Магия чувств
Шрифт:
На границу, на четыре года. Там воровать не получится, поймают – руки оторвут и с ногами местами поменяют. А брата доставить в суд. Ибо нехорошо подбивать на воровство и пользоваться плодами оного…
Сестра?
А вы что думали – ее просто так оставят?
В приют.
Королевский, для бездомных, имени королевы Иннис. Там и дисциплина, и порядочки, и специальность девчонке дадут, готовить научат, шить, вышивать…
Воровство или чего похуже? Это не в королевских приютах. Их его величество лично проверяет,
Это если сильно повезет. Может, и что похуже придумать. Полудемоны – они такие изобретательные…
Подсудимый, если что, был вполне доволен приговором, все пытался руку судье поцеловать или хотя бы имя узнать, чтобы помолиться потом.
Судья Райдел тоже был вполне доволен, не понравилось одному помощнику, который все это время протокол писал. Но кто его спрашивал?
Второе дело.
На скамье подсудимых парень лет тридцати, по имени Шен Тисар, в зале его мать. Тетка лет шестидесяти, смотрит на кровиночку, слезы градом, тоска в глазах… что случилось?
Начинаю их прощупывать.
Парень тоже обвиняется в краже. Якобы у его хозяйки пропало дорогое колье и серьги с рубинами. Кто украл?
А вот он и украл, больше некому было, и серьгу у него в комнате нашли… вороватый слуга – что может быть проще? А мать уверена, что он не крал, и парень свою вину… отрицает?
Прощупываю внимательнее.
Хорошо работать в зале суда, тут у народа все мысли наружу, о чем беспокоятся, о том и думают.
Нет. Он не крал, но знает, кто украл. И покрывает ее, потому что сильнее нагорит.
Судья спрашивает, парень качает головой, мол, невиновен, но кроме слов других доказательств нет. А что есть?
Пишу записочку в две строчки.
Судья Райдел пробегает ее глазами и с добренькой улыбочкой спрашивает у парня.
– А расскажите-ка мне, милейший, какие отношения связывают вас с виконтессой Аран?
Я таких больших глаз ни у кого не видела. Больших, выразительных, ошалелых…
– Я… э…
– Да вы не стесняйтесь, вы у виконтессы ведь не первый любовник, и даже не десятый, правда? Все мы знаем, чего тут скрывать? А если вы мести боитесь, так на каторге вас так и так не достанут…
И слуга сломался.
Да, Шен у нее был не первым. Виконтесса, дочь графа Аран, вообще блудила с домашними слугами. Конюшня?
Вопреки распространенным байкам, на конюшню она не ходила, ей там не нравилось. Конюхи воняют, лошади воняют, а если кто попробует в соломе с девушкой устроиться, мигом поймет, что не все рассказы правдивы. Колется она! И в волосах путается, и платье от нее потом не отчистишь…
А вот чистенькие домашние слуги – самое то. И никто ничего не скажет, место терять неохота.
Опять же, чай не деревенскую девку шестеро гвардейцев завалили, а виконтесса, красивая, ухоженная, вся из себя благородная,
Да и отказываться-то никому не хочется.
Шен оказался очередной победой в длинном списке.
Драгоценности он не крал, но подозревал, что это виконтесса, больше-то некому было, хоть украсть, хоть подсунуть.
Почему молчал?
Так драгоценности ей нужны были, чтобы от ребенка избавиться. Его ребенка. Одно дело – кража, тут все прошло более-менее кулуарно, а вот если такое…
Тут и блуд, и ребенок вне брака, и кража, и избавление от плода…
Судья покачал головой и объявил перерыв.
Пусть доставят виконтессу Аран, там и посмотрим, что за птица. Поговорим, пощупаем, общиплем…
Третье дело.
Тут ничего интересного. Мужчина застал жену с любовником, в порыве ревности пришиб блудодейку, любовник, правда, умудрился сбежать.
Свою вину мужчина признал, раскаялся, готов искупить.
Каторга?
Судья его туда и отправляет, чтобы не махал в следующий раз топором. А сына, сын у них есть, отдает на воспитание родителям жены. Нет, не мужа.
Тот не один у родителей, а девка единственной дочерью была, вот пусть внук им старость скрасит, все родная кровь. А если не захочет потом отца знать… судьба такая. Так, значит, и правильно.
Приговор принимается.
Судья находит меня глазами, но в этот раз я записочек не пишу. А чего, все и так верно.
– Шани?
Я киваю. Мол, все чисто, все спокойно, подводных камней нет.
Оглашается приговор.
Помощник смотрит на меня ошалелыми глазами, но мне уже и все равно. И не такими смотреть будут, когда все узнают. Ох, не такими…
Четвертое дело.
Тут все тоже просто. Поймали шайку разбойников, которые грабили на дороге. В Раденоре с такими не церемонятся, кого сразу не прибили, тех отправляют на каторгу. Тем более, все доказано, поймали их на месте преступления, как раз за грабежом.
Три человека осталось.
Главаря еще там положили, а эти так, мелкая сошка…
Прищуриваюсь на них, потом быстро пишу записочку судье. Тот читает, поднимает брови, и вновь принимается за расспросы.
– Грабили, значит… а кто ж вам сообщал, где кареты поедут? Да сколько там богатства будет?
– Так мы ничего не знаем, – привычно нудит мужчина лет сорока, такой невзрачный. Взгляд на нем и не остановится. – То главарь знал, а вы его положили, чего нам кто скажет? Он языком не трепал…
– Как? – искренне удивляется судья. – И даже с вами не обсуждал, что собирается сделать? Или вы с ним? Это вы уж кому другому расскажите, господин Мочало, а мне не надо бы уши-то натирать?