Магия отступника
Шрифт:
— А как обычно называют Оликею, когда говорят с тобой?
— Оликея.
— И даже ты не зовешь ее матерью?
Мой вопрос, похоже, его озадачил.
— «Мать» — это что, а не кто, — ответил он через некоторое время.
— Ясно, — проговорил мальчик-солдат, и мне показалось, что я тоже понял.
Ветер все нарастал, обрушиваясь на нас сверху. Мальчик-солдат оглянулся назад, туда, откуда мы пришли. Вершины гор над пещерой, из которой мы вышли, уже укрывали снежные шапки. Его вдруг кольнула вина.
— Ты, должно быть, замерз. Мне стоило отправить тебя с Оликеей.
— Зима идет. Зимой всегда холодно. Ветер будет не такой резкий, когда мы войдем под деревья.
—
Пронзительный ветер жалил его обнаженную кожу почти так же, как свет. Ликари мог рассуждать о том, что зимой всегда холодно, но он не видел причин мерзнуть без особой необходимости.
Даже когда мы оказались под укрытием деревьев, он все равно не согрелся, и я вдруг усомнился в разумности его решения. От прежней жизни у него сохранилось только одеяло. Ликари тащил их скудные пожитки: мех для воды, кремень с огнивом, нож и еще несколько мелочей в поясной сумке. Но сам он не владел ничем, словно новорожденный младенец. Я вспомнил, что они выбросили мою поношенную одежду, и пожалел о своем жалком имуществе, словно о растраченном попусту сокровище. Нас терзали голод и холод, дотягиваясь когтями даже до моего сознания. О чем он думал? Почему не пошел с Оликеей? Сейчас мы бы уже согрелись и поели. Ликари, похоже, не разделял моих сомнений, а терпеливо, как собака, брел за мальчиком-солдатом.
Этот лес отличался от того, что рос по другую сторону гор. Он был более зеленым и пышным, в основном хвойным, и в мшистой тени густо разрастались папоротники. Я оказался неожиданно рад царящему здесь полумраку. Черничные кустики дразнили меня запоздалой листвой. И пахло здесь иначе, сыростью и зеленью, куда сильнее, чем по ту сторону гор. А еще здесь заметнее были человеческие следы. Дорожка, по которой мы шли, была хорошо утоптана, время от времени от нее ответвлялись узкие тропки, словно притоки, вливающиеся в крупную реку. На деревьях резвились жирные серые белки. Одна замерла посреди ствола и принялась нас бранить, размахивая хвостом и громко возмущаясь нашим появлением в лесу. Будь у нас моя праща, вскоре мы наслаждались бы жарким из белки. Видимо, краешек этой мысли коснулся мальчика-солдата, поскольку он замешкался и едва не полез рукой в несуществующий карман. Затем он потряс головой и двинулся дальше. У него было на уме что-то другое. Но что могло действовать на него сильнее, чем потребность в пище? Я знал, что он голоден. Это терзало его, как прежде меня. Но сейчас его тянуло вперед что-то другое. Я попытался выяснить что, но он закрыл от меня свои мысли.
Мы шли уже около часа, когда мальчик-солдат вдруг замер, оглядываясь, точно гончая в поисках потерянного следа. Тропинки здесь не было, но, заметив несколько крупных деревьев, он коротко сам себе кивнул и свернул вбок. Ликари посмотрел на утоптанную дорожку, уводящую к его родной деревне, тихонько вздохнул и последовал за ним.
Мальчик-солдат двигался не слишком уверенно и часто останавливался, а однажды мы даже вернулись по своим следам, а затем пошли немного в другом направлении. Когда мы выбрались к быстрому ручью, преградившему нам путь, он улыбнулся. Оба наклонились и напились ледяной воды.
— Куда мы идем? — спросил Ликари, утерев губы тыльной стороной кисти.
— В прежний дом Лисаны, — к моему удивлению, ответил ему мальчик-солдат. — Мне трудно отыскать дорогу — с тех пор, как она здесь жила, многое изменилось. Молодые побеги превратились в могучие деревья, старые тропинки заросли мхом и папоротниками, а люди протоптали новые. Это сбивает меня с толку.
— Старой великой? Лисаны? Она теперь дерево?
— Но она не всегда была деревом. Много
И любовницей, мог бы добавить он, но не стал.
— Ты думаешь, ее дом все еще стоит здесь, после стольких лет?
— Может, и нет. Посмотрим.
Я попробовал подобраться к мыслям мальчика-солдата поближе. Не знаю, почувствовал ли он меня. Я пытался вести себя тихо и неприметно, словно ребенок, заглядывающий через отцовское плечо в недописанное письмо.
Он сохранил воспоминания Лисаны и сверялся с ними, как с картой. Тропа к ее дому огибала холм и дальше проходила между двумя огромными деревьями. Сохранилось из них только одно, от второго остался пень, похожий на торчащий из земли гнилой зуб. Мальчик-солдат прошел между ними и остановился в задумчивости. Дальше вверх по склону, решил он, поскольку помнил, как она любовалась живописным видом на долину.
Она покинула деревню, став великой. Там обитало слишком много несбывшихся надежд. Ее возлюбленный не пожелал стать кормильцем великой и жить в тени ее могущества. А она не хотела видеть, как мимо ее двери будут каждый день носиться его дети. Она так и не выбрала себе кормильца. О ней заботились жители деревни — весь ее клан гордился тем, что вырастил великую. Их стараниями она ни в чем не нуждалась. Еда, украшения, спальные меха, убаюкивающая музыка по вечерам, способствующие размышлениям благовония — ей стоило лишь пожелать чего-то, и она это получала. В ответ она верно служила своему народу.
У нее было все, кроме простой жизни, о которой она некогда мечтала. Все, кроме мужчины, отвернувшегося от нее, когда ее коснулась и наполнила магическая сила.
Я вдруг невероятно ей посочувствовал. Я считал, что у меня нет с ней ничего общего, но, заглянув через мысли мальчика-солдата в ее воспоминания, обнаружил, насколько похожи наши судьбы.
Ее дом возвели из прочных кедровых стволов. Крыши подобных строений обычно резко заострялись к середине, а их края почти касались земли. Крыли их бревнами, а щели конопатили мхом, и с течением лет на них разрастались папоротники и грибы. Она поощряла их рост. Ее дом был живым, самим воплощением леса, дающего ей силу. Это казалось закономерным.
Он дважды прошел мимо. Я заметил дом первым и теребил его сознание, пока он наконец не обернулся. Он искал строение, каким она его помнила, просторным, но укромным, с ведущей к нему протоптанной тропинкой. Но все это давно исчезло. Я угадал его остатки в заросшем буйной зеленью холме.
В этом дождливом лесу дома строили из кедра не прихоти ради. В благоприятных условиях его древесина не гниет, в неблагоприятных — гниет очень медленно. Дом Лисаны был возведен из толстых просмоленных бревен. Но даже так время и погода взяли свое. Много лет назад переднюю стену прорезали два оконных проема и дверь, но постепенно ползучие лозы затянули их спутанным занавесом, а щели со временем заполнил мох. Мальчик-солдат нашел дверь на ощупь, нажимая на зазеленевшую стену рукой, пока она не подалась.
Ликари молча наблюдал, как он по локоть погружает руку в густую листву и вытаскивает ее обратно. Это оказалось непростым делом: корни были жесткими и деревянистыми, а мох густым, но в конце концов мальчику-солдату удалось прорвать достаточно большую дыру, чтобы заглянуть внутрь. Он смотрел в темноту, пахнущую сыростью и гниением. Почти нагой Ликари начал дрожать.
— Разведи нам костер, пока я занимаюсь этим, — предложил мальчик-солдат, и Ликари, с облегчением кивнув, умчался собирать сухие сучья и хворост.