Маги нашего города
Шрифт:
Внезапно, в момент, он понял, что Любка никогда этому не научится. Ни в жизнь! То есть она может заучить слова, которыми будет производить впечатление на людей, станет еще внушительнее делать пассы над своим стеклянным шариком, овладеет искусством говорить замогильным голосом и производить несложные фокусы, но это все, предел того, на что она способна. Ему вдруг стало ее жаль. И он одним махом, не делая внешне ничего, создал шатер. Над ней и над собой. Конечно, увидеть его она тоже не сможет. Но...
– Вот! – торжественно проговорил он. – Держи так. Держи! Ты
– Да... – выдохнула она.
– Держи еще.
Кто знает? Не исключено, что она действительно сумела почувствовать некую отгороженность от мира. Не исключено. Но он был склонен считать, что она всего лишь действует как прилежная ученица, не желающая да и не умеющая перечить своему великому учителю. У тебя получится. – Да. – Ты сумеешь. – Да. – Сначала попробуем вместе. – Да. – Вот, уже получается. – Да, я это чувствую. Спасибо... Что ж, это не самый худший способ придать человеку немного уверенности. А там – кто знает. Путь в тысячу ли начинается с первого шага.
Он поднял взгляд. У него получился классный конус. Переливающийся, заходящийся разноцветными спиралями, толстостенный, мощный. Он едва не доставал до потолка. Он был как... Крепость? Нет, не так. Как монумент. Как выставочный экземпляр.
И вдруг... Павел подумал, что он просто сморгнул, и оттого изображение дернулось, как это бывает с картинкой в телевизоре при незначительных скачках напряжения. Присмотрелся – конус, его совершенный защитный конус прогнулся, словно кто-то давил на него извне. Павел даже оглянулся. Чисто интуитивно, но никого рядом не было. Случайность? Брак? Или... Неужели действительно нападение? А что еще?!
Дальше он действовал как автомат, без рассуждений и колебаний.
– Не шевелись, – напряженно прошептал он.
– Не шевелюсь, – ответила Любка. От нее исходил жар. И вдруг очень сильно запахли ее тяжелые, «магические» духи. – А что...
– Молчи!
Теперь серебристые, окрашенные в фиолет и розовый спирали с разной скоростью пошли навстречу друг другу, переплетаясь и перекрывая друг друга, утолщая стенки и не давая возможности отследить ни одну из них. Мгновением позже желтые лучи протянулись от вершины к основанию, каждый из которых постоянно менял интенсивность окраски. Напряжение на поверхности вроде бы уменьшилось, но на самом деле это было не так.
За считаные мгновения он втрое-вчетверо увеличил прочность и неуязвимость своей конструкции, если угодно, ее невидимость и неуловимость, но прогиб, точнее, несколько прогибов, похожие на вмятины на жести, получаемые от заряда дроби, только, в отличие от них, шевелящиеся, находящиеся где-то в полуметре над головой Павла, уменьшились разве что вполовину. То есть оттуда тоже наращивали давление. И очень стремительно, качественно наращивали. Умело.
И давление продолжает нарастать. А он почти на пределе.
Надо уходить.
Он притянул к себе Любку. Рывком. Грубо.
– Ох!
– Молчи!
Павел быстро сплел кокон. Черный, в отличие от искристо-праздничного конуса. И, в отличие же, он не имел завершенной классической формы геометрической фигуры. Это было нечто бесформенное, почти безобразное. Вроде амебы. С недоразвитыми ручками-ножками, похожими на слабо шевелящиеся наросты, с неопределенной формой. И цвет был омерзительный, с красными и фиолетовыми зигзагами на матовой поверхности.
На секунду или чуть меньше спирали справа от Павла раздвинулись, и кокон, в котором находились двое людей, рывком покинул убежише.
– Ты чего?! – возмутилась Любка, и в голосе ее послышались капризные нотки. Только Павлу было сейчас не до нюансов.
Он тряхнул ее за плечи.
– Я сейчас уйду!
– Куда?
Она ничего не понимала. И к счастью. Не нужно будет ничего объяснять. Да и ей врать не придется.
Павел посмотрел на конус. Тот все еще работал. С его уходом он быстро стает. Ладно. Ничего. Нужно уходить.
– Срочное дело. Я позвоню. Ты пока сядь туда, – он показал на ее рабочее кресло.
– Паша...
– Все!
Он легонько толкнул ее, высвобождая из кокона, и вышел в приемную.
– Еще две минуты, – сказал он секретарше. Та заученно кивнула.
На посетителей он даже не посмотрел. Не до них.
Через те самые две минуты он сидел в своей машине и прогревал двигатель, до предела выдвинув рукоятку подсоса топлива.
Кто же это его так шарашил? Хорошо так, адресно. И ведь, если бы не «плащ», уконтропупил бы к чертовой матери! Нет, не насмерть, скорее всего, но мало бы тоже не показалось. Кто? Петрович? Зачем это ему?
Павел приспустил боковое стекло, врубил вентиляцию, чтобы не запотевали стекла, и закурил.
Так зачем это ему? Обиделся? Так он вроде не мстительный. Да и что, в конце концов, произошло? Ну, повздорили. Ну, ушел сотрудник. Обидно, неприятно, но это совсем не повод так жать. Да и не практикует он в этом. Тогда... А Мих Мих? Его попроси – он Петровичу не откажет. Но не до убийства же! И даже не до травм. Михалыч человек тихий, смирный и не кровожадный. Эх, надо было следок пощупать! Нюхнуть его. Хоть одной, так сказать, ноздрей. Но на Петровича это все равно не похоже, не его это стиль. Он предпочитает дать утихнуть страстям и мирно договориться. Если только не произошло что-то из ряда вон.
Датчик температуры показал, что двигатель несколько прогрелся. Павел вдавил окурок в пепельницу и потихоньку выехал на дорогу, посматривая по сторонам. Он вдруг отметил чувство, испытываемое им в этот момент. Забытое чувство опасности и настороженности, при котором голова как бы сама собой начинает вращаться на триста шестьдесят градусов, выискивая угрозу, а мозг ищет решение. Был у него период в биографии, когда такое чувство чуть ли не стало стилем жизни.
А ведь сейчас и впрямь ситуация из ряда вон. Петрович почему-то уверен, что с теми тиграми напортачил именно он. И с деньгами соответственно. А это уже не шутки. Не исключено, что его сейчас из-за тех «бабок» как раз прессуют. Конечно, маг-директор не девочка и из-под пресса выскочит, а то и просто его отожмет, да так, что мало не покажется. Но это тоже, смотря как прессовать. И кто. Существуют варианты.