"Магнолия" в весеннюю метель
Шрифт:
— Думаете, продает на рынке?
— Такими мелочами роковой Раймондо не пробавляется, — покачал головой лейтенант. — Поставляет оптом, эн-гро, как говорят здешние бизнесмены, и порто-франко — транспортные расходы включены в стоимость товара. Все они страдают одной общей болезнью: неумением остановиться вовремя. Могу поспорить, что Гринберг сколотил уже достаточный капитал, чтобы до конца дней своих жить беззаботно. Так нет же! Какая-то ненасытность гонит их вперед, заставляет хватать все, что плохо лежит. Мне бы его голову и энергию, я давно бы уже
— Ну, а как вам кажется — может Гринберг совершить и более тяжкое преступление? — спросил Зайцис.
— Все, что дает доход, за исключением убийства. Хотя — в приступе гнева или во хмелю… Не смог бы поручиться… Вот что вы могли бы сказать, например, об этом человеке?
Лейтенант указал в окно на плечистого блондина, неторопливо пересекавшего сквер. На нем была модная дубленка, на голове — меховая шапка.
— Типичный спекулянт, — согласился Зайцис. — Именно таким я представлял Гринберга по вашему рассказу.
— Видите ли, — удовлетворенно улыбнулся лейтенант, — Раймондо — это вон тот очкарик с паршивой таксой на поводке.
Невидный мужичок в поношенном плаще силой тащил несчастную собачонку через пространство, где каждое дерево было, казалось, создано для того, чтобы задрать ногу.
— Не надейтесь, Гринберг буквы закона не нарушит. Он даже песика приучил писать только там, где это разрешено постановлением исполкома.
Именно эта последняя деталь заставила Зайциса окончательно увериться в том, что диссертацию Кундзиньша похитил именно Гринберг.
Зайцис выглядел настолько довольным собой, что Приедитис не осмелился выразить сомнение ни одной черточкой лица. Капитан, видимо, специально завернул домой и облачился в мундир, чтобы задержать злоумышленника, находясь в полной форме. Однако опыт подсказывал розыскнику, что в версии Зайциса имелось множество слабых мест. Профессиональные преступники — а именно к ним, судя по всему, принадлежал Гринберг — меняют специальность лишь в редких случаях: кто привык спекулировать, не станет лезть в чужой карман, квартирный вор не пойдет грабить инкассатора, а брачный аферист не применяет оружия.
— Саше рассказал уже? — спросил Приедитис.
— В том-то и дело, что он своим путем докопался до тех же самых выводов, — не скрыл удовлетворения Зайцис. — Словно бы мы с разных сторон рыли туннель и точно пришли к месту стыковки.
— Известно ли, во сколько Гринберг вчера приехал к Ольге?
— Это самое слабое звено в цепи, — согласился Зайцис. — Перед ужином. И больше его здесь не видели… Но может быть, ошибается Кундзиньш, может, он начал праздновать сразу после обеда? Знаешь ведь, какие слабые головы у этих профессоров. Но есть еще и такая возможность, что рукопись пока лишь припрятана и в Ригу ее повезут сегодня вечером или завтра.
— В этом Войткус тоже согласен с тобой?
— Он сейчас занят нарушениями, открывшимися на складах, и больше ничем. Собирается даже, воспользовавшись какой-то статьей, напустить на супругов Гринберг ребят из хозяйства Находко со внезапной ревизией. Можешь себе представить — всю зиму она выписывала продукты по нормам летнего сезона…
— И из-за диссертации Кундзиньша поставила на карту такую райскую жизнь?
— Может быть, он и без ведома жены, — попытался возразить Зайцис, однако неожиданно легко примирился с поражением: — Наверное, ты прав… — Но внезапно его лицо озарилось новой мыслью: — Слушай, а если в этом деле замешаны мои вчерашние гостьи? Иначе с чего бы это им удирать так стремительно?
В этот миг Приедитис дал себе торжественное обещание, что сделает все возможное, чтобы Зайцис, даже стань он полковником, никогда не переступил порога уголовного розыска. Он положил руку на плечо друга и осторожно, как безнадежно больному, сказал:
— Не станем спешить с окончательными выводами. Еще не вернулся Мурьян, неизвестно, что раскопали Войткус с Гунтой. Давай спустимся и спокойно выпьем по чашке кофе. Там, я думаю, вскорости соберутся все наши.
Но прежде всего он рассчитывал, что в баре появится Ирина Перова.
Угроза цейтнота
Выйдя на дорогу, Язеп Мурьян почти сразу пожалел, что надел серо-голубой вельветовый пиджак, купленный в Минске в честь защиты диплома. Здесь, куда не достигал ветер, солнце пекло немилосердно и, отраженное темным асфальтобетоном, шоссе излучало одну волну зноя за другой. Как назло не было видно ни одной машины, утренний пик разъездов давно уже спал, так что можно было рассчитывать лишь на случайного ездока. Однако частновладельцы останавливаются неохотно: в случае аварии им ведь придется отвечать за здоровье пассажира. Мурьян и сам предупреждал знакомых о том, что останавливаться надо только по сигналу милицейского жезла: времена расцвета автостопа ушли в далекое прошлое.
Наверное, самым разумным было бы вернуться в дом отдыха, переодеться, и час, остававшийся до рейсового автобуса, провести в бильярдном зале. Но не хотелось, чтобы товарищи заметили, как он вырядился. Чего доброго, подумают, что он собрался потрясти Джозефину; им же не понять, что иногда белая рубашка, галстук и нарядный костюм являются лишь внешним выражением внутренней потребности. А также уважения к себе и своему окружению.
Гул мотора предупредил о приближении машины, и из-за поворота показался широкогрудый «КамАЗ». Подчиняясь поднятой руке Мурьяна, он притормозил рядом.
— Если в район, то садитесь, — распахнул дверцу шофер. — Только быстро!
Мурьян вскарабкался в кабину. Сильный мотор зарычал со сдержанной яростью, и машина постепенно набрала скорость.
За рулем был темноволосый парень лет двадцати двух. Резиновые сапоги, солдатские брюки, синий ватник; растрепанные, цвета смолы волосы падали на лоб. Мурьян заметил, что шофер поглядывает на него в зеркальце и добродушно улыбается уголками губ.
— Не жарко в таком обмундировании? — спросил Мурьян, чтобы что-нибудь сказать.