Мадемуазель Судьба

Климова Юлия

Одиночество и бессилие связали по рукам и ногам, победили привычный оптимизм и не давали возможности успокоиться. Нервы предательски сдали.

– Что случилось? – спросил Федор, желая поскорее разобраться с этим делом. Вдаваться в подробности он не собирался – быстренько вытрясет душу из кого следует и поедет домой.

Наташа села на стул, закрыла лицо руками и в очередной раз заплакала – тихо, надрывно. Федор терпеть не мог подобных сцен, и если бы не треклятое сочувствие и внутреннее: «Не бросать же ее с этим дерьмом собачьим», не удержался бы и ушел. А может, и не ушел бы… Последнее время Федор чувствовал, как внутри что-то меняется, точно грубая корка, трескаясь, сползает с души. Кепочкин

виноват. Замотал своей интеллигентностью. Федор криво улыбнулся, представляя, как через месяц общения с Иннокентием Петровичем превратится в мягкосердечного, чуткого, мечтательного человека и начнет частенько говорить: «О, благодарю вас!»

– Извините, что позвонила вам, но мне некому… То есть… У вас, наверное, столько дел, но он испугается только вас…

Наташины всхлипы не затихали, наоборот, росли и крепли. Федор, посчитав, что эту истерику должен расхлебывать именно добросердечный Кепочкин, вышел на балкон.

Иннокентий Петрович дожидался «напарника» около подъезда. Облюбовав желтую скамеечку, он сел на краешек и с удовольствием принялся наблюдать за играющими на площадке детьми. Особенно ему нравился курносый мальчуган в синих шортах – астроному до слез захотелось точно такого же сына: рыжего и озорного.

– Иннокентий Петрович, – донесся сверху голос Федора, – поднимайся в тридцать восьмую квартиру. Срочно!

Подскочив, профессор бросился к подъезду. Набегавшись по этажам, с трудом отыскав нужную квартиру, он сначала нажал кнопку звонка, а затем дернул на себя ручку двери. На кухне Иннокентий Петрович увидел сидящую за столом девушку. Она, услышав торопливые шаги, отвела от покрасневшего лица руки. Кепочкин споткнулся, закачался на месте, замахал руками, делая безуспешные попытки ухватиться за воздух, и тут же онемел, вытянувшись в струну. Каждой частичкой своей души, каждым миллиметром кожи астроном почувствовал, что перед ним женщина, которую он искал всю свою жизнь. Не картонная подделка, обтянутая блестящей фольгой, а настоящая Звезда, упавшая с неба на землю именно для него. Сердце ухнуло и дрогнуло от прекрасной, сказочной боли, пальцы разжались, и на пол шмякнулась тетрадочка со столь нужными и ценными записями. Но Иннокентий Петрович не нагнулся за ней, а лишь отодвинул ногой под шкаф, как возникшую на пути преграду.

Федор стоял, прислонившись к холодильнику, и уже ничему не удивлялся.

Профессор, помедлив, отступил на шаг, а затем стрелой подлетел к Наталье.

– Голубушка, что с вами приключилось?! – воскликнул он, вытирая коричневым клетчатым платком ее слезы. – Кто посмел вас обидеть? Я немедленно, слышите, немедленно пойду и выскажу этому человеку все, что о нем думаю!

Наталья, увидев незнакомого мужчину, вдруг почувствовала себя счастливой. Просто так, ни с того ни с сего. Слезы мгновенно высохли. Шмыгая носом, она никак не могла понять, почему еще несколько минут назад так горько плакала? Ну, Сухоруков, ну и что, да пошел к черту этот вшивый пенсионер! То, что она сейчас плохо выглядит, куда важнее. Волосы наверняка растрепаны, лицо опухло, и через секунду точно потекут сопли. Это же кошмар какой-то!

– Кушать хотите? – пропустив вопросы Кепочкина мимо ушей, спросила Наташа. Эх, знала бы она утром, что придет такой гость, испекла бы коврижку и шарлотку. Обидно, очень обидно, что отличное печенье с изюмом сожрал Сухоруков. – У меня суп с фрикадельками есть, плов и вчерашний кекс.

– Я буду, – с вызовом сказал Иннокентий Петрович, убирая носовой платок в карман.

– Я тоже, – кивнул Федор, чувствуя в животе голодные спазмы.

Усевшись на стул, он вытянул ноги и слегка прикрыл глаза – ощущение, что он здесь лишний, никак не хотело исчезать. Хорошо бы сейчас встать и уйти, но ведь профессор, сраженный

наповал рыжеволосой Натальей, наверняка вляпается в какую-нибудь историю. Отправится сейчас с копьем на мельницу, а его возлюбленная поскачет следом, и придется потом снова приезжать и спасать уже обоих. Кто написал этот бред на первом этаже, пока неясно. Федор покосился на Кепочкина и забарабанил пальцем по столу – влюбился, влюбился профессор, сейчас спроси его, кто такая Оксаночка, так и не вспомнит.

На столе вмиг появились тарелки с ароматным супом, мягким хлебом, домашним паштетом, малосольными огурцами и нарезанными овощами. На сковороде зашипел разогревающийся плов. Наташа, постоянно подсовывала Иннокентию Петровичу аппетитные бутерброды и не сводила с него глаз.

– Так что произошло? Кто жить мешает? – спросил Федор, отправляя в рот сочную фрикадельку.

– Сухоруков с третьего этажа, – махнула она рукой, считая тему уже неактуальной.

– Я сейчас пойду и разберусь, – засуетился профессор.

– Ешь, Иннокентий Петрович, ешь. Это моя забота, – сказал Федор.

– Нет, ну как же… Значит, вместе тогда пойдем.

Наталья от удовольствия выдала три продолжительных вздоха.

– Нет, – мотнул головой Федор, – ты здесь оставайся, это важнее, нельзя же бросать женщину в таком расстроенном состоянии. Кстати, Наташа, познакомьтесь, это мой хороший знакомый, можно сказать, напарник – Кепочкин Иннокентий Петрович, профессор.

– Да вы что! – воскликнула та, улыбаясь.

Федор не сомневался, скажи он сейчас, что его друг работает грузчиком в порту, реакция была бы точно такая же – вот уже двадцать минут на кухне витал устойчивый аромат настоящей любви, перебивающий даже пряное благоухание плова.

Избегая подробностей и деталей, Наташа рассказала о навалившихся на нее бедствиях. Федор был несколько разочарован – набить морду жалкому маразматику, к сожалению, не удастся, не та возрастная категория. Но, с другой стороны, разговор вряд ли затянется… Отказавшись от плова, он поблагодарил за суп и направился к обнаглевшему пенсионеру. Иннокентий Петрович тоже рвался в бой, но, в конце концов, был усмирен аргументами «напарника» и ласковым взглядом Рыжеволосой Звезды.

Выйдя в коридор, Федор обернулся. Два человека просто сидели за кухонным столом и были счастливы. Опустив глаза в пол, он покинул квартиру.

Глава 15

Нет, не радость царила в душе Сухорукова – упоение. Вымыв руки, пахнущие, по его мнению, не краской, а победой, он отправился в магазин. День был особенный. Прошлогодние шпроты, проживающие длительное время в холодильнике, не казались стоящим блюдом, способным украсить обеденный стол героя. Притащив домой объемную сумку, набитую всевозможными продуктами, Сухоруков засуетился на кухне. Вскоре он уже получал максимальное удовольствие от трапезы: язык в желе, сдобренный хреном, копченый окорочок, морковка по-корейски, козий сыр, консервированная кукуруза, квашеная капуста, бородинский хлеб, слабосоленая семга и слоеные пироги с ветчиной и сыром – все поглощалось с возрастающим аппетитом, неторопливо, почти любовно.

– Пошли эти бабы к черту, пес с ними, – выковыривая из зубов застрявший кусочек мяса, сказал Сухоруков. Подхватив мутный хрустальный бокал, пролежавший на антресоли больше пятнадцати лет, пенсионер сделал несколько глотков полусладкого вина. – Хорошо! – выдохнул он, блаженно закрывая глаза.

Несостоявшаяся женитьба уже не огорчала. Другой достойной кандидатуры не было, так что ничего не оставалось, как только заменить одну мечту на другую.

– Я ребенка возьму из детского дома. Усыновлю, – уверенно и даже торжественно произнес Сухоруков, доливая вино в бокал. – Чтоб, значит, в магазин ходил и в дело мое верил…