Магазин воспоминаний о море
Шрифт:
— Тюрьма, — сказал Евгений и застенчиво улыбнулся.
Несколько лет назад, когда русские в Паттае еще не были привычной частью пейзажа, а на родине поездка в Таиланд еще считалась чем-то экзотическим, Арсений попросту летал по этому городу, ему казалось, что здесь он может все. Это было ошибкой. Тайские власти действительно терпят если не все, то многое — кроме двух вещей. Они плохо относятся к педофилам и еще к тем, кто торгует наркотиками в особо крупных размерах.
Арсений к педофилам никакого отношения не имел, но что касается второй проблемы, то опытные люди давали ему года
Начиналось у Арсения все с любимой местной забавы по имени «я ба». Или, в русском варианте, «баба-яга». Метамфетамин, дающий человеку на несколько часов лошадиную силу и выносливость, позволяющий без сна веселиться до утра в маленьком ревущем красном аду, который, как считают новоприбывшие, и есть Паттая.
Город хорош тихими окраинами, где живет множество приличных людей, но туда приезжие забредают редко. По большей части туристы идут вдоль набережной, у багрового ряда одинаковых бамбуковых баров, где дикий рев музыки — в каждом баре своя, они смешиваются, эти звуки, пытаясь уничтожить друг друга, — дробит, наверное, лед в стаканах с разбавленным (к счастью) отвратительным виски «Меконг». Курносые девочки в купальниках, ждущие в барах клиентов, вряд ли дотягивали бы в этом реве до утра, если бы не «баба-яга».
Туристы развлекаются таким образом неделю, ну дней десять, а Арсений подстегивал себя в пикирующем полете — он думал, что создает в Таиланде бизнес — год-полтора, потом пришло время других наркотиков, посерьезнее.
Что произошло дальше, вопрос сложный. По одной версии, он сам, намеренно, сдал себя таможенникам в Домодедово, когда ехал домой и вез друзьям небольшую порцию героина особо высокого качества, — в те дни здешний «Золотой треугольник» еще был мировым лидером по этой части, а про афганцев никто всерьез и не слышал. И это было правильным шагом, потому что в России за такие пустяки еще давали года три, не больше, а других шансов выжить у него уже не оставалось. Были и другие версии, менее приятные, типа той, что у русского человека всегда найдется тайный доброжелатель… но и третьи версии существовали, потому что Гузель к тому времени уже была, и у них родился первый ребенок, а еще у Гузели был отец, тоже таиландский житель, владелец «Капитана Флинта» Рувим, который отлично видел, что происходит.
Но Арсений, судя по всему, был благодарен доносчику, кто бы он ни был, потому что на суде он не защищался, буквально упрашивал себя посадить и из тюрьмы вышел чистый как стеклышко. Правда, оставался сущий пустяк — он мог бы не пережить там первые пару месяцев. Но когда его в камере скручивало и трясло, рядом оказывался некто Василий, в крайнем случае он вызывал тюремного врача, который вкалывал Арсению что было — да хоть димедрол с анальгином, а потом пользовал его физиологическим раствором через капельницу. Поскольку надо же было что-то делать.
Арсений выжил (оставшись чудовищно худым на всю жизнь). И когда сроки почти одновременно закончились у него самого и у его друга, он вытащил друга в Таиланд. Так на свет появился Вася Странник.
— Так, ну а Василий что там делал, в этой тюрьме, — убийство с отягчающими обстоятельствами? — спросил я Евгения, косясь на дальний угол стола, где Странник сидел совершенно один, глядя в пространство.
— Нет, нет, нет. Зачем уж сразу так — убийство, — покачал головой Евгений. — Василий был таможенником.
Вечер в этих краях — штука почти несуществующая, и я хорошо знал, что будет как всегда: заговоришься, зазеваешься, и вот уже кругом горят огни, на черном фоне возникают между манговых деревьев багровые зигзагообразные траектории полета летучих мышей… Я покосился влево — Странник так и оставался, как одинокая статуя Будды, метрах в двадцати от нас, мыши беззвучно расчерчивали темноту над его головой.
— Таможенник — а что, за это уже… в общем, это такая строка в обвинительном заключении? — поинтересовался я. — Знаешь, в моей сложной биографии был такой эпизод, я торговал бельем. Импорт средней тяжести. И, кажется, после общения с таможней я многое понимаю…
— А раз понимаешь, то что уж там говорить. У всех нас есть эпизоды в биографии. Кто-то же должен был быть таможенником. И, в космическом смысле, может быть — смысл жизни некоторых людей, а то и всех, в том, чтобы убить в себе таможенника. По капле выдавить, но лучше сразу.
Уход солнца резко сменил обстановку в «Капитане Флинте». Все задвигались, начали говорить друг с другом, Рувим снова пошел вдоль столов — чокаться, целоваться, хлопать по плечам, на эстраде загорелись огни, зазвучал ударник, давая летаргический ритм для Бруно, — а тот разминался, тянул задумчивую ноту на теноровом саксофоне. «Так, разговоры заканчиваются, — сообщил Евгений, удаляясь, как и Рувим, на обход всех знакомых. — Тут скоро будет очень шумно».
Гипсовый капитан Флинт, как положено — с синим от рома лицом, саркастически смотрел на собравшихся из-за своего гипсового штурвала, настоящая матерчатая треуголка с серебряным галуном у него съехала набок.
Рувим — человек со своей историей: был джаз-оркестр Казани, который в самом начале девяностых выехал в полном составе в Таиланд, и оказалось, что здешним джазменам до казанцев на удивление далеко. А тут с родины им вслед сообщили, что филармонию (или что там у них было) закрыли за ненадобностью.
Что ж, закрыли — значит, закрыли. Вернулись немногие. Оркестр разбрелся по всей стране — парами и тройками, в зависимости от контрактов, и в таком вот распавшемся составе положил начало настоящему таиландскому джазу. Рувим, первый из лучших, получил контракт в «Бамбуковом баре» старого «Ориентла» на берегу Чао Прайи в Бангкоке. Это было все равно что стать королем, потому что отель-легенда, где останавливался еще Сомерсет Моэм, делает репутации раз и навсегда.
Когда-то — в те времена, когда вконец озверевшие американцы еще не вынудили владельцев «Бамбукового бара» запретить там курить, когда влюбленные в музыку не начали по такому случаю пересаживаться на каменную дорожку и газон у окон бара (потому что какой джаз без сигары?), мы с Евгением вошли в этот бар и были вежливо-вежливо передвинуты со столика в приделе на лучшие — вследствие беспокойства — места у самого фортепьяно (потому что придельчик с его тремя столиками был полностью заказан Хассаналом Болкиахом и его друзьями — это султан Брунея, если кто-то не знает); и тут за клавишами в «Бамбуковом баре» возник Рувим и прикоснулся к ним.