Магизм и единобожие
Шрифт:
Это последнее понимание очень удачно вскрывает основной мотив непослушания человека, стремление к автономии, к независимости от Бога584. Но прямой смысл ягвистического сказания, хотя и подтверждает эту мысль о стремлении человека к автономии, имеет несколько иной оттенок.
Прежде всего характерное ветхозаветное словосочетание "добро и зло" ("тов вэ-ра") не имело прямого нравственного смысла. Буквально "тов" означает не абстрактное "добро", а "полезное", "доброе", "доброкачественное", и, соответственно, слово "ра" означает "худое", "вредное", "опасное". А вместе они представляли собой идиоматическое выражение, означавшее "все на свете", "все важное для человека", "все стороны
Но если это так, то легко может возникнуть мысль, что Бог считает необходимым для человека пребывать в темноте и невежестве, мысль, которая находится в вопиющем противоречии с царственностью человека и "наречением имен" животным.
Здесь следует обратить внимание на то, что библейское слово "даат" ("познание") коренным образом отличается от соответствующего греческого слова "гнозис". "Даат" означает не теоретическое знание, а овладение, обладание, умение. Оно употребляется для обозначения супружеских отношений и владения мастерством586.
Таким образом, перед нами попытка человека "стать как Элогим", присвоить себе высшую власть над миром и его тайнами и сделать это независимо от Бога587.
Религиозная история является замечательной иллюстрацией к этой жажде быть самодовлеющим властелином над миром. Она составляет самую сущность Магизма, который можно определить словами Тареева как "религиозную вражду", как желание овладеть ключами могущества независимо от Бога. В этом смысл посягательства на Древо Познания. "Греховным, - говорит Тареев, - в пожелании первых людей было не само по себе стремление к божественному совершенству, к божественному содержанию своей жизни, а стремление к внешнему абсолютному совершенству"588. Бог - предмет зависти, Бог-соперник, Бог как нечто чуждое - вот что рождается в помраченном грехом сознании человека и толкает его на преступление заповеди. То, что этот надлом в отношении человека к Богу произошел в самом начале существования человека, подтверждает Магизм, паразитирующий на религии уже в самые ранние эпохи предыстории.
x x x
Ягвист знает, что человек пошел на преступление под воздействием враждебных сил. Но кто они, эти силы? Богословского учения о Духе Зла в ту эпоху Израиль еще не знал. Ему были известны демоны других народов, но они были составной частью пантеона, злыми богами, населявшими небо и землю, отравлявшими жизнь человека589. Признать их бытие означало для еврейского мудреца сделать огромную уступку язычеству. Только после окончательного утверждения единобожия израильские богословы впервые начинают говорить о Сатане590.
Итак, Бытописатель должен был найти соответствующее обличье для враждебного начала, действие которого он ощущал в Эдемской трагедии. В древней Месопотамии существовали мифы о драконах - противниках богов, эпос о Гильгамеше говорил о змее, похитившей у богатыря траву вечной юности. Но решающим для Бытописателя могло явиться то обстоятельство, что Змей выступал обычно как атрибут ненавистного культа плодородия. Змей был фаллическим символом и изображался на многих языческих рельефах и фетишах. Мы видим его в руках чувственных богинь Сирии, Финикии, Крита. В Палестине были найдены змеевидные талисманы и модели храмов со змеями591. В Египте Змей тоже играл роль хтонического божества. Змеиный облик имела богиня жатвы Рененут и сам бог земли Геб. Кобры были также символом магической власти и поэтому изображались на тронах и коронах царей592. Культ змеи просуществовал до поздних эллинистических времен. В святилищах Змея часто содержали живых рептилий как воплощение божества593.
Таким образом, если с одной стороны змея была эмблемой языческого культа, а с другой - внушала невольный страх и отвращение, то следует признать, что Ягвист не мог найти для враждебных сил более подходящей маски, чем маска Змея.
Змей (Нахаш) Ягвиста - это разумное, но коварное существо. Очевидно, он ходил на четырех ногах, т. к. ползанье стало его уделом лишь впоследствии. Изображения таких четвероногих змеев можно видеть на египетских и шумерских рельефах594. Но во всяком случае Бытописатель ясно говорит о том, что Нахаш принадлежал к животному миру. Это может вызвать недоумение, т. к. большинство читателей Библии привыкло видеть в нем просто дьявола. Ягвист же говорит о Нахаше как о наиболее "мудром" или "хитром" (арум) существе среди "зверей полевых, которых создал Ягве" (ми кол хайат хасаде, ашер аса Ягве). И тем не менее принадлежность к животному миру не снимает с Нахаша ореола таинственности. Дело в том, что, хотя ягвист и утверждает уникальность человека среди прочих существ, он мог в какой-то степени разделять взгляд своих современников на животных. В ту эпоху животных не рассматривали просто как низшие существа. Они казались обладателями неких тайн, граничащих с миром потусторонним.
На всех алтарях древнего мира мы видим изображения зверей, птиц, рыб, пресмыкающихся. Даже в храме Иерусалимском были помещены изваяния быков. Следовательно, то, что некий древний четвероногий Змей заговорил с Женщиной, могло представляться для того времени вполне естественным. Ибо сам Змей казался сверхъестественным.
Итак, Нахаш соблазняет Еву, нарушив запрет. Их беседа передана с такой неподражаемой живостью, с таким тонким знанием человеческой психологии, что остается на века типичным образом соблазна и падения. Змей заставляет Женщину усомниться в истинности того, что сказал Творец. И она делает выбор, доверяя больше Змею, чем Богу.
То, что люди, согрешив, познали стыд, свидетельствует о какой-то связи между падением и чувственностью. Это опять приводит нас к Змею как символу магического, сексуального культа. То, что проводником искушения стала Женщина, тоже может рассматриваться как намек на этот культ. Магические обряды Сирии были тесно связаны с поклонением богине, которая была воплощением Вожделения, Размножения и Материнства. Таким образом, если мы сопоставим эти звенья: запретный плод. Змей, женщина и стыд, то принуждены будем согласиться с богословом, утверждающим, что "Ягвист описал падение человека в терминах своего времени и своей цивилизации, как нечто идентичное культу плодородия"595. Это становится еще очевиднее, если мы обращаемся к первобытным религиям и религиозной истории самого Израиля. Подобно тому, как в доисторическом мире начало язычеству положил культ Богини-Матери, так и в Израиле главным религиозным соблазном были сирийские верования, связанные с женщиной, змеем и изменой своему Богу.
x x x
Отныне Эдемский сад закрыт для людей. Херувим и огненный меч охраняют доступ к Древу Жизни. Мы уже знаем, что херувимы были олицетворением бури и статуи их ставились как стражи дворцов и святилищ. Точно так же и "огненный меч" обозначает атмосферный огонь, охраняющий запретные сферы596. Эти древневосточные образы должны означать лишь то, что человек был лишен богообщения и вечной жизни.
Нередко представляют дело так, будто грех обрек Человека на труд. На самом деле, как мы видели. Человек еще в Эдеме вел активную созидательную жизнь. Но отпадение от Бога наложило проклятие на землю, и труд из радостного превратился в мучительный и тягостный. Природа вооружается против Человека, и он принужден добывать себе пропитание "в поте лица" до тех пор, пока не "возвратится в землю, из которой был взят".
Некоторые историки любят сравнивать повествование Ягвиста с поэмой об Адапе. Однако между ними почти нет сходства. Полубог Адапа теряет бессмертие в результате путаницы и недоразумения. В поэме нет никакого нравственного смысла. Напротив, библейское сказание утверждает вину и ответственность человека за катастрофу, лишившую его Древа Жизни597.
Здесь мы оказываемся перед лицом еще одной загадки Ветхого Завета. Не только Ягвист, но и последующие библейские мудрецы и пророки ничего не говорят о посмертном воздаянии. Они как будто не знают о нем. Утратив вечную Жизнь, даруемую райским древом, человек живет долго, многие столетия, но в конце концов он навсегда уходит во тьму могилы. Правда, личность умершего не исчезает совсем. Она ведет одинокую жизнь в подземной области Шеоле, который аналогичен шумерскому Куру, вавилонской Преисподней и греческому Аиду. Там человек отлучен не только от близких, но и от Бога, он погружен в непроглядный мрак и ведет полусонное существование. Он не мечется, как тени в Аиде, но объят мертвенным покоем598.