Маг в законе. Дилогия
Шрифт:
Нет.
Нельзя.
Ехал казак за Дунай…
Крохотная квартирка отца Георгия находилась в самом конце длинного коридора.
Мелодично звякнул колокольчик.
— Заходи, Дуфуня. Не заперто, — послышалось за дверью.
Перекрестившись на скромный иконостас с горящей перед ним лампадкой, ты еще отметил задним числом: рука сама поднялась для крестного знамения. Раньше вперед голова думала, напоминала. А теперь — само.
Вера?
Или привычка?
Размышлять о таком не хотелось: только сомнениями
В крохотном кабинете тени гуляли по стенам. Тесно им, черным; жмутся друг к дружке, толкаются плечами. Окошко шторкой задернуто, на столе керосиновая лампа теплится — а сам стол, как обычно, книгами да бумагами доверху завален. На стене — полочки аккуратные; на полочках — опять книги, книжки, книжищи… И добро б церковные фолианты, как батюшке по сану положено. Ну, ладно, Библия! Молитвослов! "Православное обозрение"! "Духовный Вестник", наконец…
Нет! — тут тебе и Уложение о Наказаниях с комментариями, во всех семи томах, с золотым тиснением; и подшивка "Бюллетеня Департамента Юстиции" за последние пять лет, с самого первого выпуска; и "Круговая порука у славян" профессора Себастьянского, и "Индивидуалистическое направление в истории философии государства", вкупе с "Обозрением ложных религий — языческой, новоавраамитской и магометанской" архимандрита Израиля.
Ладно! уговорили! Обер-старец епархиальный по должности обязан быть докой в юриспруденции! в праве светском и церковном!
Молчу!..
Но Коран магометанский? Талмуд авраамитский? Толстенная книжища «Зогар», знать бы чья?! Чинское «Дао-дэ-цзин», прости Госоподи! — эдак родное таборное «Драда-ну-да-най» тоже чьим-то мудрым сочинением окажется! А с самого краю, стопкой — сочинения некоего господина Папюса: "Практическая магия", "Белая магия", "Черная магия", "Теория магии", "Рождение мага", "Становление мага"…
— Опять книжки разглядываешь? — отец Георгий, мягко усмехаясь, поднялся тебе навстречу из-за стола. — Заходи, садись. А чем глазеть всякий раз — взял бы, да полистал, если приглянулось. Грамотный ведь?
Во всем кабинетике и места-то было: стол поставить, полки с книгами по стенам развесить, да хозяину с единственным гостем кое-как преклонить колена. Вот ты и умостился на скрипучем венском стуле — старожилы говорят, из самой Вены еще в австро-прусскую войну вывезли дюжину красавцев, и по квартирам раскидали.
— Здравствуйте, отец Георгий. Сами знаете: грамотный я. Зачем спрашивать?
— Здравствуй, Дуфуня. А спрашиваю, ибо в толк не возьму: отчего ты книжек не читаешь?
Это у вас было нечто вроде ритуала. Почти любой разговор с отцом Георгием в его кабинете начинался с этих фраз.
— Читаю я. Вы мне Библию дали, ее и читаю. По второму разу взялся — с первого-то и не поймешь, кто кого родил!
Врешь ты, бродяга!
По второму он взялся…
— Это верно, — одобрительно кивает батюшка. — Вечная книга. Я уж и не упомню, в который раз перечитываю. Ну, а кроме Библии?
— Да не могу я две книги сразу читать — в голове все путается! Разве что газеты… новости разные…
— Ну, о чем пишут в тех газетах?
Стремление отца Георгия приобщить тебя к образованности сейчас было на руку.
— Да вот, к примеру…
Ты полез за пазуху, зашуршал припрятанным до поры номером "Харьковских губернских ведомостей", купленных утром у мальчишки-разносчика на Горбатом мосту.
— Не читали еще, батюшка?
— Нет, не читал.
— Вот здесь, где "Иностранное обозрение".
— А ну-ка, ну-ка…
Батюшка углубился в чтение. А ты украдкой глядел на него со стороны и думал: как удивительно преображаются некоторые люди, когда увлечены делом. Обычно сутулый, худощавый, какой-то нескладный, неустроенный в этой земной жизни, отец Георгий вдруг стал напоминать иконописный лик: обычно мягкие черты лица его осветились внутренним, одухотворенным светом, одновременно затвердевая; выпрямилась спина, и даже в тонких пальцах, сжимавших газету, чувствовалась теперь некая властная сила.
"Небось, когда я читаю, так полным дураком выгляжу, — подумалось невпопад. — Губами шевелю, лоб морщу, в затылке чешу… Глаза таращу. Вот разве что когда на коня сажусь… Посмотреть бы со стороны! ну хоть разок!"
Однако зловредная память немедленно отравила удовольствие, подсунув картинку:
Вот ты, увлекшись, горячишь коня; вот за тобой скачет, пытаясь не отстать, молодой облав-юнкер — ай, хорошо скачет, морэ, с душой, с сердцем, как настоящий ром! Не зря учил! Раскраснелся парень, разрумянился парень, глаза у парня горят… У "Варвара"?! у облавника?! Горят?! В жизни не видел! В жизни… а Севастополь, "Пятый Вавилон", где плясал упившийся ротмистр — не жизнь?
Не твоя, баро?!
В следующий миг облав-юнкер запрокидывается назад в диком, неистовом, безумном хохоте, жеребец под ним встает на дыбы…
Обошлось.
Облав-юнкер отделался сломанной рукой и "нервной горячкой", как сказал доктор. Однако месяца три проваляться в госпитале парню пришлось. А ты получил жесточайшую выволочку лично от начальника училища, полковника Джандиери. Поначалу князь вообще хотел категорически отменить занятия по джигитовке, которые ты вел с недавних пор. Но тебя сумел отстоять у начальства друг ситный, пожилой вахмистр Федотыч — он в свое время и предложил добавить к выездке джигитовку, когда увидел, как ты играючи уворачивался от трех его лучших учеников. Ясное дело, выездка — это одно, а то, что бывалый ром с конем творить умеет — совсем другое. "Две большие разницы", как говорят в мажьем городе Одессе. Федотыч — он-таки умница, даром что вахмистр из облавных. Сразу смекнул, каким краем твою науку облав-юнкерам на пользу приспособить. Да и ты не возражал. Обидно было бы все, что нажить успел, за собой на тот свет унести.
Пусть хоть ребята попользуются.
Вот один и попользовался — едва заворот мозгов не схватил! С тех пор, как джигитовка — Федотыч всегда, рупь-за-два, при тебе. Чтоб не зарывался кучерявый ром, значит. Чтоб не срывал крыши у господ облав-юнкеров. Только и слышишь от него: "Не заводись! Спокойно, говорю!" Одно странно: впервые ты узнал, что люди от скачки с ума сойти могут! И Княгиня, едва услыхала, пристала с ножом к горлу: что да как, да с подробностями!
Спрашивал: "Зачем тебе?" — не говорит. Улыбается загадочно.