Магический круг
Шрифт:
Святое дерьмо. По милости моего драгоценного кровного братца Сэма, оставившего мне несметное богатство, я оказалась втянута в какую-то чертовски опасную игру.
На самом деле я не сказала бы, что никто не способен проследить родственные связи моего семейства. Просто это чертовски неприятное занятие.
Мой дед, Иероним Бен, приехавший из Голландии в Южную Африку, был женат дважды. Первый раз — на Гермионе, богатой вдове также голландского происхождения, жившей в Южно-Африканской Республике со своим маленьким сыном, моим дядюшкой Лафкадио, которого Иероним усыновил, дав ему свою фамилию. От брака Иеронима и Гермионы родилось двое детей: мой дядя Эрнест, родившийся еще в Южной Африке, и моя тетя Зоя, появившаяся на свет уже в Вене, куда семья перебралась в самом начале нынешнего столетия. Таким образом, дядя Лаф стал сводным братом этих двух детей, поскольку все трое родились от одной матери.
Когда Гермиона заболела в Вене, дети ее были еще маленькими — так гласит предание, — и мой дед по просьбе Гермионы нанял привлекательную молодую студентку Венской консерватории в качестве няни или помощницы по хозяйству, а заодно и учительницы музыки для младших детей. После смерти Гермионы эта молодая женщина, Пандора, стала ее преемницей, быстро пройдя несколько этапов: вторая жена моего деда, мать моего отца Огастуса, а после побега с дядюшкой Лафом — самая знаменитая оперная певица в недавно образовавшейся Австрийской Республике.
Более сложная судьба оказалась у нашей паршивой овцы, тетушки Зои. Считалось, что Зоя едва помнила свою больную и умирающую мать, а еще меньше — вечно занятого отца и, воспитанная практически одной Пандорой, предпочла убежать с ней и Лафом, создав тем самым то, что позднее назвали «семейным расколом». Дальнейшая жизнь Зои — Королевы Ночи, самой обольстительной танцовщицы, дамы полусвета и содержанки множества богатых и знаменитых со времен англичанки Лолы Монтес, — требует отдельного описания.
Но сейчас мне до смерти (так уж говорится) хотелось узнать, много ли дядя Лаф, главное действующее лицо нашей семейной драмы, знал об унаследованных мною документах: кому они исходно принадлежали — Пандоре или Зое, а также какую роль эти дамы играли в общей истории. Всю эту информацию я надеялась получить от него в конце недели. Если, конечно, проживу так долго.
Очевидно также, что Сэм знал гораздо больше, чем сообщил. А мне еще следовало понять, почему какие-то письма и дневники пятидесятилетней давности до сих пор считаются столь загадочными и волнующими, и почему мой отец сказал, что они зашифрованы (о чем, кстати, никто больше не упомянул), и почему Сэм разыграл собственную смерть при содействии правительства США и представил меня перед всеми своей наследницей по законному последнему волеизъявлению. Это последнее «почему» вызывало у меня молчаливую и бессильную ярость. Но сегодня, не имея никакой возможности связаться с Сэмом даже по телефону до завтрашнего урочного посещения ковбойского салуна, я должна была придумать, как лучше уберечься от опасностей и остаться живой.
Первым делом я закончила разговор с Хеленой, журналисткой, раскапывающей подробности звездной жизни для «Пост» (у которой мне удалось выведать гораздо больше, чем ей у меня). Я заверила ее, что когда получу документы, то извещу ее в первую очередь.
Далее крайне важно было обдумать мои планы на последующие несколько дней: оставить ли посылку спокойно лежать на почте, спрятав лишь крошечную квитанцию на ее получение, или же все-таки забрать этот пакет и постараться придумать, как спрятать его до передачи Сэму. Уж он-то определенно первый претендент на получение обратно этих спорных и щекотливых документов. И каким бы ни было их содержание — а сейчас мне абсолютно не хотелось думать об этом, — вероятно, лучше всего предать их забвению. Какой же дурой я была, надеясь, что смогу освободиться от нашей ужасной семейки, окопавшись, как картошка, в захолустном Айдахо!
Вечером, перед тем как лечь спать, я сняла и убрала в ящик комода висевший над кроватью плетеный «уловитель снов», отгонявший дурные сновидения. Я подумала, что если настроюсь на определенную душевную волну, то, возможно, увижу во сне ту путеводную нить, что поможет мне пройти через кошмарный лабиринт, в который внезапно превратилась моя жизнь.
Я проснулась еще затемно, в холодном поту.
Мне снилось, что я несусь что есть мочи — и не просто так, а на четвереньках — через какие-то низкие и непроглядно густые камышовые заросли. За спиной у меня раздается горячее дыхание здоровенного темного зверя с алчно распахнутой пастью, который клацает челюстями, стараясь схватить меня. Сквозь камыши я замечаю впереди открытую поляну, а за ней длинный забор. Успею ли я добежать и перепрыгнуть через забор, чтобы спастись от преследования этой зверюги? Уже совершенно выдохшись, я из последних сил пробегаю по поляне и запрыгиваю на забор…
В этот самый момент я проснулась и села в своей кровати. Ясон, обычно заползавший ко мне ночью и как-то вклинивающийся между мной и теплой подушкой, тихо спал на боку. Глаза его были плотно закрыты, но лапы заметно подергивались, словно он тоже удирал от какой-то опасности. Мне стало смешно.
— Проснись, Ясон, — сказала я и слегка потрясла его, вынудив приоткрыть глаза.
Интересно, какие глупости можно было бы узнать, проникнув в кошачьи сны?
К этому утреннему пробуждению у меня созрело по крайней мере одно решение на сегодняшний день. Я заберу с почты этот пакет. У меня нет иного выбора. Я никогда не прощу себе, если упущу его, если позволю этому проклятому наследству безвозвратно исчезнуть. Куда его спрятать — другой вопрос. На работе небезопасно: слишком много народу болтается там целыми днями. И вообще, пока я не увижу воочию этот пакет, я не буду знать, можно ли его спрятать в одном месте, к примеру в шкафу или в портфеле, учитывая, что он не влез в почтовый ящик.
Выйдя из дома, я с облегчением увидела, что позаимствованный Оливером фургон больше не загораживает выезд, так что мне удалось без проблем вырулить на шоссе. Должно быть, он сговорился с этим программистом, Ларри, что заедет за ним с утра пораньше.
Я затормозила перед почтовым отделением минут через десять после его открытия и оставила машину на ближайшей, пока пустующей парковке. Приветливо кивнув по пути почтовому служащему, посыпавшему ступени каменной солью, я прошла внутрь, чувствуя, как колотится в груди сердце, а в голове звучат литавры, отбивающие некий латиноамериканский ритм. С чего это я так распсиховалась? Совершенно никто здесь не имел ни малейшего понятия о содержимом посылки, которую я собиралась получить.
Подойдя к отделу выдачи, я подала желтый квиток стоявшему там Джорджу. Он удалился в заднюю комнату и вскоре вернулся, притащив большой — по габаритам больше, чем пачка писчей бумаги, — пакет в коричневой обертке, перевязанный веревкой.
— Извините, миз Бен, что вам пришлось самой приехать за посылкой, — сказал Джордж, обнажив в улыбке широко расставленные зубы. Он почесал в затылке. — Я с удовольствием отдал бы ее тому парню, который только что заходил сюда по вашему поручению, но он сказал, что вы потеряли квиток доставки. Тогда я объяснил ему, что в таком случае вы должны прийти лично или прислать подписанную вами записку с разрешением получить посылку. Но как видно, вам все же удалось найти квитанцию.
Я стояла точно глухонемая, все звуки доносились до меня так, словно я находилась под стеклянным колпаком. Я молча держала в руках пакет. Растерянный взгляд Джорджа явно говорил, что он прикидывает, как лучше поступить — предложить мне воды или вывести на свежий воздух.
— Понятно, — умудрилась выдавить я и откашлялась. — Все в порядке, Джордж, мне все равно нужно было ехать в вашу сторону. Так что я забежала по пути.
Медленно направившись к двери, я соображала, как лучше задать отчаянно интересующий меня вопрос. И придумала, уже перед самым выходом.