Маг в законе. Том 2
Шрифт:
Приходилось желать, так сказать, страстно, но вполголоса, ежесекундно оттаскивая самого себя за узду от опасной черты.
Вот она, черта, барьер дуэли с самим собой: Рашель начинает дышать хрипло, сбивчиво, бледнеет лицом, вот-вот раскашляется, вот-вот, вот… ф-фух, отпустило!.. назад, еще чуть-чуть назад, еще шажок…
Учись, парень, учись, маг в Законе, куй стальные обручи для сердца… научишься?
Вряд ли.
– Федор! Будьте любезны подняться ко мне!
Это Джандиери. Кричит – какое там кричит! просто слегка повысил голос, а от нервов кажется, будто труба иерихонская стены рушить принялась! – из окна кабинета. Вон,
Спасибо, князь.
Спасибо за возможность вскочить, наискосок пересечь газон, взбежать по ступенькам, прыгая через одну… Федор, ты же хотел делать хоть что-нибудь? ну, делай!
Делаю.
Джандиери сидел за столом, спиной к двери, подперев кулаком щеку.
В позе князя было столько пронзительно-детской беззащитности, что Федор задохнулся на пороге – не от бега. Остолбенел; не от усталости. И пришел в себя лишь после тихого, равнодушно-обреченного вопроса, где клокочущий акцент пробивался больше обычного:
– Федор Федорович? Не сочтите за труд… У меня к вам просьба. Сугубо личная; между нами.
Само обращение – едва ли не заслуживающее театральных подмостков – говорило о многом.
– Я… да, конечно…
Любые слова на миг показались жалкими огрызками всех яблок Грехопадения, какие только произрастали на этом беспощадном свете. Рот свело оскоминой, и Федька мог лишь молчать, глядя, как князь наклоняется и открывает дверцы бювара, где у него хранились бумага, перья и чернила.
– В случае, если со мной что-то случится…
Завещание он там хранит, что ли? Да нет, достал просто тетрадь: смешную, толстую, растрепанную, будто сельская девка после валяния с миляшом на соломе.
Раскрыл, наскоро перелистал.
Из-за княжеского плеча Федор прекрасно видел: тетрадь в основном чиста и девственна. Значит, предыдущее сравнение – мимо. Едва ли четверть была исписана убористым, твердым почерком со старомодными завитушками. Или это просто кровь сказывается: грузинская вязь дает о себе знать?
На внутренней стороне обложки была, собственно, и вязь: родная, грузинская. Четырехстишие. Чуть ниже: перевод. Впрочем, Федору достаточно было увидеть мельком лишь начало первой строки, чтобы в памяти всплыло болезненно и остро: "Вепхвисткаосани" [30] великого Шоты из Рустави, в несправедливо оболганном критиками переводе К. Бальмонта.
30
"Витязь в тигровой шкуре" (груз.).
Двенадцатая строфа:
– Только в том любовь достойна, кто, любя тревожно, знойно,Пряча боль, проходит стройно, уходя в безлюдье, в сон,Лишь с собой забыться смеет, бьется, плачет, пламенеет,И царей он не робеет, но любви – робеет он.Тетрадь захлопнулась.
– Если со мной что-то случится, вы, Федор Федорович, передайте это…
Снова замолчал.
Думает.
Далеко он сейчас, Шалва Теймуразович, Циклоп-людоед; так далеко, что не разглядеть – где.
Так близко, что рукой потянись – достанешь.
Имена перебирает, в горсти, будто ребенок – горсть наивных, но столь дорогих для детского сердца бусин. Слышит Федор, как хрустят, потрескивают безделушки; слышит, как князь разглядывает их блеск – настоящий? ложный?! – не может, не должен слышать, а слышит. Или это не бусины-побрякушки, а драгоценности? подлинные?! каждой, если верить отцу Георгию, на добрый финт хватит?!
"Передайте это… Эльзе?" Нет. Эльза – имя для посторонних, купленное в государственной лавке, имя-нужда, имя-обязанность, имя-обруч… нет.
"Передайте это… Раисе Сергеевне?" Тоже нет. Никакая она не Раиса и тем более не Сергеевна – даже если это имя куда привычнее, обустроенней, обросло тьмой ассоциаций и воспоминаний, добрых, злых, страшных… Только – нет. Не получится.
"Передайте это… Рашели Файвушевне?" Это имя самое настоящее. Родом из детства. Да вот беда: и чужое-то оно – самое. Для всех, и для самой хозяйки тоже. Значит, не надо.
"Передайте это… вашей крестной?" В общем, все правильно. Только нет в этом имени-определении места для князя Джандиери, ловца, поймавшего вожделенную дичь и с тех пор стоящего над трупом мечты. Для Федьки место есть, для остальных – хоть краешек, да сыщется; а для него, для князя – нет.
"Передайте это… Княгине?"
– Передайте это моей жене. Пусть прочитает. Если захочет…
Молчание.
Двое мужчин слушают тишину: не сфальшивили? взяли верный тон?!
– Если захочет, пусть прочитает это вслух, при всех. При всех вас. Я очень прошу, Федор Федорович: позаботьтесь.
– Я… да, конечно…
– Ну вот и славно. А теперь…
Вся задумчивость слетела с князя, будто паутина, сорванная порывом ветра. Джандиери резко встал, прошелся по кабинету.
– А теперь, голубчик, будьте любезны передать остальным: пускай подымутся в дом. Например, в столовую, на втором этаже. Там места много; и ворота из окон хорошо видны. Мало ли… Кстати, ворота-то заперты? если нет, я прошу вас – лично. Хорошо? Ах да, не забудьте велеть челяди запереться во флигеле и без приказа носа не высовывать! Кучера моего тоже с ними… или ладно, он пускай, если что, выглядывает. Семен – из ваших, человек в прошлом тертый…
Джандиери покусал губу, наморщил лоб.
Было видно: он изо всех сил старается не думать о чем-то постороннем, мешающем князю сосредоточиться.
– И вот еще: возьмите.
Сняв со стены охотничью двустволку – на ложе серебряная табличка, гравировка "Полуполковнику Джандиери – полковник Куравлев" – князь через весь кабинет кинул оружие Федору.
– Там, в верхнем ящике тумбочки – патроны. Штук семь, может, восемь. Уж не взыщите, голубчик! – дробь. Утиная. Завалялись… я ведь практически не охочусь в последнее время…
В устах полковника Джандиери это утверждение звучало донельзя символически.
Уже в коридоре Федора догнало, толкнуло ладонью в спину:
– Меня не ждите… сами… договорились? Я ведь понимаю…
И, сбегая вниз по лестнице, Федор продолжал недоумевать: что имели в виду господин полковник?
В кармане мерзко брякали патроны.
Загнав слуг в дальний флигель и наскоро переговорив с Сенькой Крестом – молчун-Сенька хмуро кивал и хмыкал в усы, отворачивая рябое лицо – Федор поднялся в столовую.