Маг Азидал. Король Азгамара
Шрифт:
Кручусь подобно белке в колесе, от силы ударов мурашки бегут, не рискую принимать на уже порядком потрепанный доспех. Очень быстро, сильно, в неожиданных углах и комбинациях. Вот это воины, Даргал их разрази!
Со спины пахнуло ощущением близкой смерти, я вывернул корпус и прогнулся не хуже прославленных хризалийских танцовщиц, чтобы увидеть перед лицом проносящееся лезвия копья. Знакомого копья.
В глаза впечатывается этот вид остроты лезвия, гибкое древко, украшенное серебром рун, что складываются в четкое слово на Языке Людей. Руна за руной
Отвага
И я застыл, встал как дурак, не обратив внимания на удар клинка сбоку, получив глубокую царапину на правой щеке. Копье-Отвага, мать вашу? Отвага?!
Когда-то бывший высоким воин с огромным мастерством, без головы, и с этим копьем. В голове сами собой всплыли голоса во фразах из прошлого, мой и его:
– ...Замещать целую армию и гарнизоны Серебора в одиночку? Возможно, против только монстров осилишь. Но сколько ты выдержишь?
И этот мрачный, полный силы духа голос сам воскрес в памяти:
– Сколько понадобится...
Вспомнилась и холодная камера подземелий Озерного Города, самодовольное лицо Короля Маркуса и эта фраза, что бывает, еще снится в кошмарах:
– Барон Серебора прислал мне подарок. Поставлю его тут. Заносите.
Голова на пике, гниющая день за днем в сырой камере, видная сквозь прутья решетки. И ряд таких же голов за ней.
– Шагам, - губы сами прошептали имя этого Первого.
Я выпрыгнул из окружения, парой скачков разорвал расстояние, на лету оглядывая Безголовых, что несутся следом.
– Орвальд, Рапал, Умбак... Все здесь.
Шипящие смешки от тройки костеухих, мерзкий голос с ноткой злобного веселья.
– Как тебе наш подарок, гость? Сделать из них нежить было нелегко, но это окупилось. Безголовые хорошо поработали, зачищая остатки Серебора от людей. Ши-ши-ши, каково это, Азидал? Драться с бывшими друзьями и верными подчиненными? Чувствуешь страх? Может, ненависть?
Не отвечаю на провокацию, хотелось бы, да уж насели не слабо! Моя рука взметнулась в знакомом жесте, готовя поток огня, но пальцы сами собой дрогнули, сжимая магию, останавливая в самый подходящий момент. Рука, сука, не поднимается! Это же они, млять, точно они, я чувствую.
Я клялся в той камере, высекал в душе обещание отомстить за этих людей. И теперь сам должен уничтожить, стереть в пепел? Черт с ними, если бы это были просто тела, просто нежить! Но я чую там, внутри, души!
Хорошо хоть Шагам магию не использует, только мастерски орудует копьем, пытаясь вздеть меня на острие как свинью на крюк скотобойни.
Был бы я в силах избавить их от цепей чужой воли, но я не могу, не умею. Могу только уничтожить с концами, вместе с душой. Безголовые, что же это за нежить такая? Как они видят, где я, как ориентируются, как сохранили столь внушительные навыки?
В какой-то момент пришлось ударить Шагама, просто голой ладонью в бронированную грудь, откидывая на пару метров. И я, на долю секунды, почувствовал, что прячется за проклятой сталью.
Недоделанный Лич, вот на что это похоже. Странная марионетка чужой воли, улучшенное тело, не душа и сознание управляют им, а вмурованные в кости амулеты. Так необычно, что в голове не укладывается. Но самое ужасное - душа, что воет от отчаяния.
Душа в этом теле - лишь источник негативной силы, и чем больше она страдает, тем сильнее марионетка. Тот костеухий сказал, что Безголовые зачищали Серебор от оставшихся людей? Какого было Шагаму, что отправлялся защищать, такому верному долгу Первых, вместо этого убивать простых людей?
Меч Безголового звякнул по нагруднику, оставляя глубокую царапину и врезаясь в подкладку. Черт вас дери, у меня нет выхода! Я напитал кисть маной сколько смог, кончики пальцев сверкают разрядами синих молний, с размаху вонзаю руку в грудину Безголового. Стыдясь самого себя, я даже не могу смотреть, куда именно бью.
Марионетка это лишь инструмент из мертвого тела, как и большинство нежити. Бью не ее, я ударяю прямо в душу. Это был Рапал, бывший офицер моей армии, пошедший на смерть, пытаясь вызволить своего лорда из плена.
Там, в агонии чужой души, нет ничего кроме беспросветного отчаяния, нет узнавания меня, нет раскаяния. Рапал уже не желает избавления, не желает прощения за все, что делалось его мертвыми руками, по его мнению, не достоин. Душа жаждет наказания, ждет забвения, и только его.
– Прости, - так тупо извиняться перед ним за это, но я прошу.
– Прости, Рапал.
Мой кулак сжался в чужой груди, что-то хлюпает, течет черная кровь, но пальцы ощущают лишь боль чужой души, которую сминаю. О, я хорошо знаю каково это, когда пытаются уничтожить душу. Эта боль невообразима. И я своими руками дарую ее тому, кто не должен этого испытывать.
Это не назвать избавлением, это пытка перед окончательной смертью.
Следующим был низкий, но плотный и коренастый Безголовый, что так ловко финтит мечом. Умудрился пробить наплечник доспеха, вонзая кончик меча в ключицу на пару сантиметров. С грохотом вминается черная грудина из стали, пуская внутрь мою руку.
– Прости меня, Орвальд.
Отбросил копье Шагама, чтобы едва успеть убрать шею от клинка Умбака, такого незаметного порой, но верного и всегда исполняющего приказы от и до. Мой удар, касание чужой души, еще помнящей, кто я и кто он. Умбак устал, очень устал, и уже с трудом вспомнил мое имя, моля об избавлении.
– Умбак... Прости.
И остался он, великолепный мастер копья, что буквально поет в этих руках, разрывая воздух гудящим свистом ударов. Без других Шагам только сильнее стал, никем не сковываемый в ударах, ни под кого не подстраивающийся. Атаки копья окружили ураганом гибких ударов, взрезая мои доспехи так легко, будто артефакт превратился в бумагу.