Маг-целитель
Шрифт:
— Да? Как бы мне хотелось, чтобы ко времени нашей встречи она чувствовала себя из рук вон погано.
— Да нет, ты пойми, это такой своеобразный комплимент, — попробовал утешить меня Фриссон.
— В таком случае надо будет ее слегка поколотить. Ну, ладно, пошли.
Мы пошли, но ведьмы и колдуны продолжали прибывать. Я, оказывается, плохо представлял себе то, что все чиновники здесь коррумпированы или набраны из уже коррумпированных людей — тех, кто продал свои души Сатане. Понятное дело, для того, чтобы осуществлять тоталитарный режим правления, нужно было много помощников. Каких только среди них не попадалось! Некоторые были молоды, а некоторые и красивы, но большей частью приходили пожилые люди или
— Большинство людей приходит в отчаяние к концу жизни. До середины жизни все думают, что Господь даст им всемерные успехи в той или иной области, заслуживают они этого или нет, пускай даже речь идет о добром отношении других людей. Но когда люди начинают оглядываться на прожитую жизнь и понимают, что все их попытки ловко прожить жизнь не увенчались успехом, что они не стяжали ни славы, ни любви, то многие обижаются на Бога и клянутся в верности Дьяволу, обещая отдать ему свои души, если он при жизни обеспечит им какие-нибудь преимущества над ближними.
— И тогда они перестают стариться?
— Тела их перестают. Мало кому приходит в голову просить о возвращении молодости, да Сатана и не даст, потому что он уже заполучил их души. Такие люди так сильно жаждут славы или богатства, что, даже не торгуясь, готовы продать Сатане душу за молодость и красоту. Но некоторых не прельщает ничто, кроме этого, и только потом они начинают желать власти и богатства, и им начинает казаться, что необузданная жестокость — это проявление силы.
Для меня все то, что он говорил, оставалось частью массированной галлюцинации, в которую я угодил. Но даже в моей системе ценностей гнездилось понимание того, что слова «продать душу» — это не просто метафора или литературный образ. Для меня это означало посвящение себя целиком и полностью самому себе, поощрению собственных порывов и желаний, обретению желаемого любой ценой, пусть даже через шагание по трупам, бесстыдный подхалимаж и облизывание чужих ботинок. Да, все это не имело значения, потому что потом ты мог, пройдя по трупам, заграбастать себе всю возможную власть. Я содрогнулся. Я знавал слишком много таких людей даже в собственном мире!
Не сказал бы, правда, что кому-то из наших успешно вылеченных пациентов удалось омолодиться. Попадались, правда, женщины, которые наверняка были красивы до того, как заразились ветряной оспой. Были такие, кто страдал раком, кого поразили микроинсульты. Встречались нам и мужчины, которые выглядели очень даже недурно, насквозь пораженные туберкулезом или сифилисом. Как тут не вспомнить про Дориана Грея! Но после того, как они исповедовались и брат Игнатий, отпускал им грехи, они становились более похожими на того, кто был изображен на портрете Дориана Грея — на несколько минут. А потом они начинали стремительно стариться. К счастью, наиболее красивые ухитрялись скрыться с наших глаз до того, как их настигала смерть. А другие просто-таки рассыпались в прах прямо у нас на глазах. Было от чего содрогнуться — уж вы мне поверьте.
Но большинство народу исповедовались, после чего шли ко мне лечиться, и, как правило, нам удавалось поправить их здоровье еще до того, как они начинали скоростной процесс старения. Вылечившись, люди уходили своей дорогой, сияя от радости, невзирая на старость и уродство. Теперь внешняя красота для них мало что значила — они понимали, что жить им осталось мало, и потому стремились успеть совершить хоть какие-то добрые дела.
Мы с Жильбером уже начали утомляться оттого, что приходилось непрерывно побеждать раков, хотя, к счастью, гигантские членистоногие не становились умнее. Не умнел и Унылик — ему очень полюбилось трогать лапами панцири раков. Я видел: порой ему очень хочется отведать рачьего мяса, но всякий раз я умудрялся вовремя удержать его от опрометчивого поступка и объяснить, что все, что эти раки творили в теле у людей, то же самое они могут натворить и в теле у тролля. Из-за этого Унылик еще больше злился на раков и топтал их нещадно.
На
Сами же демоны никому не показывались, кроме кающихся ведьм, — видимо, после того, как пару раз встретились с моим ангелом-хранителем. Они понимали, что, как только на их пути окажется хотя бы один воин Христова Воинства, им можно сматывать удочки.
Словом, демонам оставалось только одно — пытаться изо всех силенок помешать ведьмам добраться до священников или целителей, ну и, пожалуй, еще — напускать на них отчаяние, неверие в то, что им суждено покаяние и прощение грехов. Наверное, некоторые действительно отчаялись и остались дома. Но этого нам не суждено было узнать. Только слышали про таких от тех, что приходили к нам.
А приходили к нам не только ведьмы. Первый доброволец, которого никак нельзя было назвать разбойником, появился на следующее утро. С собой у него был только молотильный цеп да узелок с провизией на день, с решительным видом он сразу же объявил нам, что идет воевать с королевой. Оказалось, местный колдун погубил его семейство, задушил податями, опозорил его сестер, загнал его самого и его родителей жить под навес, который на самом деле был всего-навсего большой корзиной. Им приходилось трудиться от зари до зари, чтобы расплатиться за долги, которые колдун все еще за ними числил. Они батрачили и не осмеливались возражать.
— А вот с вами мне не страшно, — признался крестьянин. — Может, я и погибну, но по крайней-то мере поначалу угроблю какого-нибудь воина злобной королевы.
— Значит, рука твоя тверда не потому, что ты боишься умереть? — требовательно спросил у крестьянина Жильбер.
— Нет, меня пугает мысль о том, что я могу умереть понапрасну. Да и зачем мне жить? Хоть бы умереть не задаром!
— Идем с нами, — сказал Жильбер.
На окраине ближайшей деревушки нас ожидало трое крестьян. К вечеру к нам присоединились еще две группы.
А потом они прибывали и прибывали. На каждом тележном кругу, у каждого верстового столба стояло трое или четверо крестьян, поджидавших нас. Они были вооружены косами, цепами, и лица у всех были точно каменные. Жильбер с пристрастием беседовал с новобранцами, а Фриссон под шумок читал стихи — надо же было выяснить, правду ли говорят крестьяне. Ну и конечно, мы обнаружили несколько подосланных шпионов. Не хотелось бы рассказывать о том, как мы с ними разделались.
— Не убивайте его! — крикнул я в ужасе, когда с десяток крестьян бросились на шпиона. — Нельзя бороться злом со злом — это значит служить Злу!
Но тут шпион вытащил ножик, длиной с руку, и пырнул ближайшего крестьянина, бормоча при этом заклинание. Нож угодил крестьянину в грудь, а остальные из-за заклинания рухнули наземь как подкошенные.
Жильбер резко шагнул к шпиону и снес ему голову.
Потом я уже и не пытался спорить.
На следующий день к нам подошел крестьянин, стащил с головы шапку и показал тонзуру. На сей раз допрос с пристрастием произвел брат Игнатий. Он даже вручил этому человеку распятие и послушал, как тот произносит Символ Веры. Незнакомец проверку выдержал и впоследствии помогал брату Игнатию исповедовать ведьм. На следующий день подошел еще один монах, и к концу недели с нами шагали шестеро. Они поняли, что появилась возможность свергнуть Сюэтэ, и решили присовокупить силу своих молитв к нашим чудесам, а себя лично — к отряду Жильбера. Брат Игнатий заверял меня, что с ними наша объединенная мощь возрастет в десятки раз. Ну, если на минуточку представить, как работает безумная природная чудесная сеть, то можно было и не сомневаться.