Габриэль, это наконец случилось. Ты добилась успеха! Они расскажут о тебе всем своим друзьям. И те повалят к тебе толпами. Не успеешь оглянуться, как тебя примут в высшее общество, иначе и быть не может! Ведь ты не какой-нибудь мужлан, обшивающий женщин, ты шьешь для себя, ты одеваешься так же стильно, как и они, даже лучше, потому что ты учишь их хорошему вкусу. — И она обняла меня прямо там, в дверях магазина. —
Я терпеть не могла слезы. И сама плакать терпеть не могла. Но тут не удержалась, потащила ее в бутик и крепко обняла. Потом вытерла мокрые щеки; она тоже хлюпала носом.
— Allez! [20] — приказала я ей. — Снимай свой корсет к чертовой матери. Хочешь у меня работать — должна одеваться только в моем стиле.
Неожиданный вихрь того лета из Довиля докатился и до Парижа.
С окончанием летнего сезона, когда Адриенна уже помогала Антуанетте в ателье на улице Камбон, туда явились те же самые дамы, что разгуливали по курорту в моих моделях, и с разочарованием обнаружили, что у меня ничего из одежды нет, но тем не менее, увидев мои ни на что не похожие, новаторские шляпки, немедленно захотели их приобрести. В течение нескольких месяцев, буквально кусая ногти до крови от волнения, я устроила демонстрацию своих трикотажных изделий, воспользовавшись ситуацией, когда в моду вошло увлечение спортом. Дамам теперь страшно захотелось кататься на велосипедах в красивых юбках и жакетах из джерси, играть в гольф или крокет в элегантных пуловерах и гонять на автомобилях во фланелевых пальто. «Да нет у меня никаких платьев», — уверяла я сварливую портниху, грозившую меня выселить. Это просто одежда, которую можно носить в разных комбинациях, словом, ничего такого, что можно было считать посягательством на ее сферу бизнеса. Впрочем, я уже начала рисовать в своем воображении такие платья, которые наконец окончательно освободят женщину от необходимости затягивать тело в корсет и покажут всему миру, что элегантно выглядеть она может и демонстрируя свою естественную фигуру.
20
Здесь: все, хватит (фр.).
Мой банковский счет быстро пополнялся, я надоедала Бою просьбами выкупить договор об аренде и расширить магазин, сняв дополнительные помещения в здании. В списке клиенток у меня теперь было более сотни влиятельных светских дам, включая титулованных, благодаря любезности Китти Ротшильд, которая рекомендовала меня всем своим знакомым. Хотя на светские мероприятия меня еще не приглашали, я стала достаточно известной фигурой и даже удостоилась карикатуры в газете «Le Figaro», где Бой был изображен в виде кентавра с клюшкой для игры в поло и с надетой на ее конец шляпкой, а рядышком, приобняв его, стояла я с коробкой в руке, на которой было написано мое имя.
— Смотри-ка, мы стали знамениты, — сказала я Бою, хвастаясь карикатурой. — И я зарабатываю больше чем достаточно, так что самое время расширяться.
Он нахмурился:
— Надо немного подождать. Все изменится раньше, чем ты думаешь.
— Изменится? Как? До сих пор я всегда была права, — категорично заявила я. — Не хочешь помочь, обойдусь без тебя.
— Коко, ты в газетах читаешь хоть что-нибудь, что написано не только про тебя? Не успеет закончиться год, как будет война. Все политики, которых я знаю лично, в один голос твердят…
— Но
Он закатил глаза и вернулся к своим газетам:
— Делай что хочешь. Тебя все равно не переубедить.
Мне бы следовало понять: он так встревожен, что у него не было сил спорить со мной. Но я была слишком взволнована своими успехами. Бой был, конечно, прав: газет я почти не читала. Победы вскружили мне голову, и ни о чем другом я не могла думать. Оставалось взять последний бастион, быть принятой в высшем обществе — это была вершина моих амбиций. Я решительно настроилась стать первым модельером, которого радушно примут в этот избранный, недоступный простым смертным круг, где я стану диктовать всем, что и как надо надевать и носить.
Это было в ноябре 1913 года. Летом 1914 года Европа уже пылала.
Действие третье
Сбросить лишние побрякушки
1914–1919 годы
«Если родился без крыльев, хотя бы не мешай им расти»
1
Телеграмма пришла, когда я была в Довиле, — короткое сообщение от Боя, что его призвали на военную службу. Все лето новости поступали одна зловещее другой, прежде всего о страшном убийстве эрцгерцога Фердинанда Австрийского в Сараеве. За этим последовало объявление Австрией войны Сербии и агрессивные действия Германии, которая объявила войну России и потребовала от Франции и Британии нейтралитета, что правительства обеих стран, разумеется, отвергли.
А я все еще оставалась в блаженном неведении. Летний сезон в Довиле обещал быть еще более прибыльным, чем предыдущий, жара стояла жуткая, воздух был как в бане. Каждый свободный час, призывая на помощь продавщиц и Адриенну, мне приходилось снова и снова заполнять полки. Китти Ротшильд привела своих знакомых; тут были и принцессы, и графини, и жены известных художников, например мадам Дега, и все они буквально опустошали мои запасы.
Прочитав телеграмму, я похолодела. Я уже давно поджидала приезда Боя, а он все запаздывал. Из Парижа я уехала рано, надо было подготовить бутик, а он остался закончить кое-какие дела. И вот я стояла и тупо смотрела на телеграмму с тремя короткими фразами:
Призван в действующую армию. Магазин не закрывай. Люблю, Бой.
Всего три фразы. Девять слов. Точка.
Над моим плечом склонилась Адриенна. Не успела она испуганно вскрикнуть, как я схватила ее за руку и потащила в заднее помещение.
Лицо у нее было белое как мел, она вся дрожала.
— Молчи, не говори ни слова, — прошипела я. — У нас покупатели. Это не может быть чем-то серьезным, иначе Бой не стал бы писать, чтобы мы не закрывались, нельзя допустить, чтобы об этом стали болтать. Мы должны заниматься своим делом, подождем новых известий.
— Но Морис… Он ведь тоже в Париже. Его тоже призовут в армию!
— Он сообщит тебе, если надо будет, разве нет? А теперь давай-ка вернемся. Надо заканчивать с каймой для принцессы де Сен-Совёр. Ты же знаешь, она терпеть не может, когда торчат нитки.
Двигаясь словно лунатик, Адриенна вернулась к работе. Я сунула телеграмму в карман свитера и пошла за Адриенной, внимательно за ней наблюдая. Она монотонно отвечала на вопросы принцессы, а другие клиентки бросали в ее сторону пытливые взгляды.
— Что-то случилось? — спросила Китти Ротшильд, когда я пересчитывала ее покупки, а Андриенна рассеянно записывала все в гроссбух.
— Она только что узнала об объявлении войны, — ответила я, поскольку, если честно, сама была слишком растеряна, чтобы с ходу придумать что-нибудь убедительное. — Беспокоится за своего барона Нексона.
— Всего-то? — Китти пожала плечами. — Было бы о чем. Все закончится еще до того, как мы вернемся в Париж. Эти немцы такие забияки… Прямо как мальчишки.