Магистр

Одина Анна

– Монахи в Европе пили витекс, чтобы не желать чего не положено. А женщины… – Винсент посмотрел на Агнес, забрал ужасную проволоку и отложил в сторону, – женщины с его помощью могут сохранить свою фигуру.

Агнес улыбнулась.

– Три дня, Агнес. Три дня тебе и мне на все. Ты готова принимать витекс? Обещаю, я больше не оставлю тебя.

Но через три дня ничего не произошло, не произошло и через тридцать. За самым тяжелым днем осады – тринадцатым июля, когда многие потеряли веру в то, что выберутся из этой преисподней живыми, – последовало временное прекращение огня, но настоятель рассудил, что слишком полагаться на азиатское благодушие было бы самонадеянно, и приказал отложить эвакуацию. Дел у него, впрочем, хватало, и на Винсента больше никто не покушался.

Осада была снята лишь четырнадцатого августа. Сэр Альфред Гэзели [32] прошел, не встретив сопротивления, через ту же Татарскую стену, с которой некогда воинствующие боксеры чуть не прорвали оборону иностранного квартала, и освободил монастырь.

Через еще три дня к комплексу построек на улице Сианьмэнь подошли подводы. Монахини, воспитанники, настоятель, книги, пожитки, архив, церковная утварь, припасы – все переезжало. Им предстояло проделать несколько десятков миль строго на восток до начала Великого канала и относительно спокойно сплавиться по нему далеко на юг, до Чжэнцзяна, откуда другие подводы повезли бы их несколько десятков миль на запад, в южную столицу Нанкин.

32

Генерал-майор сэр Альфред Гезэли (Alfred Gaselee; 1844–1918) – глава британских сил в рамках Альянса восьми держав, во время Боксерского восстания первым подоспевший на помощь осажденному дипломатическому кварталу в Пекине.

Агнес и Винсент доехали до Великого канала вместе со всеми и отправились на юг по этой древней искусственной водной артерии, многие века соединявшей Хуанхэ и Янцзы (и с самого начала превосходившей по длине будущие Суэц и Панаму сложенные вместе). В Сюйчжоу отец Модест хватился Агнес и велел ее найти. Тщетно. Стали искать Винсента и тоже не нашли. Мальчик и монахиня отделились от спутников еще в Тяньцзине.

* * *

30 августа 1900 года худой черноволосый подросток с виду лет четырнадцати-пятнадцати стоял на пристани города Тяньцзинь, а около него сидела собака – белый, как снег на вершине священной горы Хуашань, зенненхунд. Мальчик и собака смотрели в море, где к горизонту уходил корабль. Это была большая и гордая джонка с жесткими, ребристыми оранжево-красными парусами, настоящая хозяйка морей. На таких «кораблях-сокровищницах», наверное, покорял Южные моря адмирал Чжэн Хэ, средневековый китайский Колумб [33] . Такая громадина «Циин» в середине девятнадцатого века обогнула мыс Доброй Надежды, поразила воображение американцев, а затем отправилась удивлять Англию. Но хотя «Циин» была, конечно, больше, эта, носившее имя адмирала Чжэн Хэ, тоже была немаленькой. А гордой она была, потому что принадлежала неистребимым китайским пиратам, которым не требовались «проекты самоусиления», чтобы распарывать полотна океана. Под алыми парусами «Генерала Чжэн Хэ» бывшая монахиня-пекинка Агнес Корнуолл удалялась от страшного китайского берега в Европу, и теперь с ней все должно было быть хорошо.

33

Генерал Чжэн Хэ (1371–1433) – китайский Колумб, совершивший семь крупномасштабных морских экспедиций во времена китайской династии Мин. Грандиозные корабли-сокровищницы дипломатического флота Чжэн Хэ достигли даже восточного побережья Африки.

Винсент Ратленд сделал для этого все, что смог.

6. Вечная война

Винсент покинул Китай не сразу. Казалось, ничто не мешало ему уехать с Агнес, оставив обреченную империю катиться дальше в преисподнюю. Кто, как не они, побывали в этом аду одними из первых? Боксерское восстание не было случайным эпизодом. Страну тянуло из сна в Красном тереме прямиком в кровавые водовороты речных заводей [34] , и ловить в этой воде было нечего.

34

«Сон в красном тереме» (Цао Сюэцинь, XVIII век) и «Речные заводи» (Ши Найань, XV век) – известнейшие китайские романы, входящие в четверку классических.

Так, наверное, подумали читатели, решившие, что юный Ратленд, прагматик во всем, что не касалось вещей, которые он по каким-то причинам решил защищать, незамедлительно покинет тонущий корабль. Не тут-то было. Зачем-то проследив издалека, как обустроился в Нанкине приют монастыря Св. Валента, Винсент прожил в Китае еще почти два года. Автор не хочет описывать все, что делал Винсент Ратленд в Срединной империи, расставшись с Агнес и со Святым Валентом. Каких еще знаний он набирался, где путешествовал, как зарабатывал на жизнь? Отом, что музыкальный кусок хлеба всегда находился в одном из его карманов, мы уже знаем. Однако если музыкальный мир в рамках монастыря и приюта в конце концов воцарился, этого нельзя было сказать о свежих слушателях. Известные своей терпеливостью и смирением китайцы воспринимали приступы дурноты, обмороки и недомогания, возникавшие на концертах воспитанников европейского монастыря, как необходимость. Значит ли это, что Ратленд пользовался этим умением, как придорожный бандит финским ножом и пистолетом? Это не вполне известно автору, но он поведает читателю то, что знает.

* * *

Винсент спал. Он умел это делать – редко, но умел. Юный Ратленд вообще интересовался обычными умениями людей – сном, дружбой, родственными чувствами, любовью. С присущей ему скрупулезностью он читал о них книги, наблюдал за окружающими и пытался их понять.

Нельзя сказать, чтобы у него получалось хорошо. В сфере душевной он был одарен очень скупо и хотя отличался малым терпением и с младых ногтей был скор на расправу (впрочем, всегда стараясь контролировать эти качества), эти минимальные уступки природе объяснялись лишь тем, что Винсент Ратленд был рожден человеком. В остальном – за исключением привязанности к Агнес – большей части человеческого он был чужд, и какой-нибудь сегодняшний психиатр уверенно записал бы его в социопаты.

И все же, всегда оставаясь любознательным, как пятилетний ребенок, Ратленд интересовался человеческим и даже слегка завидовал ему, особенно сну. Он знал: во сне люди видят сны, в это время их мозг работает по другим законам, им открывается что-то такое, чего он в своем вечном бодрствовании, занятом упражнениями ума, увидеть не может.

И еще он уставал. Проходило время, и без сна ему делалось плохо. Если бы Винсент мог сравнить состояние своего организма с состояниями организмов других людей, он бы знал, что ему почти постоянно было довольно плохо, но он не мог этого знать, а просто понял в какой-то момент, что если не научится выключаться, однажды погибнет. Продолжительные детские музыкальные обмороки, сколь бы травматичными они ни были, какое-то время помогали ему держаться. Когда же решение вопроса с ложной музыкой было найдено, он вспомнил их, стал искать методически близкий выход и нашел. Ведь Китай провел с Западом две Опиумные войны. В Китае был опиум.

А у Ратленда был красивый прозрачный сине-зеленый камень цвета цин. Наивный певучий язык, среди разливанного моря которого он вырос, порой радовал его точностью формулировок. Скажем, они говорили: «Один лист – уже осень». Не уточняя, какой лист – желтый, красный, кленовый или ивовый. Или придумали «цвет молодой листвы», который казался им не синим и не зеленым, а отдельным цветом «цин». Винсент не любил называть камень изумрудом и предпочитал думать о выдолбленном кристалле-шкатулке, ограненном как грецкий орех, не как об обломке Изумрудной Скрижали или куске Грааля [35] , а как о камне. Любом. Шкатулку дал ему наместник У, пожелавший послушать его музыку, а затем вежливо попросивший ,чтобы ее больше никогда не было.

35

По некоторым эзотерическим сведениям, Священный Грааль, чаша, из которой Спаситель пил во время Тайной вечери или чаша, в которую святой Иосиф Аримафейский собрал кровь Христа во время распятия, была сделана из изумруда.

Винсенту нужны были кров и возможность ехать дальше, поэтому он решил побыстрее продать камень, но почему-то не смог. Тогда он решил не искать кров и просто поехать дальше – как получится, и у него получилось. Потом он добыл волшебную пасту, которую держал в камне цвета цин, и проблема сна была решена. Винсент спал, а проснувшись, продолжал свой поиск, свою охоту за знанием и возмездием, спрятанными на теле поднебесного государства. Мало кто охотно содействовал ему в этом: китаец тысячелетиями озабочен выживанием и не станет по доброй воле открывать тайны белолицему чужаку.

Но Ратленд не был чужаком: он знал эту страну, как игла знает пуговицу, которую только что пришила к куртке, – насквозь. Где-то он слушал, по-следопытски сидя в неосвещенном углу трактира, где-то, наоборот, при ярком дневном свете многозначительно демонстрировал не одну серебряную монету, а пять. Где-то шел следом за буддийскими паломниками, где-то помогал прогнать бандитов из деревни, где-то говорил по-английски, где-то по-французски, а где-то на языке земли.

Так или иначе, его никуда не пускали без боя. Он был вынужден постоянно применять способности, о которых уже знал, но старался не использовать их, обучаясь тому, чего еще не умел. Он давно участвовал в боях без правил, и если бы не они, неизвестно, чем кончились бы его приключения в Святом Валенте. Но ведь находиться в Поднебесной и не научиться ее искусству «пустой руки» [36] было бы странно. Поэтому он учился и пустой руке, и руке, отягощенной оружием. И понимал, учась и наблюдая, что многое умеет сам по себе. Откуда? «Тебя научил отец», – сказал ему Братец Мо, бывший ихэтуань, перед тем как испустить дух. Молодой человек по инерции пожал плечами, вытер клинок, забрал уБратца уже ненужный ему английский палаш и двинулся дальше. Отец? Какой отец? Не отец Иоахим же, правда?

36

На самом деле, кунг-фу отнюдь не переводится как «искусство пустой руки», и не всегда эта рука в китайском единоборстве бывает пуста. Но речь действительно идет о китайских практиках, плавно превращающих искусство правильно дышать в искусство больно защищаться.