Магия, наука и религия
Шрифт:
Человечество вело счастливое существование на Тробрианском архипелаге. Неожиданно в восточной его части появился ужасный людоед но имени Доконикан. Он питался человеческой плотью и постепенно истреблял одну общину за другой. В то время в деревне Лаба-и, в северо-западной части главного острова, жила семья, состоящая из сестры и ее братьев. Доконикан все ближе и ближе подбирался к Лаба-и, и семья решила бежать. Однако в тот момент сестра поранила ногу и не могла идти дальше. Братья покинули ее: оставили вдвоем с маленьким сыном в гроте на берегу моря неподалеку от Лаба-и, а сами сели в каноэ и уплыли на юго-запад. Мальчика воспитывала мать, она сначала научила его выбирать прочную древесину для копий, затем обучила магии квойгапани, которая лишает человека разума. Герой отправился в путь и, околдовав с помощью этой магии квойгапаниДоконикана, убил его, отрубил ему голову. После этого он и его мать приготовили пирог из таро и внутрь запекли голову людоеда. С этим страшным кушаньем Тудава отплыл на поиски брата своей матери. Найдя его, Тудава предложил ему пирог, в котором его дядя к своему стыду и ужасу обнаружил голову Доконикана. Охваченный страхом и угрызениями совести, брат матери стал предлагать племяннику различные подарки во искупление того, что оставил его и сестру на растерзание людоеду. Герой отказывался
В этом мифе целых два конфликта, которые придают драматизм его действию: первый — великан с каннибальским аппетитом и второй — материнский дядя, бросающий сестру и племянника на произвол судьбы. Второй конфликт представляет собой типичную матрилинейную драму, отвечающую естественной тенденции, подавляемой племенной моралью и обычаем, — как мы это выяснили в ходе изучения матрилинейной семьи на Тробрианах. Ибо брату матери отведена роль опекуна ее самой и ее семьи. Однако эта обязанность тяжелым грузом ложится на него и не всегда охотно и с благодарностью принимается его подопечными. Поэтому характерно, что начало самой важной героической драмы в мифологии связано с самым страшным грехом «матриарха» — пренебрежением долгом.
Но этот второй матриархальный конфликт отнюдь не независим от первого. Герой, убив Доконикана, преподносит его голову на деревянном блюде своему дяде по материнской линии. Если бы это подношение имело целью лишь напугать брата матери видом чудовища, то не было бы смысла запекать голову в пирог из таро. Более того, так как Доконикан был врагом всех людей, то вид его головы должен был бы наполнить дядю чувством радости. То, как обставлено это действие и чувства, его подстилающие, обретают смысл, если мы предположим, что между дядей и людоедом существовала какого-то рода договоренность или молчаливое согласие. В этом случае дать съесть голову одного каннибала другому — значит правомерно наказать, и тогда в легенде на самом деле совершается одно злодейство и имеется только один конфликт, разделенный на две стадии и продублированный двумя действующими лицами. Таким образом, мы видим, что легенда о Тудаве содержит в себе типичную матрилинейную драму, которая составляет ее ядро и доводится до логического завершения. Поэтому я удовлетворюсь указанием на эти неоспоримые черты, которые отчетливо проступают в самих мифологических событиях, и не буду вдаваться в дальнейшую детальную интерпретацию этого мифа, что потребовало бы выдвижения определенных исторических и мифологических гипотез. Однако я хочу высказать предположение, что интерпретация образа Доконикана не исчерпывается его связью с «матриархом», что это может быть образ, перешедший из патриархальной культуры в матриархальную. В этом случае Доконикан может представлять отца и мужа. Если это так, то данная легенда может быть чрезвычайно интересна тем, что показывает, как господствующий тип культуры формирует и трансформирует персонажи и ситуации, дабы вписать их в свой социальный контекст.
Еще одно событие этого мифа, о котором я должен хотя бы кратко упомянуть, — женитьба героя в конце истории на своей двоюродной сестре по материнской линии. Это, согласно существующей у туземцев системе родства, считается определенно неправильным, хотя не расценивается как кровосмешение.
В другом легендарном цикле мы находим историю о ссоре двух братьев по поводу огородного участка, что часто случается и в реальной жизни; в этой ссоре старший брат убивает младшего. Миф ни словом не упоминает о каком-либо раскаянии за содеянное. Вместо этого детально описывается своего рода кулинарная антикульминация драмы: старший брат выкапывает яму на огороде, собирает камни, листья и дрова и, как если бы он только что зарезал свинью или поймал большую рыбу, жарит мясо брата в земляной печи. Затем он разносит жареное мясо по деревням, вновь и вновь поджаривая его, когда обоняние подсказывает ему, что в том есть необходимость. Те общины, что отказываются от такого подношения, остаются неканнибальскими; те же, что принимают его, отныне обречены навсегда превратиться в поедателей человеческой плоти. Таким образом, здесь каннибализм прослеживается к первобытному акту братоубийства и к склонности или отвращению мифологических предков к добытой таким преступным и греховным образом пище. Нет необходимости говорить, что это миф неканнибальских племен. Причины бытования каннибализма в одних племенах и его отсутствия в других описываются также в мифах туземцев Добу и других районов архипелага Д'Антрекасто, где человеческое мясо употребляется в пищу. В этих мифах каннибализм, безусловно, не представляется как нечто отталкивающее. Они, однако, тоже строятся если не на фактической ссоре между двумя братьями и двумя сестрами, то на разногласии между ними [150] . В этих мифах нас главным образом интересует матрилинейный отпечаток, который явно носит ссора между старшим братом и младшим.
150
Подробнее об этих мифах см.: Argonauts of the Western Pacific, pp. 321, 331, 332.
Миф о происхождении огня, в котором также кратко упоминается и происхождение солнца и луны, описывает конфликт между двумя Осетрами. Можно добавить, что огонь в этом мифе зарождается в женских половых органах.
Читатель, привыкший к психоаналитическим интерпретациям мифов, к психологическим и антропологическим экскурсам в эту область в целом, найдет мои заметки исключительно простыми и незамысловатыми. Все, что здесь сказано, ясно начертано на поверхности мифа, и я едва ли стремился представить какую-либо сложную или символическую интерпретацию. Впрочем, я воздерживался от этого намеренно. Ибо развиваемый здесь тезис, заключающийся в том, что в матриархальном обществе миф должен содержать конфликты главным образом матрилинейного характера, требует только бесспорных доводов. Более того, если я прав, и такая социологическая точка зрения действительно хоть на шаг приближает нас к верной интерпретации мифа, значит совершенно понятно, что мы не нуждаемся в окольной или символической реинтерпретации фактов, а можем с уверенностью позволить фактам говорить за себя. Любому внимательному читателю очевидно, что многие из ситуаций, которые мы понимаем как прямое следствие матрилинейного комплекса, посредством искусственного и символического истолкования можно привести в соответствие с патриархальной перспективой. Конфликт между братом матери и племянником, которые должны, по идее, всегда поддерживать друг друга и быть заодно, а в действительности часто противостоят друг другу как два злодея; борьба и каннибальская жестокость между двумя братьями, которые по закону племени должны составлять единое целое, — все это соотносится с аналогичными конфликтами в рамках патриархальной семьи. Матриархальный миф от патриархального отличает только разница в персонажах и распределении ролей. Отличается социологическая перспектива, в которой предстает трагедия. Мы никоим образом не подрываем основания психоаналитических объяснений мифа. Мы всего лишь корректируем социологию таких толкований. Однако я надеюсь, что достаточно ясно продемонстрировал, что эта коррекция имеет исключительно важное значение.
Перейдем теперь к третьей категории мифов, к тем мифам, что ассоциируются с основами культурных достижений и магии. Магия играет исключительно важную роль во всем, чем занимаются эти туземцы. Всякий раз, когда они приступают к чему-то, что имеет для них жизненно важное значение и в чем они не могут положиться исключительно на свои собственные силы, они обращаются за помощью к магии. Туземцы прибегают к магии для того, чтобы управлять ветром и контролировать погоду, чтобы избежать опасностей на море и добиться успеха в любви, в церемониальном обмене и в танцах. Черная магия и целебная магия играют весьма значимую роль в их социальной жизни; в самых важных хозяйственных предприятиях и занятиях, вроде земледелия, рыболовства и строительства каноэ, магия выступает в качестве существенного и важного элемента. Между магией и мифом существует тесная связь. Та сверхъестественная сила, которую демонстрируют герои мифов, обусловлена главным образом их знанием магии. Ныне же большинство людей отличается от великих мифических героев прошлого именно тем, что они утратили самые эффективные приемы магии. Если бы можно было возродить былые сильные заклинания и могущественные обряды, то люди могли бы летать по воздуху, омолаживать себя и поэтому жить вечно, убивать и снова возвращать людей к жизни, всегда быть красивыми, удачливыми, любимыми и почитаемыми.
Но не только миф черпает свою силу в магии. Магия также зависит от мифа. Почти всякое заклинание и обряд имеют мифологическую основу. Туземцы пересказывают предания прошлого, объясняющие, каким образом магия стала достоянием человека и служащие доказательством ее действенности. В этом, наверное, заключается основная социальная функция мифа. Ибо миф живет в магии, а так как магия оформляет и поддерживает многие социальные институты, то миф оказывает свое влияние и на них.
Теперь рассмотрим несколько конкретных примеров мифов о магии. Вначале следует детально обсудить один из них; для этого я выбрал миф о летающем каноэ, который уже публиковался в подробном изложении [151] . Он связан с магией, которая используется туземцами при построении лодок. Это долгая история, она рассказывает о том времени, когда магия, которая применялась при строительстве каноэ, могла сделать его летающим по воздуху. Герой этого мифа — последний из людей (по-видимому и первый тоже), кто знал, как пользоваться этой магией, — изображается в роли строителя каноэ и мага. Нам рассказывают, как под его руководством строится каноэ; как во время морской экспедиции на юг оно обгоняет все остальные каноэ, летя по воздуху, тогда как другим приходится плыть по воде; как его владелец добивается поразительного успеха в этой экспедиции. Таково счастливое начало истории. Теперь приходит черед трагедии. Все мужчины общины завидуют герою и полны ненависти к нему. Происходит другое событие. Наш герой владеет еще и эффективной земледельческой магией, а также магией, с помощью которой он может причинять вред своим соседям. И когда случилось так, что страшная засуха пощадила только его огород, мужчины общины решили, что он должен умереть. Младший брат героя получил от него магию построения каноэ и земледельческую магию. Поэтому никто не думал, что, убив старшего брата, они потеряют и магию. Преступное деяние свершается, причем не кем-то из посторонних, а младшим братом героя. В одной из версий героя убивают, объединившись, брат и племянники (по женской линии). В другой версии следует продолжение: убив старшего брата, младший приступает к организации погребальных церемоний в его честь. Но суть предания в том, что, сделав свое черное дело, младший брат пытается применить магию при строительстве каноэ и к своему отчаянию обнаруживает, что овладел далеко не всей магией, а только ее самой слабой частью. Таким образом человечество навсегда утратило магическую силу производить летающие лодки.
151
Op.cit., pp.421 sqq.
В этом мифе четко выделяется матрилинейный комплекс. Герой, который по племенному закону обязан поделиться магией со своим младшим братом и племянником по женской линии, откровенно говоря, обманывает их, сделав вид, что передал им все заклинания и обряды, тогда как в действительности он поделился с ними лишь толикой своих знаний. В то же время младший брат, который обязан защищать своего старшего брата, мстить за его смерть и разделять все его интересы, оказавшись во главе заговора, обагрил свои руки кровью братоубийства.
Если мы сравним эту мифическую ситуацию с социальными реалиями, то обнаружим странное соответствие. Долг каждого мужчины состоит в том, чтобы передать своему племяннику по женской линии или младшему брату наследственную собственность семьи — семейный миф, семейную магию и семейные песни а равно как и права на некоторую материальную собственность и хозяйственные обряды. Передача магии, очевидно, осуществляется в течение всей жизни старшего мужчины. Передача прав собственности и привилегий часто происходит перед его смертью. Интересно, что такая законная передача собственности, причитающейся человеку по наследству от его дяди по материнской линии или старшего брата, всегда осуществляется за определенную плату ( покала), которая зачастую бывает весьма значительной. Но что еще важнее, когда отец передает какую-то собственность сыну, он всегда делает это бесплатно, только из любви. В реальной жизни также нередко наблюдается параллель мифологическому обману младшего брата старшим. Между двумя людьми, которые по закону племени должны быть едины в своих интересах, привязанностях и обоюдных обязанностях, всегда существуют недоверие и взаимная подозрительность. Поэтому всякий раз, когда мне рассказывали о какой-нибудь магии, у меня возникало чувство, что рассказчик сам сомневается, не был ли он обманут, когда его дядя или старший брат делился с ним своей магией. Такого сомнения никогда не возникало у человека, получившего свою магию в качестве дара от отца. Наблюдая за людьми, владеющими важными системами магии, я обнаружил, что большинство молодых специалистов, успешно практикующих магию, получили свое умение в качестве отцовского дара, а не как наследство по женской линии.
Итак, в реальной жизни, как и в мифах, ситуация, как видим, соответствует этому комплексу — подавляемым чувствам, прямо противоречащим закону племени и общепринятым идеалам племени. Согласно закону и морали, два брата или дядя по линии матери и племянник — друзья и союзники, объединенные общими интересами и чувствами. В реальной жизни в определенной степени, а в мифе совершенно явно они выступают как враги, обманывая друг друга, убивая друг друга, и в их отношениях преобладают скорее подозрительность и враждебность, чем любовь и союз.