Магический круг

Нэвилл Кэтрин

— Только не в то время, — спокойно сказала мать Нерона. Потягивая вино, она глядела вниз, на раскинувшийся на семи холмах город, который сверкал в темноте многочисленными огненными сполохами, постепенно становившимися все ярче и ненасытнее.

— Но в общем-то, — добавила она, — я слышала кое-что от мужа Друзиллы, Луция, когда вернулась в Рим на похороны брата. Родной брат Луция, Гай, больше двадцати лет назад служил центурионом в Римской Иудее во время правления Тиберия, и он руководил казнью одного из тех надоедливых иудейских фанатиков, которых ты недавно бросил на растерзание львам. По-моему, все уже даже забыли, что они смущали народ, а их главный зачинщик был распят тем самым парнем, Гаем. Но интересно то, что он, видимо, не умер на кресте, а умер от удара копья этого Гая, которое потом таинственным образом исчезло. Очевидно, иудеи верили, что такое копье обладает некой таинственной силой божественной природы. Я толком не поняла, что там произошло, и поэтому, боюсь, мне больше нечего сказать.

Отставив бокал и отойдя от окна, Агриппина присела к Нерону на колени, как обычно делала с Клавдием, желая очаровать его и выпытать нечто важное. Нерон мгновенно насторожился. Пока мать массировала его интимные места и ласкала губами шею, он чувствовал, как в нем нарастает раздражение.

Проклятие: сейчас ему хотелось сосредоточиться на чудесном зрелище, устроенном им в городе, и, главное, на теме разговора, так зачем же она столь бесцеремонно пытается свести все к сексуальным играм? Но Агриппина опустила верх своей мантии, вновь открыв ему свои дразнящие и соблазнительные золотые яблоки. Они маячили прямо перед его носом. Он глубоко вдохнул, заглотнул воздух и встал с кресла, отбросив чаровницу на пол в груду ее шелковых одежд.

— Я не верю, что тебе больше нечего сказать, — сказал ей Нерон. Взмахнув гривой своих шикарных белокурых волос, он раздраженно уставился на нее ледяными голубыми глазами. — В дневнике Клавдий пишет, что Калигула получил эти сведения не только от упомянутого тобой свояка, но узнал нечто более важное от самого Тиберия. Он приводит перечень этих предметов — всего их тринадцать — и пишет, что хотя они не являются сокровищами в общепринятом смысле, но зато обладают некой могущественной силой. Несколько лет назад Клавдий даже вторгся в Британию, пытаясь раздобыть их! Ты должна знать об этом… возможно, ты даже представляешь, в чем заключается их ценность.

Он наклонился и, подняв Агриппину с пола, заставил ее посмотреть на него. Нерон старался сосредоточить свое внимание на ее лице и не замечать прекрасных изгибов ее золотистого полуобнаженного тела, ее теплой, чувственной плоти, которая как раз сейчас, в отблесках света, рожденного очистительным пожаром, что бушевал за окнами на римских холмах, выглядела просто бесподобно. Агриппина улыбнулась как кошка, потом втянула большой палец его руки в рот и игриво пососала, как обычно делала, когда он был ребенком. Он почувствовал, как слабеют его колени, но не потерял решимости и вырвал палец. — Мне нужен новый корабль, чтобы удобнее было добираться из моего имения в Байях, — напомнила она, взяв свой бокал с таким видом, словно ничего особенного не произошло с того момента, как она сделала последний глоток.

— Получишь, — сказал Нерон, мысленно прикидывая, где можно быстро найти корабельщика, способного построить легко выводимое из строя судно.

Эта женщина имела на него слишком большое влияние и понимала это. Но если он смог разделаться с Клавдием, то почему бы не покончить также и с Агриппиной? Тогда он наконец будет свободно распоряжаться самой большой мировой империей. Эти мысли вернули его к исходной теме.

— Так какую силу «божественной природы» имел в виду Луций, говоря, что иудеи верят, будто ею наделено то копье? — спросил он мать.

— О, Луций вполне изучил этот вопрос, — ответила она. — Сила эта связана с многочисленными предметами, которые иудеи принесли с собой то ли из Вавилона, то ли из Египта, а также с какими-то их религиозными таинствами. Насколько я поняла, все они имеют какое-то отношение к воскресению, хотя эти реликвии обретают магическую силу только в том случае, если будут собраны воедино в правильных руках.

— И иудеи действительно верят в это? — подозрительно спросил Нерон. — Или Луций лишь высказал свои предположения?

— По-моему, — добавила она, — их также нужно поместить в правильное место, обладающее магической силой, подобной той, какой славятся святилища Элевсина или Сублаквея в окрестностях Рима, напротив той долины, где ты строишь себе летний дворец. И разумеется, время также должно быть правильным.

— Время? — сказал Нерон. — Ты имеешь в виду утро, день или полночь? Или время года — весну или осень?

— Ничего подобного, — возразила Агриппина. — Луций говорил, что оно связано с каким-то персидским или египетским понятием. — Она погладила его руку и с улыбкой добавила: — Я имею в виду, что все должно произойти на смене времен — на пересечении двух небесных эр.

— Но тогда это означает, — сказал Нерон, глядя на яростное пламя, пожирающее вечный город, — что необходимо срочно собрать эти реликвии!

ПОТЕРЯННОЕ ВЛАДЕНИЕ

Такие моменты, такие особые впечатления от глубинной, дальней перспективы недосягаемого… словосочетания типа domaine perdu и pays sans nom [63] (описывают) гораздо больше, чем реальный вид исконного пейзажа или его осязаемая перспектива… Мы сначала стремимся постичь этот таинственный парадокс на уровне душевного понимания, (а потом осознаем), что удовлетворение этого стремления равносильно смерти этого стремления.

Джон Фаулз, послесловие к роману «Большой Мольн» Алена-Фурнье

63

Domaine perdu — затерянные владения; pays sans nom — неописемые страны (фр.).

После двухчасовой езды по всей Вене в сторону аэропорта, парковки, регистрации и таможни, когда мы с Вольфгангом заняли наши места на борту вылетающего в Ленинград самолета, у меня наконец появилась возможность поразмыслить над тем, что же я теперь знаю о таинстве Пандоры.

Я чувствовала себя как участник некой растянувшейся на тысячелетия грязной детективной истории, гоняющийся за уликами, разбросанными по разным континентам в разные эпохи. Но из того, что поначалу казалось ошеломляющим нагромождением несвязных фактов, сейчас начала выстраиваться траектория, связывающая воедино географические объекты с тотемами животных, созвездиями животных в ночном небе, созвездиями богов и их многозначными именами. Поэтому, когда я увидела под крылом нашего самолета Ленинград, мокрый город, изрезанный множеством каналов, мне показалось вполне уместным, что особым символом, талисманом и тотемным животным встречающей нас страны является русский медведь.

Впервые я осознала, что во всех моих многочисленных заграничных поездках практически не видела реальной жизни и быта. Их даже с трудом можно было назвать туристскими. Благодаря мировой известности Джерси и Лафа даже в России, на пике

поникшей сейчас холодной войны, я видела жизнь из окон некой бесконечной череды лимузинов с шоферами и шампанским.

Мой отец, также изредка присоединявшийся к нам за границей, предпочитал скрываться за надежными стенами отелей в уединении, которое могли предоставить только деньги, — как, например, на той траурной неделе в Сан-Франциско. Поэтому, познакомившись во многих местах планеты с шикарными фасадами, окутанными историей, тайнами и магией, я, в общем-то, никогда не сталкивалась с грязной и нудной работой и бытовой неустроенностью, которые составляли, по всей вероятности, гораздо более реальную картину жизни.