Магические числа
Шрифт:
Он медленно облачился в шаманское одеяние, натягивая на себя все амулеты и знаки могущества, оставшиеся от Амоса. Маленькие фигурки неведомых зверюшек, птичек из незнакомого темного дерева холодно липли к телу, вызывая озноб. Кагот взял большой бубен, обрамленный бахромой из сушеных волчьих лап, сухо гремевших от движения, и дунул на огонь. Пламя отпрыгнуло от жирника и исчезло. «Так — гаснет и исчезает неведомо куда человеческая жизнь», — подумал Кагот и поднял голову ввысь, к низкому потолку из оленьих шкур.
Сначала он ждал. Ждал, когда найдет на него, как волна, как отголосок далекой бури, охватывающая все существо дрожь возбуждения, огонь, вспыхивающий в каждой частичке тела. Но
Кагот прислушался к дыханию жены. Оно было прерывистым и жарким.
— Вааль, — тихо позвал он.
— Я слушаю тебя, Кагот…
Кагот в испуге встрепенулся, голое исходило не от лежащего тела, а из верхнего угла полога, из самой темной его части, где даже при свете яркого жирника всегда оставалась тьма, словно затаившаяся там, в укромном углу.
— Почему ты говоришь оттуда?
— Потому что я здесь, Кагот…
— Но ведь ты лежишь внизу… я вижу твое тело.
— Я тоже вижу свое тело, Кагот, и оно уже не мое…
— Нет! Нет! Нет! — страшным, неожиданным даже для себя голосом вскричал Кагот и ринулся к лежащей у стены Вааль. Отбросив бубен, он обеими руками обхватил ее пылающее тело и взмолился: — Ну потерпи немного!… Подожди, Вааль!
Ощупью найдя бубен, он ударил в него изо всех сил, исторгнув из упругой, туго натянутой кожи звук небывалой силы. Он прокатился над головой, ударился в стенки мехового полога и, пройдя сквозь оленью шкуру, продырявив ее, устремился ввысь, в пространство.
Звуки сами собой исторгались из горла Кагота, и он только боялся, как бы они не разорвали его своим мощным напором. Рука колотила бубен, и рокотание его, сильное и звонкое, следом за песнопением вырвалось из яранги, взлохмачивая края дыры, образовавшейся в меховом пологе. Он не мог сказать, какие слова, какие звуки вылетали из его сведенного судорогой рта, это было вне его сознания, вне его понимания. Только одна мысль была ясной и отчетливой: спасти, вытащить из когтистых лап болезни жену. Взгляд его не отрывался от распростертого у меховой стенки полога обнаженного тела, а сквозь слезы и пот он видел, как Вааль то поднималась, паря над полом, выстеленным моржовой кожей, то снова опускалась, мягко касаясь оленьей шкуры.
Сколько времени длилось камлание, он не знал, не знал, как долго лежал в забытьи у потухшего жирника. Сознание медленно возвращалось к нему, холод коснулся его обнаженной груди, поднялся к лицу, к закрытым глазам. Сначала была мысль: то был долгий и мучительный сон. Все это приснилось: и болезни, и невидимые рэккэны, везущие на маленьких нарточках, запряженных крохотными собачками, беду, и охваченная огненным недугом Вааль. Сейчас он откроет глаза и окажется в привычном остывшем пологе — потух жирник и студеный воздух помаленьку просочился внутрь. Так всегда бывает на рассвете, когда снятся сны. Вот сейчас он протянет руку и дотронется до теплого плеча жены. Она вздрогнет, давая знак, что проснулась, и придвинется ближе. Но что это? Рука наткнулась на ледяное, остывшее тело. Он отдернул ее, боясь открыть глаза. Нет, это не сон! Как же так? Он вложил в камлание всю свою мощь, всю силу любви, всю силу веры в могущество и справедливость Внешних сил. И они не вняли его мольбам…
Этого не может быть!
Как мучительно возвращаться в печальную действительность. Да, это не сон, а явь, и ничего уже не исправить, не переделать. Какая жестокость! Какая несправедливость! Почему так случилось? Кому могло помешать их тихое, никому не вредящее счастье? Где же вы, великие Внешние силы?
Тело твое остается лежать на земле, А то, что было тобой, воспарило, исчезло навек. Никто ве вернет ни улыбку твою, ни взгляд. Ни голос живой, ни дыхание, ни кожи тепло. Солнце великое уже не согреет меня. Холодом веет от его блестящих лучей. Лучше бы мне уйти к высокой звезде, Лишь бы весна снова пришла в тебе…Сердце окаменело. Он только знал, что неумолимая болезнь может настигнуть и Айнану, вырвать и ее из жизни. Поэтому он торопился похоронить Вааль. Он снес ее на собственных руках, не доверив тело погребальной нарте, на холм Успокоения.
Весна сияла с неба, безучастная к горю, равнодушная к печали. Она сияла Каготу, когда он запрягал собак и отъезжал в тишине светлой ночи от Инакуля, чтобы убежать от рэккэнов, от горя, от своего бессилия… Он ждал погони, но ее не было. Быть может, там, в Инакуле, поначалу надеялись на его возвращение? Но сейчас для них уже должно быть ясно, что он ушел навсегда.
Амтын еще раз посмотрел на Кагота и решительно сказал:
— Завтра идем торговать на корабль. Пусть Каляна соберет все, что у нее есть. Надо спешить. Как только в окрестных селениях узнают про корабль, тут же заявятся, и нам ничего не достанется. А у вас нет ни чая, ни табака, ни запаса патронов к винчестерам. Мы будем последними глупцами, если не воспользуемся пребыванием корабля у наших берегов… Подозреваю, Что у них есть большой запас огненной веселящей воды!
Предвкушая будущее удовольствие, Амтын даже сглотнул слюну.
3
Главным предметом разговоров в кают-компании «Мод» были предстоящая зимовка и местные жители. Беседовали обычно за очередной трапезой. Пищу для членов экспедиции готовил сам начальник. Вот и сейчас за послеобеденным кофе Амундсен объявил своим спутникам примерный план действий:
— После того как мы подготовим корабль к зимовке, попытаемся достичь ближайшей радиотелеграфной станции. Насколько я понял из разговоров с местными жителями, она находится в Нижна-Колымске.
— А не путают ли они ее с церковью? — высказал сомнение рассудительный механик Сундбек.
— Не думаю, — ответил Амундсен. — По-моему, Кагот прекрасно понял, о чем идет речь. — Если радио в Нижне-Колымске по каким-либо причинам не работает, то придется держать путь в Ново-Мариинск. Я знаю, что Свердруп горит желанием немедленно отправиться в кочевые туземные стойбища, чтобы заняться этнографическими исследованиями. Но придется потерпеть… Что касается самого места зимовки, то нам грех жаловаться: на всем протяжении от Чаунской губы до мыса Восточного [10] более удобного места не найти. Сегодня утром я размышлял вот о чем: нам повезло и в том отношении, что на многие мили вокруг нет сколько-нибудь большого скопления людей. Это нам позволит спокойно отдаться научной работе и не тратить времени на прием гостей. Но и оставаться совсем одинокими мы не можем. Вчерашний визит в туземное селение произвел на меня хорошее впечатление. Судя по всему, здешние люди достаточно развиты, не назойливы…
10
Мыс Дежнева.