Магистр Ян
Шрифт:
— Ты, говорят, уезжаешь?.. — спросил король, не проявляя никакого интереса к его поездке.
— Встань, магистр! — сказала коленопреклоненному София.
— Видишь, я забыл… — ухмыльнулся король. — К счастью, у меня есть королева… Она может подумать за меня…
— Ваше величество! — сказал Иероним. — Я уезжаю в Польшу, Литву и на Русь. Великий князь Витольд обратился к университетам с просьбой выслать своих представителей для ознакомления с успехами распространения христианства на Востоке.
— Что ж, дай бог тебе… — пробормотал король Вацлав. — Ты не утратил
— Я уезжаю, но половину своего сердца оставляю здесь. Моя душа, милостивый король, полна тревоги! Над головой магистра Яна снова сгущаются тучи. Я пришел просить вас, ваше величество, не отказать ему в покровительстве. Подобно своему светлой памяти отцу, который брал под защиту великих реформаторов нравов и церкви Вальдгаузера и Милича, не откажите в покровительстве Гусу!
В королевских покоях было произнесено вслух имя человека, тесно связанного с борьбой самого Вацлава. Сравнивая себя с вифлеемским проповедником, король ясно видел собственные пороки. Даже в юные годы, когда король еще верил в свои помыслы и стремления, он оказался неспособным постоять за них с таким упорством, как Гус.
Вацлав то тянулся к магистру, то сторонился его. София нередко возмущала короля, когда с воодушевлением рассказывала о проповедях Гуса. Да, у короля были основания ненавидеть Гуса даже за его излишнюю преданность. Какой прок в ней для ослабевшего и нищего духом Вацлава? Да будет проклят этот Гус!
— В союзе с магистром — не злая ли ирония судьбы — против всего мира! — засмеялся или скорее заплакал больной Вацлав.
Да, королевство, в котором церковь служит государству и народу под крепким жезлом Вацлава… когда-то было вполне достижимо. А теперь — мечта!.. Не мечта, а безумие! Уже поздно, поздно. А сам Гус — рассадник зла. Он только огорчает королевское сердце.
— Целыми днями я только и слышу: Гус, Гус! — гневно прервал Иеронима возмущенный король. — До меня дошли другие слухи… о коих ты почему-то молчишь. Тебя беспокоит буря, которая может разразиться над головой магистра, а меня — буря, которую хочет вызвать сам Гус.
Вацлав протянул руку. София быстро взяла со столика и подала ему пузырек с ароматической эссенцией. Жадно вдыхая ее, Вацлав продолжал:
— Я знаю: Гус — сама буря, сама борьба. За это я и любил его. Да, я любил его, пока у меня были силы, пока их не высосали враги… из тела и души. Теперь мне нужен покой. Покой, тишина!.. Понимаешь?..
— Когда буря застигает корабль в море, кормчий должен бороться с нею, как бы ни бушевали волны. Плох тот кормчий, который опускает руки и осуждает матросов, если они берутся за рулевое колесо и за канаты, чтобы отвести корабль в спокойную гавань. Хороший кормчий даже похвалит матросов, — спокойно и уверенно произнес Иероним.
Вацлав, побагровев, наклонился к дерзкому собеседнику. Словно торопясь предупредить королевский гнев, Мизерере коснулся мантии Иеронима шутовским жезлом.
— Кум Вацлав, ну не дерзок ли он, а? — и, ухмыльнувшись, спросил: — Догадываешься, почему? С него ничего не взыщешь. Магистр,
Король невесело улыбнулся и снова откинулся на подушку:
— Иероним, ты — достойный ученик своего учителя. У тебя есть Гусова прямота и Гусова смелость. Скажи, чем ты недоволен? Неужели я делаю мало для твоего Гуса, когда смотрю сквозь пальцы и молчу?
— Теперь уже мало молчать, ваше величество! — сказал Иероним, глядя на Вацлава. — Враги Гуса не молчат. Они уже перешли от слов к делу: нападают на слушателей магистра, заточают в тюрьму. Но и этого им мало. Староместские советники решили…
Иероним не успел закончить мысли, как в комнату внезапно ворвался камергер. Не обращая внимания на Иеронима, он взволнованно доложил:
— Ваше величество, сюда прибыли послы Праги, представители города и университета. Они убедительно просят принять их. В Праге произошли кровавые события…
Пузырек с лекарством выскользнул из руки Вацлава и, упав на каменный пол, разбился. Король оперся о кресло, силясь приподняться:
— Что?.. Что ты сказал? Кровавые события?..
Тут в приоткрытые двери вошли староместский бургомистр, советник Штумпфнагель и профессор университета, доктор теологии Бор. Едва опустившись на колени, они встали, не дожидаясь королевского знака, а бургомистр, не спросив разрешения, начал взволнованно докладывать:
— Ваше величество! С тревогой и печалью мы пришли к тебе и ходатайствуем о защите нашего многострадального города. Чернь захватила власть в свои руки. Она хозяйничает на улице, врывается в храмы и угрожает королевской и городской страже. В Праге настал судный день, и ее мостовые уже обагрились кровью!
— Это… это — неправда!.. Мой город… — Король пошатнулся и, задыхаясь от ужаса и гнева, схватился за кресло. Он никак не мог поверить бургомистру. Неужели это правда? Может быть, он ослышался, бредил или грезил? Боже… Значит, рушится то последнее, что ему хотелось сохранить? Да, это — только маска, только видимость мира и покоя. Эта маска нравилась ему. Она скрывала от него ту бурю, которая надвигалась на него и была готова смести и короля и его королевство с лица земли. Ему хотелось закрыть глаза и уши, не обращать никакого внимания на то, что происходило вокруг. Сообщение бургомистра сразу лишило его покоя, — лихая молва раструбит на весь мир, какие страшные дела творятся в Чешском королевстве. На Чехию могут обрушиться все темные силы и сорвать корону с головы ее государя.
— Я же запретил вам… Почему стреляли?.. Я не хотел кровопролития…
Лекарь и София подбежали к королю и помогли ему сесть в кресло. Пан Лефль из Лажан набросился на посольство:
— Вы обнаглели!.. Разве можно сообщать больному королю такие известия?
Но Вацлав, махнув рукой, остановил его.
— Как это произошло?.. — еле шевеля губами, спросил король.
— В точности следуя приказу вашего величества, — торопливо заговорил бургомистр, — мы поддерживали порядок в городе и сохраняли его вплоть до тех пор, пока не начались первые волнения…