Магия, любовь и виолончель или История Ангелины Май, родившейся под знаком Рыб
Шрифт:
– А говорила, что любишь! – с мрачной усмешкой упрекнул он. – Или уже все прошло?
В этом-то и заключался основной философский вопрос моей жизни на данном этапе. Сказать ему, что все прошло, я не могла бы даже в истерике. Я не могу говорить такие вещи в лицо. А говорить, что не прошло, было выше моих сил. Врать в лицо я тоже не люблю.
– Ну так что? Кто здесь кричал? – сказал он сквозь сжатые зубы, разводя мои руки, которыми я пыталась его отпихнуть.
Не люблю ему проигрывать. И я решилась на змеиную хитрость. Резко перестала сопротивляться.
Он почувствовал перемену и мягко поцеловал меня в лоб. И пока я не передумала, торопливо поцеловал еще и еще, пунктиром передвигаясь от одного виска к другому. Скорее всего, ему просто очень не хотелось подыскивать кого-то на мое место. Иначе с чего бы это такие нежности?
Было бы неправдой утверждать, что на меня это не действовало совершенно. Но действовало уже не на уровне чувств, а на уровне разума, если допустить, что он у меня все-таки есть. Чувства иссякли давным-давно, в самом начале этого провального порыва, когда я еще была студенткой филфака. А он закончил свой сербо-хорватский и мыкался с ним, пытаясь найти какую-то работу по специальности.
Сейчас я видела эту сцену со стороны, и внутренний голос без всяких эмоций подводил итоги: когда-то ты мечтала о том, чтобы все так и было. Получила – распишись! А о сроках никто не договаривался. Поддаваться порыву в этой ситуации имело смысл только для галочки. Что да, мол, все сработало. Все вышло по-моему. Мечтать вообще опасно. Все обязательно сбудется, только тогда, когда ничего уже не надо.
Но я еще раз напомнила себе, что пытаюсь уйти с работы именно для того, чтобы все это в конце концов прекратить. Освободить себя и его. Порвать этот порочный круг.
Я уже дожила до такого состояния, когда все не только отболело, отцвело, но и пожухло. Остатки следовало убрать граблями. Теперь это только мешало жить нормально. Хотя, по правде говоря, нормально жить это мешало с самого начала.
Я устала от черной дыры наших отношений. Она высасывала мои силы. И его силы тоже. И чтобы не ухнуть туда безвозвратно, оба мы выгребали из нее в обратную сторону, отталкиваясь друг от друга. А она все тянула и тянула в свою пропащую бездну.
Два года прошло в топтании друг против друга, взглядах исподлобья и бдительном сопении. Я сама все это затеяла. Мне и следовало бы прекратить.
Но противник попался азартный. Он никак не желал меня отпускать. Чтобы уйти, мне нужно было повернуться к нему спиной, а этого я боялась. Потому что до конца ему не доверяла. И только что еще раз убедилась в том, что опасения мои небезосновательны.
Мне стало казаться, что я загнана в угол сторожевым псом. Я не делаю резких движений – он сидит, высунув язык. Стоит мне попытаться уйти – щерится и дыбит загривок. Страшно!
В это время «сторожевой пес» Антон Альбертович Дисс, не встречая сопротивления с моей стороны, прикоснулся губами к моим прикрытым векам.
Еще немного, и двину ему со всей силы коленом, решила я. Усыпив
Зато разбудила лихо. Он вцепился в мои запястья, как змеелов в шею ядовитой змеи.
– Да больно же, дурак! – прошептала я, пытаясь освободиться. – Пусти!
– Дурак, может, и отпустил бы. А я нет! Потерпи, сердце родное! Потерпи! Кто-то тут придурок! Кто-то – идиот! Кто-то собрался увольняться от этого идиота. Давай! Вперед!
– интимно советовал он мне на ухо.
Но, по-моему, сам уже не очень хорошо понимал, что со мной делать дальше. И за что, собственно, он только что так яростно боролся и почти победил.
Его, как всегда, вел инстинкт. И, как я чувствовала, вовсе не основной. Ему просто нужно было самоутвердиться. Отыграть все по-своему. Не дать мне осуществить задуманное просто потому, что это задумала я, а не он. Решать должен был только он. А иначе он терял почву под ногами.
Инициатором наших отношений всегда была я. Может быть, поэтому он с таким скрипом разворачивался в мою сторону, да так и забуксовал по дороге.
Если бы не чудовищный комплекс самостоятельности, мне наверняка не пришлось бы прибегать к запрещенным средствам… Но об этом как-нибудь позже.
А сейчас мне нужно было срочно «разрулить» ситуацию. И позаботиться о том, чтобы все выглядело так, как будто он одержал полную и безоговорочную победу.
– Ну все! Ладно… За придурка… и за идиота, так и быть… Прости! Я не хотела тебя обидеть. Правда, Антон! – добавила я задушевного сожаления в свой голос.
Я знала, что выручаю его. Если мне не пройти напрямик, я могу сделать пару шагов назад и выбрать другую дорогу. Мне это совсем не трудно. Это у него девиз – только вперед. И ни шагу без «подъема».
– Ага! Прощения просим! – с явным торжеством сказал он и отступил от меня на шаг. Я с облегчением вздохнула. – Дай-ка заглянуть в эти глаза!
– Смотри, – любезно разрешила я, добровольно окунаясь в его водохранилища.
– Ну до искреннего раскаяния тут еще далеко, – констатировал он деловым тоном.
Надо же… Проницательность никогда не была его сильной стороной.
– Про «немчуру поганую» ты уже забыла?
– напомнил он.
– Я такого не говорила, – отреклась я.
– Я сказала «поволжская»! Как можно на это обижаться? Это же правда, Антон!
– Обижаться… – повторил он, глядя на меня с неподражаемым превосходством, и передернул плечами, чтобы вписаться в съехавший пиджак. – Знаешь, Линочка, обидеть может только равный. А значит, тебе это точно не под силу.
– Ну, значит, и извиняться мне в общем-то не за что…
Он собирался возразить, но у него зазвонил мобильный. Антон с досадой вытащил его из внутреннего кармана. Так вот обо что я ударилась ладонью, когда дубасила его в грудь.
Он совершенно неожиданно заговорил с кем-то по-немецки, тут же обо мне позабыв.