Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб
Шрифт:
– Если кажется, креститься надо, – сварливо ответила я, с опаской заглядывая в очередную урну. – За нежных и преданных, конечно, спасибо.
Это же надо до такого додуматься… Я уже давно научилась спокойно реагировать на Антона.
Отчет в конце концов он нашел сам. Он осторожно вытянул скомканные бумаги из-под неприятных обледеневших тряпок. Встряхнул, как только что выстиранное белье, и двумя пальцами передал мне. Пятнадцать листов непереводимой цифровой ахинеи, свидетельствующей о неуклонном росте продюсерского центра Антона Альбертовича Дисса.
Я долго колебалась, прежде чем взять их в руки.
– У меня билет на тридцатое. Я не успею, – извиняющимся тоном сказала я.
– А куда это, интересно, ты собралась?
– К Санта-Клаусу, в Лапландию! – с вызовом ответила я, потому что истинного направления выдавать не хотела.
– А… В Лапландию? Ну в добрый путь… – самодовольно улыбнулся он. – Паспорт-то твой заграничный у меня в столе лежит. Вот так!
– Я себе другой сделала, – смело сказала я, потому что тот, что лежал в столе у Дисса, был абсолютно пуст и имел узкое служебное назначение. Для того чтобы ехать в Канны, не иначе.
– Что ты гонишь! – скривился он. Верить мне ему не хотелось. – Никуда ты не поедешь.
– Я вообще-то от тебя уволилась, – напомнила я.
– Да что ты? Я и не заметил, – нагло удивился он. Но потом потряс бумажками у меня перед носом и серьезно сказал: – Короче, Лина… Держи отчет. А уволю я тебя сам, если сделать не успеешь.
– Слушай! – Я всплеснула руками. – Ну почему, почему с тобой нельзя говорить, как с нормальным человеком? Ты просто зомби какой-то! Гестапо по вызову!
– Со мной можно, как с человеком, – задушевно сказал он. – Только ты этого никогда не умела! Сама вспомни…
– Неправда… Я пыталась… – устало ответила я. От воспоминаний, к которым он взывал, я внезапно потеряла силы. Это он опять их из меня высосал. – Ты сам мне говорил.
Мы помолчали. Он действительно сказал мне однажды, что ни с одной женщиной, кроме меня, не может работать. Я гордилась. Если отбросить конец фразы, то звучит очень романтично.
– Возьми! – Он так и держал на весу свой замызганный отчет и смотрел не на меня, а на бумаги. А я их упорно не брала.
С принятием решения у меня всегда возникали сложности. Это оттого, что по гороскопу я Рыба. И на символе моего знака нарисованы рыбы, плывущие в разные стороны. Так и с моими решениями. Если есть выбор, меня разрывает на части. Остановиться на чем-то одном мне ужасно трудно. За помощью я обращаюсь к китайской Книге перемен. Сегодня утром она сказала мне вот что:
«Вы на пороге больших перемен. Смело меняйте в своей жизни все то, что в последнее время вас сильно тяготило. Мелкие неприятности на этом пути уйдут, благодаря вашему здравомыслию».
Мелкая неприятность в виде запачканного годового отчета должна была уйти благодаря моему здравомыслию.
– Ладно. Давай. – Я решила здраво помыслить над ним сегодняшней ночью. А если не успею, то подбросить остатки Нике. Она выручит. – Только отвези меня, пожалуйста, домой.
– Только до метро, – отрезал он. – Мне обратно в контору.
– Пошел к черту, – нежно сказала я и бодро зашагала по обледеневшему тротуару, чувствуя себя крайне неуютно, потому что знала – он смотрит мне прямо в незащищенную спину. Смотришь? Смотри! И самым изящным из присущих мне движений запихнула многострадальный отчет все в ту же урну.
Через минуту возле меня взвизгнул тормозами громадный джип. Дверь отворилась, и я услышала:
– Садись! Только быстро!
Книге перемен я доверяю. Здравомыслия, конечно, надо было побольше. Но уж как пошло…
В ноль часов ноль минут он не позвонит, хотя завтра все будут звонить друг другу в полночь и поздравлять, поздравлять, поздравлять. Но меня в городе не будет.
В двадцать три тридцать тридцатого числа я уже ехала в ночном поезде Псковского направления. Весь этот день и прошлую ночь я корпела над диссовским гнусным отчетом. Но до конца все-таки не успела.
Уже по дороге на вокзал встретилась с Никой и сунула ей замурзанные листки Дисса и собственную версию перевода. Ника обрадовалась неадекватно. Я по глазам поняла, что оплату за труд она собирается получить с Антона натурой. В добрый час! Только зубы не обломай. Антон Дисс – крепкий орешек.
Нике я призналась, что на работу скорее всего не вернусь. И посоветовала ей устроиться на мое место, которое теперь уже точно будет пустовать. Ждать, пока шеф официально уволит меня с работы своим волевым решением, желания у меня не было. Пусть Ника поработает. Ей – в кайф.
Будущее очаровывало меня своей млечной туманностью.
Интересно, кто доберется до деревни Мешково первым – я или моя телеграмма? Встретить Новый год с бабушкой – моя давняя мечта. Пока училась, мешали сессии. Раньше мама не отпускала одну. Ездили только вместе. А на работе к концу года всегда был аврал.
Уже утром я буду смотреть на заснеженные купола. Буду вдыхать чистый сухой воздух. Слушать, как скрипит под ногами снег. Почему-то в Питере он давно уже не скрипит.
А на кончике вдоха буду каждый раз ощущать то, что чувствовал сам Александр Сергеевич. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет».
И никаких тебе поволжских немцев!
Поезд набрал скорость и наконец застучал колесами именно в том темпе, который так бередит душу.
Расстаться с Антоном – звучит красиво. На самом деле значило это только одно – уйти с работы. И больше ничего.
Антона я знала давно. Он узнал о моем существовании много позже.
В университете я пересекалась с ним только на первом курсе. Я поступила на французское отделение, а он заканчивал непопулярное сербо-хорватское отделение. Пришел туда уже после армии.
Он брился наголо. За его бритую голову впервые и зацепился мой любопытный взгляд. На филфаке такое нечасто встретишь. Не говоря уж о том, что лица, похожие на мужчин, здесь и вовсе редкость. Если представить побритыми налысо тех немногих мальчишек, которые у нас были, то получились бы узник концлагеря, испуганный новобранец и больной брюшным тифом.