Магазин работает до наступления тьмы 2
Шрифт:
— Я так не могу. У меня даже телефона нет…
— И ты из-за этого так ревешь? Возьми мой. — Матильда кивнула куда-то вниз. — Правый карман. Там игра… предметы в ряд. — Она прикрыла глаза и сглотнула. — Только отстань. Кадавр должен восстановиться.
— К-кто?
— Нужно время. Три дня… четыре… — Голос Матильды садился, она выговаривала каждое слово очень старательно и делала большие паузы. — Я вернусь. Раньше не буди. Положи кад… меня на место. — Она помедлила, собираясь с силами, и сказала уже громче: — Разбудишь — глаза выдавлю.
— А ты точно вернешься?
Матильда молчала. Славик уложил ее обратно на пол, пошарил по карманам черного бесформенного одеяния и действительно нашел телефон. Включил, вздохнул — могла бы заодно рассказать, как снять блокировку, — потом соединил точки в букву «м» и порадовался собственной
Телефон почему-то не подключался к мобильной сети, сколько Славик ни копался в настройках. Приложений на нем оказалось мало, и никаких соцсетей, зато обнаружились обещанная игрушка «три в ряд», переводчик с иврита, руническая клавиатура и подробнейшая офлайн-карта городских рек, в том числе убранных в коллекторы. Их названия казались странными, будто для смеха придуманными: Коровий Враг, Жабенка, Сушка, Черторый…
Славик хихикнул над рекой Воблей, перевел взгляд с экрана на лежащую у его ног Матильду, и ему вдруг стало неловко. Он накрыл ее своей курткой, ноги завернул в притащенные из соседнего закутка полосы полиэтиленовой пленки, для себя тоже соорудил подстилку из куска картона — и только тогда, уже с чистой совестью, снова уткнулся в телефон.
***
Славик сумел разблокировать на Матильдином телефоне потайной рабочий стол, и там наконец нашлось множество приложений, а еще онлайн-кинотеатр — прямо со зрительным залом и экраном, настоящими, только миниатюрными. Славик уселся в зале и стал смотреть фильм про маленьких брата и сестру, которые гуляли в лесу у речки Синички. По тревожным теням, предгрозовому небу и тому, как хищно камера выслеживала детей, прячась в высокой траве, было понятно: вот-вот случится что-то плохое. Славик одновременно и сидел в зале, и был младшим братиком, уставшим, закусанным комарами. Он чувствовал его смутный сковывающий страх, от которого солнце казалось слепяще-ярким, а безмятежное чириканье птиц — издевательским. А потом сестра вскрикнула, потянула его куда-то, и он, обернувшись, увидел, чего она так испугалась: в лесу пошли грибы. То есть грибы действительно шли за ними, переваливаясь на тонких и длинных, как у косиножек, лапках. Они нас съедят, понял Славик-братик, съедят, как мы их ели. Сестра запуталась ногами в зарослях мышиного горошка, упала и завизжала — к ее щиколотке моментально прирос шарообразный гриб-дождевик и стал разбухать, на глазах меняя цвет с желтовато-серого на алый.
Славика, сидящего в зале, тронули за плечо, и он с облегчением отделился от того, что происходило на экране. Пахло попкорном, под левым локтем ворсинки бархатной обивки слиплись от жевательной резинки, и Славик даже знал, что жвачка была клубничная. Его тронули снова, а потом довольно чувствительно стукнули. Возмущенный Славик обернулся и увидел Матильду, а позади нее сияло что-то жемчужно-белое, округлое, напоминающее формой и исходящей от него угрозой плотоядный гриб-дождевик…
Хрустальная ясность снизошла на Славика, он вспомнил и дыры в ткани реальности, и заброшенный особняк, и неведомый вирус, и Гречневый рынок, будь он неладен, и все предшествующие события. Глянцевая лужа расплылась в памяти, и Славика замутило. Но теперь он все помнил и осознавал, что спит. Стихли нервные скрипки и покашливание зрителей, нелепый кинозал исчез, осталась только Матильда и огромное, светящееся изнутри яйцо, которое покоилось на золотистой длинноногой подставке, то ли изваянное Фаберже, то ли приготовленное для трапезы Гаргантюа. Что-то колотилось внутри яйца, оно вибрировало, подпрыгивало, и подставка еле слышно дребезжала. Славик чувствовал: то, что под скорлупой, ни в коем случае не должно прорваться наружу. Мысль сопротивлялась: не наружу, а вообще сюда, оттуда — сюда.
— Что это? — спросил он.
— Наглядная демонстрация, — ответила Матильда. — Для непонятливых. Ты же непонятливый?
Славик кивнул, ведь он действительно ничего не понимал.
— Что вообще происходит? Почему сеть не ловит? Где мы вооб… — Губы Славика неожиданно и намертво склеились, он протестующе замычал.
— Помолчи и послушай, крум. Давай заключим новую сделку. Как в прошлый раз: ты поможешь мне, я помогу тебе.
— М-м…
— Я объясню тебе, что происходит. Расскажу, что знаю об этом, — Матильда кивнула на яйцо, — всём. Но сначала ты кое-что для меня поищешь.
— М-м?
— Странности.
— М-м?!
— Что ты опять не понял? Свечение в небе. Звуки непонятно откуда, тени, которые нечему отбрасывать. Когда в шуме поезда ясно слышится музыка. Или путь, который раньше занимал десять минут, вдруг занимает двадцать, хотя ты вышел вовремя и никуда не заходил. Или когда по улице едут только красные машины. Странности, крум. Любые странности.
— М-м!
— Нет, это были не странности, а различия… А впрочем, ищи всё. Катайся по городу, высматривай все, что покажется тебе странным. Обо всем будешь рассказывать мне. Здесь. Только запоминай места со странностями точно. Улица, дом, какие-нибудь приметы. У кадавра на поясе сумка, там есть немного денег. Возьми на еду и билеты. Трать с умом, больше нет. Теперь понял?
Славик закивал изо всех сил.
— Странности, крум. Запомнил? Повтори, — Матильда нацелила на него указательный палец, — что надо искать?
— Странности! — выпалил Славик, радуясь, что наконец-то снова смог открыть рот, и проснулся от собственного возгласа.
***
Так и началась их странная бесприютная жизнь. Длилась она где-то с неделю, хотя Славику показалось, что целую вечность. Грязный, небритый, в пропахшей нечищеными зубами маске, он мотался по городу, стараясь держаться поближе к знакомым районам. Питался хлебом и консервами, нашел несколько бесплатных общественных уборных и очень радовался, что больше не приходится забегать в туалет в кафешки — оттуда иногда выгоняли. Купил шнур и заряжал Матильдин мобильник в метро, там по кольцу ходили новые поезда с разъемами прямо в сиденьях. И, конечно, жадно смотрел по сторонам, выискивая странности, которых вокруг было хоть отбавляй.
Но все эти странности не устраивали Матильду. Ее не интересовали ни эпидемия искусственно созданной болезни, от которой все то ли умирали, то ли, наоборот, здоровели, а может, ее вовсе не было, ни пропажа домов и целых улиц, ни новые станции метро, о которых Славик прежде никогда не слышал, ни Гречневый рынок, обнаружившийся на Садовом кольце и представлявший собой огромное здание, похожее на павильоны ВДНХ. Всё в мраморе и полустертой позолоте, оно было построено в форме гречишного зерна — так написано на информационном стенде, твердил Матильде потрясенный Славик, это и в самом деле гигантская гречка, это памятник гречке! — и украшено фигурами могучих колхозников, которые прохожие норовили потереть «на счастье». Матильду не впечатлило ни это, ни озеро на месте площади четырех вокзалов, ни даже то, что над Кремлем теперь висел дирижабль с портретом какого-то неизвестного Славику мужика. Мужик смотрел с небес значительно и по-отечески, а под портретом, кажется, был номер телефона.
— Это различия, — качала головой Матильда, а за спиной у нее все нетерпеливей подпрыгивало на подставке светящееся яйцо, под скорлупой которого что-то ворочалось. — Это не то.
Немного оживилась она лишь однажды — когда Славик рассказал про нищенку, которую видел у метро. Обычно она просила милостыню у стеклянных дверей в окружении мешков, набитых тряпками, у нее было глянцевое, сизое от пьянства лицо и покрасневшие глаза. Но иногда среди мешков восседал голубь, тоже сизый и красноглазый, перед ним стояла жестяная кружка, а нищенки нигде не было видно. Это показалось Славику забавным, и он поделился с Матильдой, решив, что ей, наверное, тоже отчаянно хочется отвлечься и посмеяться. Она действительно обрадовалась, заставила точно назвать станцию метро и выход и даже не вышвырнула его из сна, как обычно, а щедро даровала еще целый час забытья безо всяких видений.
Когда Славик просыпался, он видел неподвижное тело Матильды, укрытое тряпками, и думал, что на самом деле она, возможно, при смерти или уже умерла, а его сны, в которых она разговаривает и ругается с ним как ни в чем не бывало, — это лишь бред, защитная реакция психики или симптом начинающейся болезни. Вполне вероятно, той самой, от которой все тут то ли мрут, то ли мутируют и начинают напрямую подключаться к вайфаю. Потом он убеждался, что Матильда редко и прерывисто, но все-таки дышит, а кожа у нее теплая, — и снова уходил на поиски странностей. Возвращался он под вечер и по-прежнему иногда путался, по пути к заброшенному дому сворачивая раньше времени и оказываясь во дворах за почтовым отделением, где все так же методично качался на качелях одинокий ребенок.