Магия отступника

Хобб Робин

Великая набрала в легкие воздуха и сложила руки так, чтобы ее ладони поддерживали пышную грудь. Яркая ткань снова заколыхалась.

— Говори со мной, Кинроув! — потребовала она. — Или, скорее, слушай! Я знаю путь и пришла сюда рассказать тебе о нем. Ты не хотел меня впускать, а с тех пор, как я пришла, не дал мне возможности высказаться. Ты тратишь наше время на еду, удовольствия и пустые сплетни. Ты заставляешь меня ждать, словно я ничего собой не представляю, хотя я известила тебя, что принесла слова не только моего клана, но и недовольных из многих кланов. И тут появляется он, — она презрительно махнула рукой в мою сторону, — и ты и вовсе забываешь обо мне. Почему ты занимаешься им, когда я здесь? Он из гладкокожих.

Он наш враг. Кто-то отметил его, как если бы он принадлежал народу, но как такое возможно? Паразиты производят на свет паразитов, а не самцов. Если хочешь показать нам свое могущество сегодня, сделай это, убив его. Избавься от него, Кинроув. Он делает лишь то, что всегда делали гернийцы: они приходят, забирают принадлежащее нам и используют это во зло. Он обманом захватил нашу магию и не принес нам никакой пользы. Начни поиски окончательного решения с того, чтобы прикончить его, и закончи, выслушав меня.

Она посмотрела прямо на меня, и я вместе с мальчиком-солдатом ощутил удар ее магии. Он был достаточно предупрежден, чтобы напрячься и не пошатнуться, но ее намерение не вызывало сомнений. Она собиралась, по меньшей мере, сбить его с ног и унизить перед остальными, если и не причинить ему ущерб. Думаю, я впервые в жизни смотрел в глаза другого человека и ощущал изливающуюся из них ненависть.

— Прекратить! — произнес Кинроув, и я на собственной шкуре ощутил то же, что и солдаты на улице Геттиса в ту ночь, когда я остановил их, не позволив меня убить.

Этот приказ был подкреплен слишком мощной магией, чтобы мальчик-солдат смог ей противостоять. А я и не заметил, что он уже собрался с силами, чтобы ответить на удар девушки. Возможно, он сделал это интуитивно, а не осознанно. Теперь же он бросил защищаться — так онемевшая рука роняет оружие. Девушка напротив меня содрогнулась, словно ее окатили холодной водой, глубоко, неровно вздохнула, а затем отступила на шаг. К ней тут же подскочили двое ее кормильцев и помогли ей сесть обратно. Она дрожала от ярости и скалила зубы от злости — или, возможно, стискивала, чтобы они не стучали. Я посмотрел на нее и подумал, что предпочел бы не иметь ее своим врагом.

К мальчику-солдату наконец вернулся дар речи.

— Я пришел сюда не за оскорблениями или нападениями, — сообщил он несколько резче, чем решился бы я в подобных обстоятельствах.

Он жестом велел Оликее и Ликари следовать за ним и повернулся к выходу из шатра.

У нас за спиной слышались торопливые шаги и взволнованный шепот. Мы почти успели добраться до полога, когда Кинроув снова заговорил:

— Я намеревался устроить совсем не такую встречу, Невар из гладкокожих. Вернись, мальчик-солдат. Позволь нам приветствовать тебя и давай поговорим.

Мальчик-солдат повернулся очень медленно. От его внимания не ускользнуло, что кормилица, старше возрастом и пышнее одетая, чем остальные, стоит рядом с Кинроувом. Вне всякого сомнения, Галея. Она сцепила руки перед грудью, и на ее лице смешались надежда и беспокойство.

— Я вовсе не «Невар из гладкокожих», — отрезал мальчик-солдат. — Я не вполне Невар, хотя готов откликаться на это имя. И мальчик-солдат — довольно нелепое имя, указывающее на то, что я принадлежу к гернийцам. Но я из народа. На моем теле отметины народа. Меня приняли старейшины и обучала Лисана. Я оставил народ, среди которого родился, и земли, где вырос, и проделал долгий путь, чтобы прийти к вам. Если вы не желаете меня принять — говорите с магией, призвавшей меня. Скажите магии, сделавшей меня великим, что вы мудрее ее и желаете, чтобы я ушел.

Медленно он скрестил на груди руки и так и застыл, молча глядя на Кинроува, словно предлагая тому совершить это святотатство.

Лицо Кинроува вспыхнуло румянцем, и рядом со мной испуганно всхлипнул Ликари. Мальчик-солдат держался непреклонно, и плечом

к плечу с ним, выпрямившись, застыла Оликея. Несмотря на недавнюю ссору, сейчас они объединились. Все движение в комнате замерло. Снаружи грохотала и взвизгивала музыка и шелестела бесконечная череда танцоров. Звук казался таким же вечным, как обрушивающийся на берег прибой. Я уловил в нем магию и всеми чувствами ощутил ее движение. Как бы я хотел, чтобы она замерла, позволив мне мыслить более ясно.

Думаю, Кинроув подал какой-то знак, поскольку Галея неожиданно отошла от него и поспешила к нам.

— Проходите, не годится так начинать знакомство. Смотри, Невар из народа, тебя ждет ванна. Кинроув приказал приготовить ее для тебя. Есть и свежая еда, и напитки, чтобы все могли освежиться. А когда вы вдоволь отдохнете, мы все немного успокоимся и начнем знакомиться. Идите. Идите сюда.

Последние слова она адресовала не нам, а стайке юных помощников, которых подзывала к себе. Те двигались осторожно, словно опасались, что ввязываются в чужую ссору, но Галея нахмурилась, недовольная задержкой, и они внезапно хлынули вперед, словно волна пестрых одежд и протянутых рук.

В следующие мгновения я почти обрадовался тому, что моим телом владею не я, а мальчик-солдат. Поначалу он стоял, сурово скрестив руки на груди. Затем, словно оказывая слугам честь, медленно развел их в стороны. Оликея повторила его жест, а вслед за ней и Ликари. Люди Кинроува почтительно раздели их. Двое подбежали ко мне сзади с массивным стулом, чтобы усадить мальчика-солдата, пока они стаскивают с него сапоги и носки. В стороне злилась позаброшенная и оскорбленная девушка, ее разъяренная магия буквально пылала вокруг нее. Ее кормильцы, двое мужчин, что-то ей нашептывали и поглаживали ее, пытаясь успокоить. Кроме них, никто не обращал на нее внимания вовсе. Вокруг нас в шатре вновь закипели прежние суета и шум, словно миновал опасный перелом — как, возможно, оно и было. Нас троих проводили к ванне.

Это действо ощущалось как ритуал, что, похоже, прибавляло остальным непринужденности, но для меня впечатление оказалось новым и странным. Я никогда не делил ванну с кем-то еще, тем более с женщиной и ребенком, и никогда за мной не ухаживали люди, считавшие своим долгом тереть и ополаскивать мне спину, удостоверяться, что даже между пальцами ног не осталось грязи, или поддерживать меня, пока я лежу откинувшись, чтобы другой слуга смог намылить ароматным мылом и промыть мои волосы. Оликея надзирала за всем этим с хозяйским видом, и вскоре к ней присоединился Ликари, сурово предупредив, что пена не должна попасть мне в глаза, а ступни, исцарапанные от хождения по лесу босиком, следует мыть крайне бережно. Когда мальчик-солдат выбрался из ванны и его досуха вытерли полотенцами, его кормильцам оказали такое же внимание. Оликея держалась с достоинством, словно имела законное право требовать подобного отношения, а Ликари весь извертелся, точно счастливый щенок, и радостно верещал, наслаждаясь ароматами мыла и масел.

Меня быстро окружили помощники Галей. Это встревожило меня, и я попытался предупредить мальчика-солдата, чтобы он оставался настороже. Он то ли не услышал вовсе, что ли не прислушался, расслабившись в их руках. Три женщины бережно высушивали его тело, приподнимая складки плоти, чтобы убедиться, что нигде не осталось влаги, другие расчесывали волосы и укладывали их с ароматными маслами. Они размяли и умастили мои ступни, позаботились о царапинах и ссадинах на икрах, а затем две девушки натерли их какой-то маслянистой мазью. Они бережно подстригли и вычистили мои ногти, потом принесли мне мягкие тапочки и вернули мою одежду. Около моего стула поставили столик с курительными принадлежностями, предложив на выбор табак всевозможных оттенков коричневого. Оликея твердо покачала головой и прогнала их, к развлечению кормильцев Кинроува.