Магистериум морум
Шрифт:
И ведь все письменные принадлежности — тоже остались в рабочем зале башни!
Взбешенный Фабиус нёсся по лестнице вниз, пока не уткнулся в массивную подвальную дверь.
«Отец людей, Сатана, кто виноват в том, что я никогда не бил мальчика и не смог сейчас себя пересилить?!»
Кнут был бы лучше обоим — парень накричался бы и уснул, а Фабиус вернулся бы к своим исследованиям…
А если Дамиен не справится с заклинанием? Магистр не сможет нарушить данного самому себе слова. Придётся везти сына в деревню. В какую, интересно? Из тех, убогих, что разрослись вокруг соседнего
Вот что способна натворить слабость!
Фабиус коснулся левой ладонью, с которой почти никогда не снимал перчатку, призрачного колдовского замка. Дверь в подвал казалась воплощением силы: тяжёлые просмолённые брёвна, обитые полосами меди, массивные запоры.
Магистр прошептал формулу, и иллюзия дубовых брёвен растаяла, обнажив суть — колючие побеги ядовитой лианы, растущей прямо из камня.
Маг бесстрашно раздвинул их рукою в перчатке, и хищные плети нехотя пропустили его к скрываемой ими кованой решётке.
Ещё одно заклинание… Решётка рассыпалась прахом, и магистр шагнул в подвал.
Внутри было зябко и пахло слежавшимся пергаментом. На пути загорались сами собой свечи в канделябрах, единственное кресло, покрытое бараньей шкурой, узнав хозяина, встряхнулось, словно собака.
Фабиус, вздрагивая от холода, подошел к камину. Тщетно… Его давно не чистили, да и дров никто не припас. Злость медленно уходила, уступая место ознобу.
Когда-то маг любил здесь работать. Потом в подвале пришлось закопать ровно восемь невинно убиенных, чтобы девятую закон позволил похоронить под вольным небом, и он перебрался на средний этаж башни. Не потому что боялся теней, нет. Они вызывали в нём лишь смутную тревогу, но не будили сомнений. Все, кроме одной…
Эта, девятая, лежала сейчас в родовом склепе магистра, но тонкий флёр её смерти продолжал витать в подвале, заставляя сердце Фабиуса стучать так, словно на грудь давила вся тяжесть колдовской башни.
Магистр убил восьмерых, чтобы умерла девятая. Он не смог сегодня ударить плоть от плоти её. Он был виноват перед нею.
Фабиус опустился на колени перед креслом, где сиживала когда-то и она, погладил вытертые её браслетами полоски на подлокотниках.
Здесь он освобождал от медных заколок её тяжёлые косы, расплетал их, зарывался лицом в волосы цвета мёда. От её кожи всегда пахло свежим хлебом. И она всегда смеялась, когда он дышал её волосами. До самого последнего дня.
Райана… Всегда юная.
Он не мог поступить иначе. Она была обречена судьбой и самим магическим браком с ним, действительным магистром магии. Ибо сказано в кодексе Магистериума: «Действительный магистр может продолжить свой род отпрыском, наделённым магической силой, только ценой жизни той, что решится понести от него».
Сразу после рождения Дамиена, лихорадка зажгла в Райане свечу. Фабиус лишь задул её так, чтобы не было больно. И получил за это всю меру боли двоих. За то, что он здесь и помнит! За то, что не смог спасти ни души её, ни тела!
Тело угасло на его руках, а душа опустилась в Ад. Таков был Договор…
Рано и поздно — все души людей отправляются в Ад. Иного пути для них нет. Дамиен был залогом того, что тело и душа Райаны погибли не зря. Мальчик должен стать магом. Если он не справится… Что тогда?
Ответа не было.
Магистр поднялся с колен, прошёлся по обширному подвалу, заваленному неудачными конструкциями, ошибками экспериментов. Наткнулся в углу на стопку пергаментов, куда заносил географические наблюдения, вынесенные из путешествий. Поднял свои, слегка отсыревшие, вирши, уложил на верстак (стол был завален старыми книгами), и стал перебирать, вглядываясь в потускневшие чернила.
«…ибо плоскость земли…»
Плоскость!..
Слово вдруг отдалось болью за грудиной, и тяжёлое марево безысходности окутало магистра.
Кто решил, что именно плоскость? Ведь пути светил идут словно бы вкруг земли?
Но где же тогда Ад?!
Фабиус неловко отшагнул от верстака, сел в кресло, закрыл ладонями глаза. Мир встал к нему сегодня всеми своими острыми гранями сразу.
Магистр не понял, как сон сумел овладеть им, но, несомненно, уснул. Проснувшись — ощутил тяжесть и головную боль, однако и недавние картины сделались в памяти менее чёткими.
Он выбрался из подвала во двор, зная, что решётки сами вырастут за его спиной и заплетутся лианы. Наполнил глаза ночной красотой, вдохнул сырой холодный воздух и увидел, как далеко за рекой над буковой рощей и древними развалинами из мягкого камня поднимается розовая дымка.
Пора было идти в башню.
Маг посмотрел в узкое окно на среднем этаже, свет которого стал заметно бледнее, вздохнул, покачал в сомнении головой и медленно направился к дверям.
Факел на лестнице прогорел. Мягкие старые сапоги с обрезанными голенищами скрадывали звуки шагов, и магистр не слышал даже самого себя, а стук сердца заглушал дыхание.
В полной тишине он поднялся на средний этаж, вошёл в рабочий зал, где оставил Дамиена.
Колдовские свечи пылали всё также ярко… Над перегретой пентаграммой повисло тонкое марево испаряющейся субстанции… Мальчик всё также сидел в кресле, склонившись над книгой…
Он… спал!
Фабиус набрал было полную грудь воздуха, намереваясь рявкнуть так, что свечи посыпались бы с канделябров. Но сдержался и сказал негромко:
— Просыпайся, Дамиен. Уже рассвет.
Мальчик вздрогнул во сне, уронил книгу, вскочил, оправляя ночную рубашку.
— Надеюсь, ты выучил формулу заклинания? — спросил Фабиус, демонстрируя безразличие и готовность стоически принять любой результат.
Дамиен взглянул в окаменевшее лицо отца и кивнул. На книгу он даже не посмотрел, не пытаясь, как многие, оттянуть ужасное наказание.
Фабиус, пренебрегая множеством горящих свечей в подсвечниках и канделябрах, щелчком правой руки зажёг огонь прямо в пентаграмме. Длинные невесомые языки повисли над канальцами в мраморном полу, пожирая кипящую в магической ловушке горючую субстанцию. Цвет пламени был близким к обычному, лишь зеленоватые отблески могли бы насторожить не знающего свойств колдовского огня. Такой был гораздо пластичнее, более годен для работы заклинателя. Но и жёг больнее. Фабиус сам, касаясь его ненароком, не всегда мог сдержать крик.