Маг-целитель
Шрифт:
— Что ж... — прошипел я. — Стало быть, ты можешь выдать мне визу, или подорожную — как тут это у вас называется, не знаю, — поскольку ты — ведьма, главная в этой дыре...
— В округе! — гневно крикнула ведьма. — И не ражговаривай на яжике паштвы!
Я нахмурился. Паства? Тут я вспомнил притчу о Добром Пастыре, о том, что «паства» в буквальном смысле означает «стадо», и все понял. Значит, то, что имеет отношение к христианству, для ведьмы — анафема? Пожалуй, этим можно было бы воспользоваться, но я решил придержать это тайное оружие про запас. В конце концов, призывать на помощь святых, креститься... нет, это как-то претило мне. Я и дома
Наверное, ведьма все это прочла у меня в глазах. Она оскалила щербатый рот.
— А-га! А-га! Шам таких шлов штешняешьшя! Ну, иди, мил человек шюда, иди. Наколи-ка палеч да напиши в моей книжечке, што клянешьшя, дешкать, шлужить королеве и ее повелителю, а не то я прижову его на помощь, и ты шгоришь в пламени!
Еще чего!
— Да ни за что! — рявкнул я. — Слыхал я про эту книжку! В конце концов все равно в пламени сгоришь и будешь гореть, пока это наваждение не кончится. Рабом не буду и никаких повелителей не приемлю!
Ведьма ответила мне злорадной ухмылкой.
— Шлавно-то как! — хихикнула она. — Вот шлавно-то! Раж не шлужишь никакому повелителю, то и жащишшать тебя некому, так што Другая Шторона тебя не шпашет!
Я почувствовал, как волосы у меня на затылке встают дыбом.
— Я как почуяла твое первое жаклинание, так и говорю шебе: «Штоит ли, Ягуша, бешпокоитьшя?» Шкажала я себе так, и давай дальше прибиратьшя, а потом я в гошти шобиралашь. Только из дому, жначит, выхожу, тут меня прямо как в дрожь брошило. Не иначе, думаю, агентишко какой с Другой Штороны явилшя. И не пошла в гошти. Дома шидела, пока жнобить не перестало...
Это следовало понимать так: она ощутила посещение меня ангелом-хранителем и так напугалась, что зарылась в постель. Я почувствовал себя более уверенно.
— Ну а как перештало жнобить, — продолжала ведьма, — шражу так хорошо штало — как и не было ничегошеньки! Тогда я подхватилашь и шюда, и што ж я вижу-то? А вижу я, мил человек, што нетушки у тебя никакого такого шверкания — аура ишшо это нажываетшя, — как у тех, што с Другой Штороны приходят. Не шговорилшя ты ш ними, и они тебя, штало быть, не зашшищают!
Температура драгоценной жидкости, циркулировавшей в моем бренном теле, снова стала понижаться.
— ...Вот оболтуш, — продолжала потешаться ведьма. — Ну, оболтуш так оболтуш — думаю я шебе. Неужто думаешь, што чудеша шобирать — это раж плюнуть. Вше равно што ты мельниша, и ветер крутит тебе крылышки, а ты жерновами што хошь, то и перемалываешь? Ну, думаю, такого оболтуша мне ничегошеньки не штоит вокруг пальча обвешти. Ну, поди шюда, недоумок, рашпишишь в книжке моего повелителя, а не то помрешь в штрашных мучениях!
На какое-то краткое мгновение мне почудилось, что она способна осуществить свою угрозу. Сердце у меня екнуло, опустилось куда-то... может быть, в желудок, где, как мне казалось, возятся гусеницы, собирающиеся превратиться в бабочек. Однако острее всего было чувство гнева — жаркое, жгучее. И как только эта старая развалина смела мечтать одурачить меня!
— Не надейся! Не попадусь на твой крючок! — яростно крикнул я. — А книгу слижет огонек!
Ведьма испуганно взвизгнула. Минуло еще три четверти секунды, и книгу объяло яркое пламя. Крича, ведьма отскочила от стола, А я... Что я? Я стоял и смотрел, как идиот.
И, между прочим, зря. Дал ей, сам того не желая, время очухаться.
— Жлобный ижменник! —
Тут ведьма скрючила пальцы, которые стали похожи на ногти хищной птицы, и проговорила нараспев:
Ижыди ж глаж моих долой!Штупай в огонь жа книгой той!И она швырнула в меня что-то вроде блестки. Блестка быстро увеличивалась в размерах и наконец превратилась в полыхающий огненный шар. Я вскрикнул и отпрыгнул в сторону, но шар вильнул за мной. Я снова прыгнул, изобразив что-то вроде кувырка вперед. Шар — за мной.
Я побежал.
Старуха каркающе хохотала у меня за спиной, но ее хохот едва слышался на фоне того рева, что издавала несущаяся за мной по пятам шаровая молния. Она настигала меня. Как ни бушевал в крови адреналин, я все-таки сообразил, что сейчас самое время поупражняться не в спортивной, а в словесной акробатике. Ведь ведьма создала шаровую молнию стихами. Во всяком случае, я не заметил, чтобы она выдергивала чеку из гранаты. Я спрятался за большой камень. Молния за мной. Она громко гудела. Но теперь гудел и я. Ударив себя в грудь, я возопил:
Задую свет! Сперва свечу задую,Потом ее. Когда я погашуСветильник и об этом пожалею —Не горе, — можно вновь его зажечь,Когда ж я угашу тебя, сиянье,Никто не сможет вновь тебя возжечь,Ну, разве только чокнутый какой-то!* [7]Ничего не поделаешь, пришлось добавить немножко отсебятины, но, думаю, Шекспир вряд ли возражал бы, учитывая обстоятельства.
7
В. Шекспир. «Отелло».
Шар молнии потускнел, угас и уныло брякнулся на землю, испуская тонкую струйку дыма.
Баба-Яга тупо уставилась на бывшую шаровую молнию.
Потом она устремила свой взор на меня. Никогда прежде не видал я в паре глаз столько злобы и ненависти.
— Жлодей! Штоб ты ждох! Раж не хочешь жделать так, как я велю, рашшыплешься на кушочки!
И ведьма принялась делать какие-то пассы руками, распевая что-то на языке, смутно напоминавшем латинский.
Я глядел на нее, угрюмо ухмыляясь. Она, видно, решила, что если я не пойму слов, то и не пойму и того, что она читает стихи. Но уж рифмы я точно слышал и не мог их ни с чем перепутать. К тому же и размер в речи ведьмы тоже чувствовался весьма отчетливо. Бабка решила турнир поэтов учинить! Ладно, я не против. А может, и против... Послышался гул откуда-то из недр земли, и почва у меня под ногами задрожала. Я упал, успев сгруппироваться, приземлился на бок — так меня учил падать сэнсэй — и увидел, как на том самом месте, где я только что стоял, землю рассекла глубокая трещина.